Меж двух огней (СИ) - Страница 25

Но ведь я и роман с Машей проглядела. Блин, и у нее не спросишь. Это как-то неприлично, что ли. «Дорогая, а ты не знаешь случайно... вот Никита трахает тебя, а любит-то он кого?»

Наверное, Ник угадал мои мысли, потому что закатил глаза и выдал:

— Все равно не догадаешься, Елизарова, так что не трать время. Лучше расскажи, сколько парней за сегодня открестились от своего интереса к тебе. — Он указал на меня кончиком карандаша и прищурил один глаз. — У нас на курсе, например, — трое.

— Все-то ты знаешь, — поддразнила я. — При мне — один, а дальше я не слышала. Исаев меня сцапал, утащил куда-то и начал убеждать, что это я во всем виновата.

Я до сих пор слышала его крик в ушах и старалась убедить себя, что Исаев обычный человек, и сейчас ему наверняка очень страшно. Он спрашивал, буду ли я навещать его в Новемаре, а я сомневалась, что в чародейскую тюрьму пускают посетителей.

Наверное, это был тот самый — нужный — момент, когда могло пригодиться умение подобрать слова. И я мастерски его просрала.

— В чем ты можешь быть виновата? В том, что родилась красивой? Пусть не смотрит, — Ник пожал плечами и продолжил сосредоточенно писать.

Я ни с того ни с сего осознала, что Исаев никогда не цеплялся к Верейскому, хотя с ним я проводила времени чуть ли не больше, чем с Челси. Наверное, считал его частью нашей общаги — не ревновать же к тому удобному креслу около камина. Или думал, что Ник не справляется даже с очередью из собственных однокурсниц, которые хотят с ним переспать, и ему некогда смотреть в сторону младших.

Отчасти это смахивало на правду, это и было правдой, но Исаев ведь не знал про Челси и про то, что Маслова, например, не дает Нику прохода.

— Никита, — Злата, легка на помине, уселась на подлокотник дивана рядом с ним. Он нее сильно несло духами, и она зачем-то накрасилась на ночь глядя. — А ты уже знаешь, с кем пойдешь на выпускной?

Маслова явно знала о традиции, которую я — единственная из всех вроде как — упустила.

Никита поставил точку в предложении и, дежурно улыбнувшись, выдал:

— Знаю. Но не скажу.

Злата явно не ожидала такого ответа. Она нетерпеливо заерзала на месте.

— О-о-о, ничего если я всем передам, что ты уже выбрал? — и, не дождавшись ответа, поскакала вон из общей комнаты.

— Ну а зачем я, по-твоему, тебе рассказал, моя дорогая, — ехидно сказал Ник ей вслед.

Я невольно улыбнулась, глядя на его хитрое лицо, как у нашкодившего мальчишки, но все же спросила:

— Зачем ты их дразнишь? Мстишь за кексы?

Ник засмеялся. Наверное, тоже вспомнил те кексы с Истомным эликсиром. Хм, почему все-таки эликсир не подействовала на Исаева? Я учебник трижды перечитала, но ничего не нашла.

— Ну, мне нравится женское внимание. Тебе ведь тоже нравится мужское. Правда из-за меня еще никого не отправляли на тот свет, — он скорчил морду, как будто жутко сожалеет об этом.

— Заткнись. — Я стукнула его подушкой.

Ник отобрал ее у меня и отправил ровно в соседнее кресло — видимо тренировки по крылатлону не прошли бесследно.

— Так странно, — произнес он, глядя куда-то в камин, — сегодня на чарологии место Дениса никто не занял, как будто все ожидали, что он придет и сядет на свой стул. Это ведь неправильно. Мы четыре с лишним года учились вместе, а теперь его нет — и все делают вид, что ничего не случилось. Почему девчонки не ревут? Они же за ним бегали, сколько я нас помню, ну курса со второго точно. Громов единственный — единственный, Ева! — сегодня был не в своей тарелке, и то, наверное, потому что видел вчера тело. Что с нами не так? Почему никто не сказал, что ему грустно, или тоскливо, или что он в ужасе? Почему никто не сказал, что ему жаль? Ведь у каждого должен быть человек, который поплачет на его могиле.

Мне показалось, что Ник говорит примерно о том, о чем я думаю с самой боевой магии.

Я не умела чувствовать вслух.

Меня тошнило от горечи, когда я думала про израненного Дениса, про то, как ему было больно и страшно, и про то, что его больше нет, но я не произнесла ни слова.

Мне так нравился Исаев, до дрожи — я даже однажды, зажмурившись, прошептала это, когда была одна в спальне, но ему об этом сказать не смогла. Эти слова казались пресными, как сырой картон.

Кто вообще говорит: «Ты мне нравишься»? Нравиться может платье в магазине или мясо за обедом. А как вслух сказать о постоянном голоде — потому что нельзя сожрать запах Исаева на завтрак?

Я не хотела, чтобы Исаев пропах Новемаром. Он все мои три с половиной года в Виридаре был рядом, и теперь я не понимала, как его может здесь не оказаться. И что делать без него.

— Я не хочу плакать ни на чьей могиле, — вздохнула я. — Никто не хочет, Ник.

— Я могу, если надо, — Челси как всегда отсыпалась после пар в спальне и только сейчас спустилась к нам. — Скажите, где и когда.

Она уселась по другую сторону от Ника и невзначай обняла его за шею. Я опустила глаза и продолжила вслед за кем-то ковырять дыру в обивке дивана.

— Ты сегодня свободен? — тихо спросила Челси у Никиты, но я все равно услышала.

Он ответил не сразу, и мне показалось, что ему неудобно разговаривать здесь и сейчас.

Надо было уйти, но я грызла костяшку большого пальца, задумавшись о том, позовут ли кого-то из академии на похороны Дениса, — и не двинулась с места, поэтому невольно слушала дальше:

— М-м, я сегодня слегка не в форме, так что будем считать, что нет.

— Ты? Когда это ты был не в форме? — искренне удивилась Челси, и я пожалела, что вовремя не свалила. — Член, что ли, отвалился? Не представляю других причин, — фыркнула она.

Ни он, ни она не смотрели в мою сторону, но мне было так неловко, что хотелось впитаться в диван.

— Я что, по-твоему, не человек? — повысил голос Ник. — Не хочу я сегодня трахаться, ясно?

Мне показалось, что эти слова услышали даже первокурсники, игравшие в шахматы.

Челси надулась, но пожала плечами:

— Ну и ладно. — Она потянулась, поправила волосы и предложила: — Елизарова, пойдем, покурим, а?

Я притворилась, что отключалась на эти пять минут, и с готовностью вскочила с места.

Никита поднял руку, прощаясь. В его глазах я увидела настороженность.

В туалете Челси агрессивно вытащила почти пустую пачку сигарет, достала две последние — и смяла ее.

Она держала свою, зажав между указательным и большим пальцами, придерживая средним; обычно это означало, что Челси злая как самка сербского вислоухого дракона, оставшаяся без яйца.

Она затягивалась, глядя на меня в упор — мне не нравились ее прищуренные глаза — и за все время не произнесла ни слова. Докурила, швырнула окурок на пол, затоптала, прошла в ближайшую кабинку и, сняв трусы, уселась на унитаз.

Ну, мы друг друга давно не стеснялись.

— Не в курсе, чего Верейский ломается? — отрывисто спросила Челси.

Я помотала башкой — в конце концов, я до сих пор прикидывалась, что в общей комнате меня поразила временная глухота.

— Сейчас все нервничают, — предположила я, — не каждый день кого-нибудь убивают в Виридаре. Может, нет настроения или… не знаю, мне кажется, это я его расстроила своими разговорами.

И чего я к нему пристала? В конце концов, все это не мое дело. Иногда я забываю, что дружба не обязывает человека всякий раз выворачивать перед тобой душу. Может, Нику вообще неприятно об этом говорить. Вдруг там проблемы с взаимностью, хотя я не представляла девушку, которая могла бы ему отказать — даже если это одна из тех сучек с Виредалиса.

— И о чем болтали? — легко поинтересовалась Челси, спуская воду.

— Да так. — Мои глупые вопросы сейчас казались мне совсем тупыми. — Он удивлен, почему никто не расстроен из-за Дениса.

— Ну как это никто не расстроен. Вот ты, например, расстроена. Курицы с пятого тоже. Родители его больше всех расстроены наверняка.

— Думаю, Ник просто имел в виду, что у каждого должны быть близкие, которым он дорог.