Меж двух огней (СИ) - Страница 28

— Не нравится смотреть, как они лижутся? — гнула свое Маша, вспыхнув от злости. — А ты ее тоже поцелуй. Ты же остальных целуешь. Она будет не против, потому что я ей все рассказала.

Никита, не отойдя и десяти метров от стола, остановился и развернулся. Маша налетела на него.

— Что ты рассказала? — деревянным голосом спросил он.

— Что ты на нее запал, — с ядовитым удовольствием выплюнула она. — Как думаешь, она продолжит Исаеву сосать или тебе теперь тоже будет?

Треск костра заглушил остальные звуки.

И в ту самую секунду Никита сорвался.

Сначала я услышала хлопок и только потом увидела, как Ник размахнулся и — здесь секунду растянули на годы — залепил Челси пощечину.

Его лицо исказилось до неузнаваемости, словно содрали одно вместе с кожей и тут же нарисовали другое.

У меня голова пошла кругом от беспорядка в мыслях.

Никита сильный, у него наверняка тяжелая рука, как он вообще мог ударить девушку?

Это же Ник. Он улыбается даже Ветроградову с Меркуловым. Наверное, он над ними просто смеется, но все же.

Сейчас на его лице не было ни капли сожаления. Как будто он правда хотел ударить Челси. Как будто в эту секунду он ненавидел ее.

Нет, это бред. Они же спят вместе, значит, как минимум привязанность у Ника к Маше есть. Я не могла представить себе ситуацию, в которой Исаев поднял бы на меня руку.

Маша не расплакалась. Она десяток долгих мгновений презрительно смотрела на Ника, потом развернулась и быстро вышла из Главного зала.

К Никите подошла профессор Разумовская и без всяких криков сказала ему что-то, но я не услышала. Тот кивнул и вышел следом за Челси.

По-моему, после хлопка только я вскочила на ноги, выронив вилку. Остальные остались сидеть, раскрыв рты. Милена до сих пор так и не закрыла свой.

Да что же это за пиздец такой?

За пару минут до этого Исаев приземлился рядом со мной, быстро прошептал на ухо вместо приветствия: «Ты не возражаешь?» и сунул язык мне в рот, как будто вчера не кричал на меня в коридоре.

Даже если бы я возражала, у меня не оставалось времени об этом сказать.

А за пару минут до этого пришел Никита и привычно махнул мне.

Ник смотрел на меня как обычно, и я вздохнула с облегчением — все-таки Челси вчера наговорила ерунды от обиды.

Может, она сказала то же самое Никите? И что, он снес ей пол-лица за эту глупость? Несмертельная же шутка, можно сказать, безобидная.

Башка раскалывалась.

Нужно было что-то сказать Исаеву в ответ, по крайней мере, что он не может вот так бесцеремонно облизывать меня на глазах у всех. Но Исаев, кажется, еще не отошел от увиденного только что. И я тоже.

Нужно было побежать за Челси и одновременно найти Ника.

Как он мог ее ударить? Да, Челси палец в рот не клади, она не лезет за словом в карман, но она же вдвое слабее него, она девушка, и Ник всегда заботился о ней. А еще он третий год подряд пихает в нее свой член. Ну хоть что-то из этого должно было его остановить!

— А что, старостам раздали какие-то новые привилегии, а нам не сказали? — отмер первым Чернорецкий. — Хьюстон, ты почему ничего не говорил? — строго посмотрел он на Рому. Тот помотал башкой. Было видно, что и самому Чернорецкому не очень смешно, но он хотя бы разрядил обстановку.

Я сделала шаг к выходу, но Исаев крепко ухватил меня за руку.

— У нас эликсирика, не забыла? Залесский раскудахтается, где его любимая Елизарова, если не придешь. — Он сделал паузу и серьезно добавил: — Что бы там у них ни случилось, я бы Чумакову пока не трогал.

Пришлось признать его правоту. Мне не хотелось бы зрителей после такого.

— Мы не договорили, Елизарова, — напомнил Исаев, шагая за мной вниз по лестнице. — Ты что-нибудь решила? Будешь навещать меня в Новемаре?

— Тебя ведь могут оправдать, — осторожно предположила я, незаметно вытерев вспотевшие ладони о юбку.

— А могут не оправдать, — коротко и легко сказал он.

Я не к месту вспомнила его твердые пальцы между своих ног и ускорила шаг.

— Твой отец не сможет тебе помочь?

Исаев невесело хмыкнул, почесав щеку.

— А вдруг это я убил? — почти соблазнительно прошептал он, словно дразня меня. — Мой отец всегда говорил, что закон един для всех. Так что меня будут судить, и если осудят — отправят в камеру. Отец не перестанет меня любить, но из тюрьмы он меня вызволять не будет. Да я и не рассчитываю. Это ведь правильно.

— Но почему? Если ты невиновен. Или все-таки виновен? — я осмелилась взглянуть ему в глаза и увидела в них лихорадочный блеск.

— А я смотрю, тебя не пугает моя вероятная виновность, Елизарова, — вкрадчиво прошептал Исаев, как будто мы собирались заняться сексом, а не спускались вместе со всеми в подземелья.

Я не ответила. Потому что стыдилась признаться в этом даже самой себе.

Но Исаев и не настаивал на ответе.

После пары я первым делом направилась в наш туалет. Просто не могла думать ни о чем другом.

У пятикурсников эликсиры в расписании стояли сразу после нас, но Никиту в их небольшой толпе я не увидела. Наверное, до сих пор у Юстины. Интересно, когда-нибудь было в истории Виридара такое, что аж двух старост за год лишают повязки?

Челси сидела на полу туалета под окном. Сигарета в ее пальцах дрожала, по лицу текли слезы, но сама она не издавала ни звука и смахивала на бездомную собаку.

— Свали, Елизарова, — хрипло огрызнулась Маша, не глядя на меня.

— Челси…

— Уебывай, — раздельно повторила она и переломила сигарету надвое. Затем вытащила из пачки следующую и сунула в рот.

Я не двинулась с места и дождалась, пока Челси поднимет на меня глаза.

— За что он тебя ударил?

— За правду, — она вытерла лицо тыльной стороной ладони и исступленно улыбнулась.

— За какую еще правду? — задохнулась я от возмущения. — Это же Никита, за какую такую правду он мог поднять руку на женщину? Это точно был он?

Существование Перевертыш-эликсира еще никто не отменял.

— За ту, которую скрывал долгие годы. За какую же еще. У него крыша поехала. Я так и думала, что скоро поедет. По нему видно было.

Ее одолела икота, и по лицу снова потекли слезы.

Я быстро подошла к Челси, плюхнулась на колени и обняла ее. Она сама не знала, что несет. Нет такой правды, за которую можно ударить близкого человека.

— Ты же его любишь, да?

Я понимала, что этот вопрос сейчас вообще не к месту, но я никогда не видела, чтобы она так горько плакала. Маша рассказывала, что отец частенько поколачивал и ее, и братьев. Конечно, к этому привыкнуть нельзя, но я сомневалась, что она ревела от физической боли. Скорее от унижения. И от того, кто ударил ее.

— Знаешь что, Елизарова… люби своего Верейского сама, а мне вся эта хуйня даром не сдалась, — яростно выпалила Челси, отстранившись, шмыгнул носом и паскудно усмехнулась: — Ну, если сможешь, конечно, — после Исаева или вместо него. Или их обоих вместе. А мне и члена его хватит. Так проще. А то я как гляну на вас всех, меня тошнить начинает от этих ваших… как ты там говорила? Чувств, — последнее слово она почти выплюнула.

Я уставилась на нее. Когда Челси уже слезет с этой темы и поймет, что ошибается.

— Что смотришь? Считаешь, у меня никакой гордости нет, раз я собираюсь продолжать с ним трахаться? И продолжу, а ему теперь чувство вины не даст соскочить. Он же совестливый. Прибежит прощения просить.

— Хватит, Маша. Хватит придумывать. Я видела Никиту сегодня. Он смотрит на меня как обычно, как все годы до этого.

— Ну естественно. Он так и смотрел на тебя все эти годы — потому что с самого начала к тебе неровно дышит.

Такого поворота я, если честно, не ожидала.

У меня складывалось впечатление, что нечто подобное я в своей жизни уже переживала.

— Тогда почему именно сейчас? Челси, ну послушай себя. Это же нелогично. Со всех сторон нелогично.

Именно тогда, когда я трахаюсь с Исаевым, а Ник через полгода уже покинет академию.