Меж двух огней (СИ) - Страница 56

— Как закончишь с душманом, найти и передать Геворкадзе, что он мне нужен. Ну? Что стал? Исполнять!

Нечто, напоминающее сумерки, пало на Темняк еще после полудня.

Солнце привычным делом скрывалось за бугристыми, каменными выступами скал, спряталось от нас за огромной, нависающей над всем ущельем горой.

И тем не менее время подходило к пяти вечера. Огромная, зябкая и сырая тень, укрывавшая Темняк, густела, превращалась в истинные сумерки. Темнело и небо. Оно лишь немного розовело где-то по ту сторону огромной горы.

— Значит, он тебя сюда отправил? — негромко, хрипловато проговорил Алим Канджиев, подходя к большому камню у дороги, где располагалась наша с Матовым стрелковая позиция. — Приказал среди рядовых бойцов службу нести?

— Все-таки привел, — не спросил, а констатировал я, глядя не на Алима, а на его спутника — на невысокую фигурку, рост которой едва доходил до груди пограничнику.

Алим ответил не сразу. Он поглубже укутался в свою плащ-палатку, глянул на Махваш, стоящую рядом.

Девочка выглядела презабавно.

Кто-то из пограничников выделил ей бушлат. Он оказался ей так велик, что доставал девчушке ниже колен. Чтобы уберечь девчушку от ночной сырости, ее закутали еще и в плащ-палатку.

Махваш в таком виде походила не на человека, а на большую куклу-неваляшку. А еще она опиралась на костыль — сучковатую палку, что вырезал ей Алим, когда девочка сообщила, что ей не нравится постоянно сидеть на закорках у пограничников.

— Это было несложно, — покивал Алим. — Муха приставил к ней Пчеловеева, а когда тот услышал, что ты хочешь поговорить с девочкой, быстренько закрыл глаза на приказ Мухи.

— Ему влетит, — с улыбкой сказал я.

— Еще как влетит, — Алим тоже ухмыльнулся. Потом осекся. Взялся за ремень АК на плече. — Чуть не забыл.

Алим снял с плеча и показал мне снабженный прицелом ПСО трофейный автомат Калашникова, который ему выделил Муха в качестве оружия.

— Ты говорил, что тебе нужен именно с прицелом, — сказал Алим.

Я кивнул. Принял автомат Калашникова и отдал Алиму свой.

Тогда Алим сказал девочке несколько слов на пушту. Говорил он медленно, сильно тянул гласные, особо выделял гортанные звуки, чтобы девочка смогла понять незнакомый, но очень схожий с дари язык.

Махваш не ответила. Она презабавно, словно маленький воробушек, нахохлилась и с трудом, опираясь на палку, подошла ближе. Алим помог ей усесться на камень.

— Вы ведь уходите сегодня? — внезапно спросил Мотовой, все это время делавший вид, что смотрит куда-то в темноту. — Сегодня ночью, так?

Я обернулся, глянул на рядового.

— Откуда узнал? — сердито спросил Алим.

— И сколько вас идет? — Мотовой, казалось, испугался сурового тона Канджиева, но сделал вид, будто не услышал его слов.

— То, о чем ты хочешь попросить, Сережа, — добавив стали в голос, начал я, — настоящая глупость.

— Я хочу с вами! Я…

— Исключено, — перебил я Мотового.

— Но я пригожусь!

— Нет. Ты нужен здесь, Сергей, — отрезал я. — Эта дорога на дне ущелья — небезопасное место. И неизвестно, сколько времени взвод будет ждать здесь спецгруппу. Душманы могут напасть. А это значит, что товарищу лейтенанту понадобятся все силы, на которые он может рассчитывать.

Мотовой обиженно отвел глаза.

— Если ты донесешь… — начал было Алим хриплым, каким-то не своим голосом.

— Он не донесет, — прервал его я. — Пчеловеев закрыл глаза на то, что ты умыкнул у него девочку, Алим. И Сергей…

Я многозначительно глянул на Матового.

— … тоже закроет глаза на то, что меня не окажется на посту сегодня ночью.

Алим смерил парня взглядом. Я ожидал, что Сергей не выдержит пристального холодного взора Канджиева. Но рядовой продержался целых секунды три. Да и то вместо того чтобы опустить глаза, глянул на меня.

— Значит, ты не разрешишь? — спросил он, насупившись. — Мы же вместе этот конвой штурмовали. Мы ж теперь…

— Не разрешу, — снова прервал его я.

На молодом, худощавом и очень интеллигентном лице Сережи Мотового заиграли желваки. Он поджал губы. Некоторое время потребовалось рядовому, чтобы смириться с отказом. В конце концов Сергей кратко покивал.

— Девочка стесняется тебя, — повременив немного, сказал я Мотовому. — Будь добр, посиди в секрете. Вон у той скалы.

Мотовой обернулся, глянул туда, куда я указал ему взглядом. Потом вздохнул, встал, прихватив автомат. На полусогнутых, гуськом направился к скале и через пару мгновений исчез в темноте.

— Я думал, — обратился я к Алиму, — думал, Махваш не согласится поговорить со мной.

— Я тоже, — пожал плечами Канджиев. — Но, кажется… кажется, она тебя уважает, Саша. Слушается как взрослого. А к остальным относится так, будто это и не люди вовсе. Скалится, шипит, как кот. Если кто не тот рядом пройдет — уставится на него как маленький волчонок.

Канджиев улыбнулся.

— Только тебя, меня, да еще пару бойцов выносит. А так — больше никого.

— Она хорошо тебя понимает? — спросил я у Канджиева.

Алим пожал плечами, сделал рукой жест, означающий, что более или менее.

— Тогда скажи ей, я благодарен за то, что она решила поговорить со мной.

Алим передал.

Девочка не совсем разборчиво что-то пробурчала себе под нос. Чтобы разобрать слова, Канджиеву пришлось податься немного ближе к ней, хорошенько прислушаться.

— Она говорит, — ответил он спустя некоторое время, — что у нее болит нога.

Я поджал губы, покивал.

— Но не так сильно, — продолжил Алим. — Как когда она застряла в расщелине. Она… Она благодарит тебя за то, что ты освободил ее. Благодарит также, что ты защитил ее от тех злых людей.

Внезапно девочка снова что-то пробормотала. Алим, который хотел было продолжить и даже открыл рот, осёкся. Не произнеся ни слова, глянул на девчонку.

— А еще, — горько сказал он, — ей стыдно за то, что в тот раз она подумала, будто бы ты хочешь причинить ей вред.

Я заметил, что голос Канджиева изменился. Он будто бы стал более хриплым и понизился на полтона.

— Очень мудрые слова для ребенка, — пояснил Алим, заметив в моем взгляде вопрос.

— Ты же понимаешь, Алим. На этой земле дети растут быстро. А она, — я кивнул на девочку, — выросла еще быстрее. Ей пришлось.

Когда я понял, что тяжелое молчание затягивается, то попросил Алима спросить Махваш о том, почему те бандиты не убили ее сразу, когда устроили на меня засаду. Почему они схватили ее, вместо того чтобы расправиться на месте.

Алим спросил. Девочка помрачнела и не ответила.

— Они хотели вернуть тебя к отцу? — снова спросил я через Алима.

Махваш удивилась. Если поначалу она прятала от меня свой взгляд, то теперь уставилась, широко раскрыв большие глаза, казавшиеся размытыми пятнами в темноте.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

И в этом вопросе было больше шока, чем удивления.

Я устало засопел.

— Он обидел тебя, не так ли? — спросил я.

Ответом мне стало молчание.

— Где твоя мама? — снова заговорил я.

Когда Алим перевел ей мои слова, девочка вдруг вздрогнула, отвернулась, даже как-то сжалась.

Она будто бы отстранилась. Огородила себя от нас невидимой, но в то же время непроницаемой стеной безразличия и отстраненности. И эта ее реакция оказалась гораздо красноречивее любых слов.

Беспокойный взгляд Алима перескочил с девочки на меня. Канджиев молчал.

— Я тебя понимаю, Махваш, — сказал я. — Понимаю, потому что и сам терял в этой войне близких людей. Терял товарищей. Одного потерял совсем недавно, вчера ночью.

Девочка пошевелилась, ее плечи вздрогнули.

— Боль утраты ничем не унять, — сказал я, когда Алим негромко, полушепотом перевел ей мои предыдущие слова. — Но можно добиться справедливости. Можно наказать тех, кто поступил с тобой несправедливо, Махваш. И я могу это сделать. И сделаю, если ты мне поможешь.

Алим закончил перевод, и Махваш медленно обернулась.