Между двух братьев - Страница 1

© Владимир Владыкин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Много лет тому назад я собирал материал о трудных подростках и родителях, оставленных детьми. Одна моя знакомая, по имени Жанна, посвящённая в мои творческие искания, однажды заметила, что то, о чём я собираюсь писать, получится не очень оригинально. Её замечание меня смутило, и я спросил: «А что же заслуживает особого внимания»?

И она заговорила о своей истории замужества, даже не любви, а именно замужества, из чего читатель должен сделать вывод, была ли это любовь или расчёт. Я проникся интересом к её предложению. Мы два вечера гуляли по тем местам, где происходили события её юности.

На мой взгляд, это была незаурядная, и в чём-то даже эксцентричная женщина с хорошо поставленным голосом. После наших прогулок, я побывал в её квартире.

Почему она пригласила к себе, станет ясно в конце этого повествования.

Не знаю, что ею побуждало к исповеди: тщеславие или желание стать героиней моей повести? Но она достаточно подробно и вполне искренне поведала о своей личной жизни, на что отважится не каждая женщина. И когда она заговорила, было видно, Жанна волновалась. Её приятный мелодичный голос заметно дрожал. Но по мере того как она входила в роль рассказчицы, она обретала уверенность, и голос её звучал твёрже.

Ниже я привожу её рассказ дословно, услышанный мною в одном загородном ресторане, куда в один прекрасный тёплый летний вечер я был ею приглашён.

«…Ну что же, пора и начать, это лучшее средство выговориться, разрядить скопившиеся эмоции», – начала Жанна. Мы сидели напротив друг друга, и я внимательно слушал эту удивительную женщину!

За три часа нашей беседы я услышал нижеследующую историю жизни и любви. Какой? Теперь судить читателю.

У своих родителей до семи лет я росла одна, – продолжала молодая женщина. – И однажды отец мне сказал, что у меня скоро появится брат или сестра. Так я узнала, что мама ждала ребёнка; и с того дня жила в радостном ожидании пополнения нашей семьи. Не знаю почему, но я думала только о мальчике и уже знала, каким именем его назову.

Мне было хорошо от одной мысли, что у меня скоро появится братик. Когда он родился, я выкрикнула: «Я хочу, чтобы его назвали Сашей». Мои не стали возражать, мы его так и назвали.

Я наблюдала, как мать кормила его, как ухаживала за ним. Я взрослела и тоже ухаживала за братиком: стирала пелёнки, грела кашу, молоко, кормила. У матери было много домашней работы.

Одно из её занятий – шитьё для малыша распашонок, ползунков. Она работала на швейной фабрике, а дома подрабатывала шитьём на заказы.

Помню, с каким нетерпением я бежала из школы домой, чтобы скорей увидеть братика. И пока мать шила, я катала его по двору в детской коляске. А в это время мои подружки играли на улице. Иногда они подбегали ко мне и любопытничали, спит ли мой братишка. В такие минуты я испытывала гордость за себя, что мне доверили ребёнка…

Семья, в которой я росла, была обычной, каких тысячи. Но так я считаю теперь, а тогда я узнала, что наша не самая худшая и не самая лучшая.

Как я уже сказала, моя мать, Татьяна Александровна Чекалина, работала на швейной фабрике портной. Когда она бывала в плохом настроении, она жаловалась на нелёгкую жизнь, которая надорвала её здоровье и отчего даже разучилась смеяться.

Отец же, Николай Михайлович Чекалин, в отличие от матери, ни на кого не жаловался. Он работал на крупном заводе слесарем-сборщиком и вступил в строительный кооператив.

Родители были одногодками, оба примерно среднего роста, привлекательные и симпатичные. Разумеется, отец, как и полагается мужчине, был выше матери. К воспитанию меня и брата мать и отец никакого усердия особо не прикладывали.

С детства, кроме шитья куклам платьев, у меня не было серьёзного увлечения. Правда, одно время пристрастилась к чтению книг, что у матери вызывало досаду, и она меня отчитывала, дескать, лучше бы занималась полезным делом. Сама же она не брала в руки даже газету, ссылаясь на вечную загруженность работой.

По мере моего взросления, она обучала меня своему швейному ремеслу, которое, как я уже говорила, выручало нашу семью.

В те годы я ещё не сознавала, что шитьё когда-нибудь мне пригодится. Не желая идти по стопам матери, к её урокам я относилась весьма прохладно. В школе я училась неплохо, и должна была избрать то единственное дело, которое повлияет на мою дальнейшую жизнь. Но как можно было угадать своё призвание, если у меня ни к чему не лежала душа?

Когда я училась в шестом классе, а Сашу последний год водили в детсад, мы получили трёхкомнатную квартиру. Но не в самом городе N, где мы до сих пор жили, а в молодом посёлке Добрин, который от города находился в пятнадцати километрах. До этого мы жили в старом полуподвальном доме, занимая две небольшие комнаты, без всяких бытовых удобств. И мы радовались, когда вселились в новую со всеми удобствами трёхкомнатную кооперативную квартиру. Зато теперь матери стало далеко ездить на швейную фабрику, и она перешла в ателье мод, которое было недалеко от нашего дома. К тому же у матери часто болели ноги, поэтому ездить на работу в город с пересадками, она больше не могла. Отец же, несмотря на то, что ему стало ездить далеко, остался на том же заводе.

Первое время мне было непривычно жить в пятиэтажке с незнакомыми соседями. То же самое со мной происходило и в новой школе, так как оторванная от своего родного класса, я тосковала по одноклассникам. Мне было так одиноко, что порой жутко сжималось сердце, отчего хотелось вернуться в старую школу. Ведь мои новые одноклассники как-то недобро косились на меня, а некоторые девочки почему-то смотрели свысока. Поначалу я не понимала: почему вызывала у них странную неприязнь? Ведь я же не наглела, никому не навязывал дружбу, я вела себя скромно, и сама не могла ни с кем вступать в разговор, что меня немало удручало. И я с печалью в сердце думала: «Почему я ни с кем не общаюсь, и не завязываю знакомства, будто нарочно всех сторонюсь. Ведь в своей школе я была даже бедовая? Но я продолжала что-то выжидать, будто всех чуралась, и за это получила пренебрежительное обращение: «Эй, новенькая, ты сегодня в классе дежурная».

Меня угнетало так же и то, что со мной никто долго не заговаривал, будто я была окружена заговором молчания, что меня больше всего выводило из себя, хотя я так и не обзавелась самой близкой подругой. Наверное, потому, что в душе я была гордая и скоро одноклассницы это уловили и стали меня сторониться. Но я нисколько не зазнавалась и заведомо никем не пренебрегала, просто стремилась к независимости. И ко всем относилась достаточно ровно. Но прошло время, я привыкала к одноклассникам и стала кое с кем общаться.

В обращении со мной мальчики вели себя уважительней девочек. Я не берусь точно сказать, чем именно завоевала у них авторитет. У девочек же это вызывало бурную ревность, чему не придавала особого значения, ведь я была склонна к тщеславию, и эта черта стала стремительно развиваться, когда начала понимать, что была собой весьма недурна, даже больше – могла с успехом потягаться с самой лучшей из девчонок. Но в классе такой не оказалось, и я попала в число первых, чем вызывала злорадство у самолюбивых и завистливых одноклассниц…

Я росла довольно стройной и симпатичной. У меня были длинные, слегка волнистые каштановые волосы; золотисто-карие большие продолговатые глаза с некоторой косиной; прямой покатый к кончику заострённый нос; выпуклые и припухлые, точно нарисованные губы. Я была грациозно сложена с полными, налитыми ножками; у меня рано стали формироваться груди, чем я втайне собой даже восхищалась. Пусть простят меня те, кто думает, что я занимаюсь самолюбованием, но в описании последующих событий мне без этого никак не обойтись.