Меж двух огней (СИ) - Страница 55

Сахибзад на несколько мгновений замолчал. Заискивающе глянул на Муху.

— Ладно. Связывать тебя не будем, — жестом хозяина махнул рукой Муха. — Если обещаешь не безобразничать.

— Если эта девочка и правда дочь Мирзака, — Сахибзад не очень-то обрадовался Мухиному широкому жесту, — то я уверен, отец никогда не возьмет свою дочь в горы без веской причины. И, немного зная этого Мирзака, я могу сказать, что причина вряд ли кроется в его отеческой любви к этой девочке. А еще, что она ему очень нужна и он за ней придет. И, очень может быть, не упустит шанса прикончить меня, если отыщет в плену.

— Боря, спроси у него, — начал я, когда душман замолчал, — это все, что он хотел сказать?

— Говорит, что все.

— Хорошо. Пообещай ему, что мы упомянем об оказанной им помощи, — бросил я через плечо, энергичным шагом удаляясь из-под кормы БТРа.

— Ты куда, Саня? — удивился Муха.

— Мне нужно поговорить с девочкой.

— А, зараза! — выругался Муха. — Саня, стой! Не ввязывайся ты во все это. Черт с ним, с этим американцем, слышишь⁈ Саня! Селихов, стой! Я не разрешаю!

От автора:

Он всю жизнь спасал людей, повидав многое: Афган, Чечня, Спитак 1988 года. И погиб так же, спасая мать и новорождённого ребёнка.

…XI век, Древняя Русь. Усобица князей, кругом враги! Но теперь руки Врача принадлежат Воину.

Папа Римский умер, Вильгельм Завоеватель довоевался.

Кто следующий?

«Воин-Врач», вышел 7 том. Читать здесь:

https://author.today/reader/448643

Стой! Я не разрешаю! — крикнул Муха за моей спиной.

Я не замедлил шага.

— Старший сержант Селиков! — внезапно строго прозвучал его голос. Я заметил в нем командные, офицерские нотки. Только тогда остановился, обернулся.

И Муха, и я замерли, сверля друг друга взглядами.

— Старший сержант Селихов, ко мне! — приказал Муха.

Я молчал.

— Ко мне! Это приказ.

В любой момент я мог бы просто обернуться, уйти к Махваш. Уйти, потому что знал: американца еще можно достать. Знал, что если у Мирзака здесь какие-то дела, если он действительно схватил Стоуна, то я смогу добраться до американца. Время еще оставалось.

И все же кое-что меня останавливало.

Останавливало от того, чтобы, несмотря ни на что, продолжить идти.

Меня останавливали пограничники.

Рядовые бойцы, услышав крик старшего лейтенанта, бросили свои дела, подняли головы. Конвойные, стоявшие неподалеку, глянули на нас с Мухой, позабыв о своем куреве.

Муха, казалось, совершенно не обращал внимания на пограничников. Для него существовал только я, он и мой непростительный, по его мнению, порыв. Порыв, противоречащий приказу. Порыв опасный и грозящий мне если не смертью, то как минимум ослаблением взвода, если я уведу кого-то из погранцов с собой.

Однако… Стоило мне пренебречь приказом Мухи, стоило показать остальным, что старшему лейтенанту можно не подчиниться, как это подорвет его авторитет в глазах пограничников.

Ведь окажется, что пусть и под страхом трибунала, но можно просто наплевать на приказы старлея. Наплевать на его указания или, того хуже, исполнить их вполсилы.

Подсознательно приняв такой образ поведения, пограничники неминуемо подвергли бы себя опасности. Неминуемо ослабили бы дисциплину.

А как известно, рвется там, где тонко. И рано или поздно порвалось бы. Рано или поздно часовой стал бы недостаточно внимателен на своем посту. Рано или поздно пограничник оказался бы недостаточно скрытен в секрете. Все это значило бы лишь одно — потерю человеческих жизней.

Да, я осознавал это слишком хорошо, чтобы позволить себе обернуться и просто уйти. Позволить не подчиниться старшему лейтенанту.

Я подчинился.

Медленно приблизившись к Мухе, я замер перед ним.

Муха смотрел мне прямо в глаза. В них наравне с несколько напускной строгостью поблескивали и другие эмоции — сожаление и понимание.

Командир прекрасно осознавал, почему я выбрал то, что выбрал. А я прекрасно осознавал, почему он запрещает мне делать то, что сделать я должен. Между личной, опасной, рискованной инициативой своего бойца и следованием приказу Муха выбрал последнее.

— Селихов, слушай мою команду! — резко, отрывисто произнес Муха, но я уловил в его голосе легкую дрожь, которую старший лейтенант тщательно пытался скрыть строгостью тона. — Совершить обход по постам. Проверить всех часовых. После доложить мне о готовности бойцов. Вопросы?

— Нет вопросов, — холодно проговорил я.

Муха прочистил горло. Зыркнул на солдат, внимательно следивших за всем происходящим. Под колким взглядом старшего лейтенанта пограничники почти сразу принялись за свои дела. Конвоиры, одним глазом поглядывавшие за сидевшим на камне Сахибзадом, снова закурили.

— Не надо, Саня. Ты сам знаешь, что не надо, — понизив голос, проговорил Муха. — Приказ был ясен: стоять здесь и охранять колонну. Решительных действий не предпринимать.

Я молчал.

— Давай просто закончим наши дела в этом чертовом Темняке. Закончим и укатим, наконец, домой, а?

— Разрешите исполнять? — холодно спросил я.

Муха, казалось, даже вздрогнул от моих слов. С сожалением опустил глаза, поджал губы.

— Разрешаю, — несколько хрипловато ответил старлей. — Приступайте.

— Есть! — сказал я, а потом сделал кругом и направился в конец колонны, к ближайшему посту.

Мухе было противно. Он наблюдал, как Саша Селихов быстрым, энергичным шагом удаляется к концу колонны, как идет по каменистой дороге, как движется вдоль рваных от пулевых попаданий тентов грузовых машин.

Да, Муха чувствовал себя просто отвратно. Отвратно от того, что в сущности он прекрасно понимал Селихова. Понимал, почему тот желает захватить американца. Но помочь ничем не мог. Был не вправе.

Муха всегда думал, что он оставался максимально честен с собой и окружающими, что всегда думал ровно то, что чувствовал, а говорил то, что думал. И все же он, этот Саша Селихов, этот странный старший сержант, перевод которого в свой взвод Борис принял с некоторой осторожностью, показал ему, что это было не так. Что на самом деле Муха лишь думал, что он честен. Но честным не был.

В первый раз Муха понял это тогда, в чайхане. Когда, подавшись эмоциям, чуть не застрелил информатора. Понял и в тот раз, уже в Темняке, после ссоры с Селиховым у палатки, где их ждал Громов.

Нет, Муха не был честен с собой. Он скрывал от себя собственную неуверенность и страх. Старался не замечать свой недостаток командирского опыта, скрывая его за решительным видом.

«Если бы я мог, — подумал Муха, — если бы был предоставлен самому себе, я бы не тянул ни секунды. Лично отправился бы с Саней за этим чертовым американским инструктором».

И именно эта мысль показалась Мухе честной. Честной, искренней, а еще — горькой. Горькой по той причине, что его учили исполнять приказания.

Муха подумал, что в глубине души хотел бы быть похожим на Селихова. Уметь так же, как он, отстаивать свои принципы. Отстаивать свою точку зрения даже невзирая на то, какой авторитет ему противостоит.

— И я стану отстаивать свои принципы, — пробурчал Муха тихо. — Последую, потому что знаю — ты бы, Саша, непременно стал бы.

Муха повел взглядом по пограничникам. Некоторые из них все еще наблюдали за старлеем. Однако сейчас, почувствовав на себе суровый взгляд Мухи, даже они взялись за работу или, по крайней мере, сделали вид, что взялись.

— Пленного увести! — бросил он конвоирам строго.

— Есть, товарищ старший лейтенант!

— Есть!

Когда конвоиры направились за Сахибзадом, Муха задумался, окликнул одного из них:

— Решетников! Ко мне!

Ефрейтор обернулся и скорой, но очень усталой трусцой подбежал к лейтенанту.

— Андро где? — кратко спросил Муха.

— Не могу знать, товарищ старший лейтенант, — заикнулся Решетников.