Меж трех времен - Страница 66

- Можно и так сказать. Саймон, доктор Данцигер знал, кто такой Z, с той минуты, когда вы впервые упомянули о нем! Помните, в телефонном разговоре, ночью?

Я кивнул.

- Весь мир знает, кто такой Арчибальд Батт! Весь мир - кроме вас и Рюба!

Я снова кивнул.

- Так что, само собой разумеется, я должна была удерживать вас подальше от него, пока он не отправится в рейс. Мне думается, Арчи так или иначе заподозрил вас - вы действовали слишком напористо.

- Это верно, но у меня было мало времени.

Она придвинулась ближе.

- Итак, я виновата. И что же вы теперь со мной сделаете?

- Оставьте, я же еще не спятил. Мне даже не очень жалко, что все вышло именно так. Я даже думаю, что доктор Данцигер прав.

- Ах, вот как? Зачем же тогда... Нет, в самом деле, Саймон, как вышло, что вы решились на такое потрясающее сумасбродство?

- Предотвратить Первую мировую? Да так, в порядке дружеского одолжения.

Мы смотрели друг на друга, лежа совсем близко на кровати, в закрытом изнутри номере, в два часа ночи. Отделенные целой эпохой от всех, кому было дело до нашего поведения. Мы лежали, смотрели друг на друга и не шевелились. Продолжали смотреть и не шевелились. Затем мы разом слабо улыбнулись, и подходящий момент, если он вообще был, миновал бесследно.

- Бьюсь об заклад, вы возвращаетесь домой, - сказала она. - К милой доброй Джулии.

Я кивнул, и мы сели.

- Да, домой, и как можно скорее. Я обещал Рюбу, что вернусь с отчетом, и я сдержу обещание. А потом - домой, и уже навсегда. А вы?

- Думаю, что да. Наверняка.

- Висконсин?

- Угу.

- Как вы переходите?

- Есть одно местечко у Ист-Ривер. Сесть там ночью, когда не разглядеть другого берега... - Я кивнул, и она спросила: - А вы?

- Бруклинский мост, если нужно вернуться домой. Но завтра - Центральный парк.

- Как же это странно - то, что мы способны проделывать. И то, что мы вообще способны такое проделывать. - Она подалась ближе, и я решил, что она хочет поцеловать меня - небрежный прощальный поцелуй, - но она только на миг коснулась моей руки, и я кивнул, и мы улыбнулись друг другу, и я наконец ушел.

На следующий день, за час или раньше до заката, я выписался из отеля, оставив лишние вещи в номере на радость тому, кто первым на них наткнется, и двинулся к парку. За моей спиной, со стороны Пятьдесят девятой улицы, где непрерывно открывались и закрывались двери «Плазы», я слышал музыку dansant и редкие, меланхолично-веселые нотки автомобильных рожков. Сегодня не было l'heure bleu - дул холодный ветер, сыпал мельчайший, едва ощутимый дождик. Однако моя привычная скамейка оказалась надежно укрытой от непогоды; я уселся поудобнее и начал расслаблять тело и разум, начал тот странный, почти не поддающийся описанию мысленный поиск-отрешение, которому обучил меня Проект.

И когда наконец стемнело и на Пятой авеню зажглись фонари, перед «Плазой» засверкал подсвеченный прожекторами фонтан, ко входу в отель все время подъезжали машины и отъезжали от него, входили и выходили люди. А вокруг и позади «Плазы» гигантским театральным задником высились, блистая, небоскребы Манхэттена - Манхэттена того времени, в котором я был рожден.

26

С кружкой кофе в руках я сидел в квартире Рюба, в мягком кресле у окна, из которого падал прямоугольник предзакатного солнечного света. Рюб расхаживал по крошечной гостиной - не нервозно мерил ее шагами, а именно расхаживал в своих армейских брюках, белой рубашке и кожаных шлепанцах и кивал, улыбался, с интересом слушая мой рассказ. Вот именно - с интересом. Я отыскал Z, но Рюба, похоже, это вовсе не заботило. Он засыпал меня вопросами: чем я занимался в Нью-Йорке? Что видел? Каким он был, Нью-Йорк 1912 года?

Он добродушно посмеялся, когда я процитировал ему некоторые реплики из «Грейхаунда», затем пожелал узнать, как именно были одеты билетерши, как одевались зрители и что они говорили в фойе во время антракта. И расспрашивал меня о миссис Израэль, о профессоре Дюрье, преподавателе танцев, и... Боже милостивый, Джолсон! Расскажите мне о них, требовал Рюб. Расскажите, как выглядели улицы. И Бродвей.

Он прохаживался по гостиной, слушал, улыбался, кивал и все никак не мог насытиться. И до чертова Z, насколько я мог судить, ему не было никакого дела. Наконец я задал ему прямой вопрос, и он ответил:

- Ну, Сай, мы ведь здесь тоже не сидели сложа руки и теперь знаем все о майоре Арчибальде Батте. Ваша милая Джотта чертовски права. «Джотта», - повторил он насмешливо. - И как только вам пришло в голову этак ее окрестить?

Я пожал плечами, слегка задетый, а Рюб прибавил:

- Я хорошо помню ее по Проекту. Соблазнительная штучка.

- «Соблазнительная штучка», - повторил я. - Рюб, если вы когда-нибудь овладеете нашим способом путешествия по времени, валяйте прямиком в двадцатые - там вы будете как дома.

- Эх, кабы я только мог!.. Так или иначе, ваша Джотта совершенно права: всему миру, кроме нас с вами, известно, кто был майор Арчибальд Батт. Это знает контролерша в супермаркете «Сэйфуэй», знает мальчик, который доставляет вам газеты, и уж конечно это знал доктор Данцигер, когда вы ему проболтались. Но теперь это знаю и я. Ваш приятель майор Арчибальд Батт отплыл в Европу. Мы узнали об этом слишком поздно, чтобы уведомить вас. Мы знаем также, что он получил свои документы - письма о намерениях или что-то в этом роде, и знаем, что он благополучно отправился домой. Нам известна дата его отплытия и название корабля. Но домой он так и не вернулся, - Рюб стоял перед моим креслом, усмехаясь, как напроказивший мальчишка.

- Ладно, может, вы и меня просветите, если сочтете это необходимым?

- Он отплыл в Америку... - Рюб начал хохотать, плечи его тряслись. - Ха-ха-ха-ха-ха, Боже ты мой! Он отплыл... ох-хо-хо! Сай, майор Батт отправился домой на чертовом «Титанике»!

После минутной паузы я сказал:

- С вашего разрешения, Рюб, я не стану смеяться. Я знал его, черт побери!

- Вы меня разочаровываете, Сай. И всегда разочаровывали. У вас начисто отсутствует воображение. Какой прок от ваших поразительных способностей - да никакого, все коту под хвост! Только одно всегда и было у вас на уме - как бы вернуться в свои восьмидесятые, к разлюбезной Джулии, Вилли, к чертову своему псу, наконец! Прибавить камин и шлепанцы, и больше вам от жизни ни черта не надо!

- Ну... пожалуй, что так.

- Ах, как бы я развернулся, имей я ваши способности!

Представив это, я позволил себе перекреститься.

- Саймон, дружище, по-моему, вы все еще считаете, что прошлое неизменно, хотя и отлично знаете, что это не так. «Титаник» пошел ко дну. Майор Батт утонул. Первая мировая война разразилась. Со всем этим ничего не поделаешь. Вы так никогда до конца и полностью не осознали, что если вернуться в прошлое до того, как все это случи...

- Нет, Рюб, это вы так ничего и не поняли. У меня было вдоволь и времени и причин, чтобы все обдумать, и понемногу я стал понимать, что доктор Данцигер прав. Что бы там ни случилось в прошлом, это наше прошлое. Какой смысл возвращаться туда» и вмешиваться в ход событий? Прошлое сотворило нас такими, какие мы есть; сами того не зная, мы бы изменили собственную судьбу.

- Доктор Данцигер и его новообращенный прихожанин, - пробормотал Рюб. И безо всякого перехода, словно прекращая бессмысленную и пустячную болтовню, резко произнес: - Сай, я хочу, чтобы вы вернулись туда и спасли «Титаник». - Я усмехнулся ему в лицо, но он словно не заметил этой усмешки. - Мы приготовили вам паспорт образца 1911 года, самый настоящий, добротный паспорт, только на другое имя. Обыкновенный листок бумаги с типографским шрифтом - благодарение Богу, фотографий в паспортах тогда еще не было! Сай, вы должны вернуться, потому что - согласно нашим исследованиям - гибель «Титаника» и есть, судя по всему, то самое событие, которое изменило ход мировой истории. Не говоря уж о людях, которые погибли вместе с ним, «Титаник» унес на дно океана прежний взгляд на мир, отношение людей к своей эпохе. После «Титаника» мир так уже никогда и не стал прежним. Это была разновидность Большого Взрыва, который изменил все. Мир лег на новый, неверный курс, столетие, каким оно могло бы стать, потерпело крушение. Но прежде... Смогли бы вы отправиться в май 1911-го?