Между ночью и днем - Страница 63

— Я ведь не играла с тобой, — проникновенно заметила Валерия, — Хотела изменить свою жизнь. Но ты предпочел честную давалку с одной извилиной. Объясни, почему?

— Я люблю ее.

Вздрогнула, как от пощечины.

— А зачем убил папочку?

— Роковые обстоятельства. Ну и конечно, погорячился.

Валерия грустно глядела на меня сквозь сиреневое облачко дыма. Внезапно сонные глаза зажглись…

— Что ж, пусть так. Ты сам выбрал, любимый. Запомни — сам! Никаких обстоятельств нет. Это для хлюпиков. Ну ничего, устрою тебе веселый отходняк. Хочешь знать, какая программа?

— Догадываюсь.

Хихикнула возбужденно, и наконец-то я узнал прежнюю Валерию, которую вовек не забыть.

— Сначала Ванечка оттрахает твою сучку. О, он это умеет. Ему Четвертачок в подметки не годится. Сам увидишь. У него полуметровый со свинцовым набалдашником. Даже я больше часа не выдерживаю.

— Любопытно.

— При этом так забавно рычит… Ну да что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Верно?

— Это бесспорно.

— Потом Ванечка тебя кастрирует. Тоже очень смешно, он же прямо горстью отрывает. Прямо с корнями. Жаль, не сможем полюбоваться вместе. Но за папочку, за Четвертачка…

— Дочерний долг, — подсказал я.

Ее долгий взгляд вдруг наполнился горьким сочувствием.

— Саша, неужто всерьез надеялся нас одолеть? Совок ты несчастный!

— Да чего теперь, — безнадежно махнул я рукой. — Может, выпьем напоследок?

— Давай.

Я полез в шкафчик, где между банками с крупой была затырена непочатая бутылка коньяку. Из комнаты ни звука. Одно из двух: либо они уже управились с Катей, либо дисциплинированно ждут распоряжений. Единственное, что я мог сделать, — тянуть время.

Валерия отхлебнула коньяку и расстегнула пуговичку на блузке. Свою порцию я осушил до дна.

— Дурак ты, Сашка, — сказала она. — Мог жить припеваючи, а выбрал эту тварь.

— Сделанного не воротишь.

— Только папочка любил меня по-настоящему, больше никто, — добавила девица и расстегнула вторую пуговичку.

— Великий был человек, — подтвердил я.

— Ты иронизируешь, но это правда. Папочка через три года мог стать президентом. Он об этом так мечтал!

— Это по заслугам.

Тут в коридоре кто-то заскулил, и в кухню просунулась умильная Ванечкина харя.

— Тебе чего? — спросила Валерия.

— Она уже готовая, уже голенькая, — красные глазка закатились в экстазе.

— Потерпи, Ванечка. Еще немножко потерпи. Слаще потом будет.

— Давай Ванечке нальем, — предложил я.

Валерия покачала головой:

— Нельзя. Одуреет… Ступай, Ванечка, ступай. Скоро начнем… Пришли-ка нам мента.

Ванечка ласково заурчал и провалился в коридор, но тут же появился на пороге капитан.

— У тебя на улице кто-нибудь дежурит? — спросила Валерия.

— Так точно. Полный наряд. Две машины.

— Вы не из семнадцатого отделения? — поинтересовался я. — Не от Вострикова?

Капитан на меня даже не взглянул.

— Ему налей, — распорядилась Валерия. — Ему можно.

Я протянул милиционеру полную чашку, и он вылакал ее в один присест.

Когда он ушел, я спросил:

— Почему они все тебя слушаются, Лерочка?

— Я наследница. Все счета на мое имя… Ну что, дурашка, хочешь последний разок перепихнуться?

— Хочу, конечно. Но ничего не получится.

— Почему?

— А то не понимаешь? Страшно мне. Умирать знаешь как неприятно.

— Не будь слизняком.

Не мешкая, стянула юбку и шагнула ко мне. Мне ничего не оставалось, как ухватить ее за шею, развернуть и прижать к стене. На подоконнике лежал тесак для резки мяса с длинным тонким лезвием, наточенный как бритва. Я приставил его к ее нежному горлу.

— Ой, — пискнула Валерия. — Щекотно как!

Как можно более внушительно я приказал:

— Вели всем убраться, иначе зарежу!

Валерия не пыталась сопротивляться, только поерзала и поудобнее устроилась на моих коленки. Она давилась от смеха. У меня тоже появилось ощущение, что бездарная гангстерская сцена, которую я затеял, происходит даже не в кино, а где-то на детском утреннике.

— Дурашка мой любимый, — сквозь смех пролепетала Валерия совершенно домашним голосом. — Да разве ты способен на это?! Совочек мой сладенький. Ну дави крепче. Режь, не жалей. Ой-е-ей как приятно!

Завелась не на шутку, и когда я ее отпустил, проклиная себя за слабость, за руку потащила в комнату. Вот там детским утренником и не пахло. Катя, обнаженная, была приторочена за раскинутые руки к стойкам кровати; Ванечка сидел рядом на корточках и, кажется, ее нюхал. Капитан стоял у окна и солидно попыхивал сигаретой. Громила-сержант подгладывал из дверей и посторонился, чтобы нас пропустить. В Катином лице не было ни кровинки. Картина была фантасмагорическая — какому там Босху угнаться. Из груди моей вырвалось что-то вроде рычания, и я ринулся вперед, но сержант сзади ловко подсек по ногам, и я с разлету шмякнулся лбом об пол. Сознание на миг угасло, но этого мига хватило, чтобы Валерия с комфортом расположилась в кресле напротив кровати, а меня сержант подтащил к стене и прислонил к батарее.

— Тебе хорошо видно, любимый? — окликнула Валерия, — Ванечка, не тяни!

Ванечка поднялся на ноги. Движения его были замедленны. Он бережно раздвинул Катины ноги. Я сделал еще одну попытку прийти на помощь, но сержант, перехватив меня поперек груди борцовским захватом, пару раз деловито стукнул башкой о ребро батареи. Боли я не почувствовал, но как-то обмяк.

Ванечка целиком отдался священному ритуалу совокупления. Он был искусным любовником и не собирался сразу разрывать жертву на части.

Сержант забыл про меня, и ужом, под его рукой я по полу проскользнул до кровати. С ходу вцепился зубами в мясистую Ванечкину ляжку и прокусил ее. Хорошие крепкие зубы я унаследовал от отца. Ванечка то ли не ощутил боли, то ли не придал ей значения, как укусу комара. Но все-таки отвлекся от любовного обряда и, опустив одну руку, ухватил меня за волосы и отшвырнул. Еще в полете я наткнулся грудью на кованый сапог сержанта. Этого было достаточно, чтобы блаженное забытье снизошло на меня, а когда я мучительным усилием разлепил глаза, то увидел стоящего в дверях Гречанинова. Сперва померещилось, что вижу счастливый сон, но Григорий Донатович был реален, как приход весны, и вдобавок держал в руках свой любимый автомат.

— Стоять! — рявкнул он так, что люстра закачалась. — Всем стоять на месте!

Сержант почему-то не послушался и двинулся к нему, по-кошачьи сгруппировавшись, но нарвался на прямой автоматный ствол, направленный ему в рот, и, тяжко вздохнув, опустился на пол рядом со мной. Капитан, не дожидаясь команды, завел руки за голову. Валерия оглашенно завопила:

— Ванечка, Ванечка, смотри, кто пришел!

Он и ухом не повел.

Скребя ногтями по паркету, я пополз к кровати, но Гречанинов меня опередил. Перемахнув комнат>г, опустил на стриженый обезьяний затылок автоматный приклад, отчего Ванечка смачно рыгнул и упал на согнутые руки. Будто заколачивая гвоздь, Гречанинов нанес ему еще несколько быстрых резких ударов по затылку, свободной рукой сдвигая Ванечкину тушу вбок, чтобы не раздавить Катю. Наконец Ванечка отвалился в сторону, но и в бессознательном виде продолжал характерные толчки корпусом, спеша хоть на том свете насладиться сполна.

Большим хитрецом показал себя капитан. Пока Григорий Донатович оприходовал взбесившегося самца, опытный опер выхватил из кобуры пистолет и наставил на Гречанинова. Он все сделал правильно, но все же допустил маленькую промашку: не нажал сразу курок.

— Гриша! Оглянись! — позвал я. По моему голосу он все понял и стрелять начал прежде, чем повернул голову. Автомат в его руке действовал суверенно и как бы сам выискал цель, выплюнув короткую очередь. Пули прошли верхом надо мной и сержантом, чудом не задели Валерию, зато дружной шмелиной стайкой опоясали капитану грудь.

С удивленным лицом опускаясь на колени, добросовестный служака все же пальнул из пистолета, и мой красивый, под мрамор, ночник на тумбочке разлетелся вдребезги. Все, о чем так долго рассказываю, не заняло более минуты, и в итоге картина была такая: Валерия билась в кресле в нервном припадке, хохочущая и повизгивающая; сержант внимательно разглядывал на ладони выбитые зубы, а капитан, выронив оружие и поудобнее расположась на полу под окном, сжимал руками раскуроченную грудную клетку, пытаясь удержать, умилостивить рвущуюся наружу солдатскую душу. Ему было, может быть, даже горше, чем Кате. По его лицу было видно, что ему невдомек, как это, честно отрабатывая заокеанский доллар и рассчитывая к вечеру принести в семью очередной прибыток, он угодил в такой немыслимый переплет.