Метка Зверя (СИ) - Страница 1

Уже второй день в офисе чинили систему кондиционирования воздуха — после сильной грозы на нескольких этажах произошел технический сбой. И, к сожалению, один из этажей, на котором располагался офис моей компании, попал под раздачу. Вопреки комфортной температуре за окнами, в помещении стоял спертый, удушающий воздух. Дышать было невыносимо, хоть смачивай тряпку холодной водой и прикладывай ее к носу и рту. Я стоял возле панорамных окон в пол и любовался на город, который был похож на огромный муравейник. Еще бы в моем кабинете оказались несколько блоков открывающихся стеклопакетов для вентиляции, в случае вот такой вот заминки… то можно было считать это утро не таким уж и плохим. Оставалось лишь перетерпеть неудобства, потому что такая атмосфера мешала сконцентрироваться на рабочих вопросах, и я мечтал бросить все и отправиться домой, принять прохладный душ и лечь доспать.

Ослабив узел галстука, я вернулся в кожаное кресло и откинулся на его спинку, закрыв глаза. До сих пор не мог носить вот это все — строгое, темных тонов и из плотной ткани, но статус обязывал. Распустив узел, я стянул галстук, решив с этого дня покончить с дресс-кодом. И без этого атрибута вполне комфортно смогу руководить из своего кресла и задавать тон работе. Потер влажную шею, а в голове яркими вспышками всплыли картинки из детства. Точнее одного единственного дня. Он клеймом отпечатался на сердце маленького мальчика, и вместе с каждым годом, что я взрослел, эта отметина лишь сильнее увеличивалась в размерах.

Прикрыв глаза, я вспомнил счастливые мгновения ожидания из того самого дня — как плечи ласкали тёплые лучи солнца, а я выставлял поочерёдно маленькие ладони к небу, думая, что таким образом смогу скрыться от прямых лучей. Улыбался, щурился и ждал старшего брата из магазина. Мама вчера принесла домой получку и отправила его за продуктами, а я сидел на перевернутом жестяном тазике, весь перепачканный, потому что играл в песочнице и ждал брата с какой-нибудь конфетой. Или, например, мороженым. От одной мысли о сладком лакомстве я возбужденно подскочил на месте, едва ли не ощущая сливочный вкус во рту. И снова широко улыбнулся, смотря на скособоченную калитку. Забор накренился, казалось, толкни его кто, и тот свалится на землю. Мама вчера подперла забор двумя палками и сказала, что теперь он простоит ещё хоть полвека. Но, тем не менее, запретила нам подходить к нему близко, чтобы не дай Бог, кого из нас не придавил.

Я сел обратно на горячую жестянку, дрыгал босыми ногами и снова ждал Сашу, а он все не шёл, а я изнывал от жары. Меня мучила жажда, но в дом идти не хотел — вдруг не замечу, как вернется брат? Мы редко ели покупные конфеты, и они вызывали у меня диковинный интерес. Обычно я знал, что много сладостей в доме бывает с наступлением холодов и снега. Мама приносила мне огромный пакет в разноцветной обертке, на котором было написано красивыми буквами «Подарок от Деда Мороза». Читал я еще плохо, но маме верил безоговорочно. Сашу и маму я любил больше всего на свете, больше всяких конфет и красивых упаковок.

И вот калитку кто-то толкнул ногой, а я снова подскочил на месте от возбуждения и собрался уже бежать навстречу брату, как заметил в проеме ссутуленного мужчину. Он выглядел неопрятно и сам замер на мгновение, приметив меня.

— Лёшик, привет, — я точно не видел раньше этого дяденьку, подумал я, рассматривая его лицо.

Длинный черный чуб спадал ему на лоб и он, поправив его, сделал несколько шагов в мою сторону. Я же зачем-то сделал несколько шагов назад и оглянулся на дом. Захотелось позвать маму, рядом с ней я всегда чувствовал себя в безопасности.

— Да не бойся меня, ты просто уже, наверное, забыл… Я твой папа, — он протянул руку, а я опасливо на ту посмотрел.

Мама учила меня, чтобы я никогда не разговаривал с незнакомыми людьми, говорила, что прохожие умеют обманывать и верить никому нельзя.

— Мама дома? — он кивнул в сторону нашего дома.

И, вконец раздосадованный, сам толком не поняв, от чего, я развернулся и побежал к входной двери, к маме. Всегда так делал, когда чувствовал себя неуверенно или мне было страшно.

Но не успел добежать до ступенек, что вели в дом, как мама сама вышла на небольшое крыльцо. Вытерла руки о фартук, на меня не обращая внимания. Грозно посмотрела в сторону мужчины. Я кинулся к ее длиной юбке, обхватил руками крепко за ноги, как будто чувствовал, что ничего хорошего от этого дяди не жди.

— Тише, Алеша, — мама похлопала меня по спинке. — Ну, ты чего испугался? — спросила она ласково.

Я задрал голову к ее лицу, такой строгой она была нечасто, и эта перемена заставляла меня нервничать.

— Привет, Катерина, — гаркнул мужчина.

От этого голоса я зажмурил глаза и почувствовал, как напряглось тело матери, и она перестала гладить меня по спине. Ее рука застыла на плече и легонько его сжала.

— Ты зачем пришёл, Сергей? — спросила мама, продолжая держать меня.

— Да вот земля слухами полнится, ты говорят, вчера выручку за полгода получила?

— И что? — я прислушивался к голосам, ничего толком не понимая.

— Ну, так, подсоби немного? Я сейчас на мели… Да вон и Алешку с Сашкой пришёл повидать… Не чужие вроде.

Я совсем не помнил отца. Слышал иногда от мамы и бабы Светы, нашей соседки, когда разговор заходил о нашем отце с Сашей, как они говорили будто бы он беспробудно пил.

— Уходи, Сергей! Это ты мне должен денег давать, чтобы детей наших прокормить. Уходи, не иначе в суд подам, что детям дурной пример демонстрируешь, и родительских прав тебя лишат вслед за разводом. Ты уже несколько месяцев не работаешь! — горячо говорила мама. — Посмотри на себя, снова весь грязный, пропитый… — с пренебрежением в голосе продолжала она.

Но я мало что понимал. И хотел, чтобы этот дядя ушел, а мама больше не переживала. А Сашка как назло не возвращался.

— Катерина! — строго говорил басом мужчина, а у меня сердце в груди зашлось быстро-быстро и в ушах зашумело. Сильнее прижавшись к коленям матери, я исподлобья глядел на мужчину.

— Лучше дай денег, знаешь же, что могу… — и я заметил, как он замахнулся и потряс кулаком.

А я заплакал. Этот человек вызывал панический страх и ужас, что он мог побить мою мамочку, причинить ей боль.

Наверное, я был залюбленным ребёнком, очень нежным и ласковым. Но только все это осталось в детстве, потому что в тот день Саша вернулся из магазина, когда меня и мать с проломленным черепом и истекающую кровью этот подонок волочил по тропинке, что вела к проезжей части. Чтобы я не вырывался и не кричал, не создавал лишнего шума, он вдарил меня камнем по голове. Завернул нас с мамой в одеяло, оттащил к дороге и сбросил в кювет, а в полицию сообщил, будто бы видел, как нас сбила машина — черный внедорожник, и скрылась с места.

Шрам на голове у меня практически не виден, зарос волосами, а вот дыра в сердце не затянулась и по сей день.

Тот день перевернул всю мою жизнь с ног на голову и вместо лакомой конфеты преподнес мне такое дерьмо, что даже сейчас, спустя столько времени, я не в состоянии был осознать и принять выходку родного отца, который за бутылку водки убил свою бывшую жену и покалечил собственного ребёнка. Этот поступок с его стороны стал отрезвляющим пинком, закончившим мое детство. Следствие быстро вывело пьяного негодяя на чистую воду. А я почти месяц провел в больнице на грани жизни и смерти. А Саша… Уже будучи взрослым и состоятельным человеком, имея связи и имя, я не один раз пытался найти родного брата. Но все попытки заканчивались ничем. Тот день был последним, когда я провожал его горящими глазами за калитку, предвкушая скорую встречу. И иной раз, вот как сейчас, перед глазами всплывала его улыбка, и как он машет мне рукой и кричит: «Скоро вернусь…»

Сашу усыновили почти сразу, я находился ещё в больнице. А после, как пошел на поправку, меня определили в детский дом. Родственников у нас особо не было, но и среди тех не нашлось желающих взять надо мной опеку. Баба Света, наша соседка, приходила ко мне очень часто, приносила еду, домашние пирожки, одежду, игрушки. Ходила по инстанциям, выпрашивая надо мной опеку. А вскоре она умерла, и я остался совершенно один. Семилетний мальчик, который помнил день, когда потерял близких людей до мельчайших подробностей и забыл о следующих двадцати пяти годах жизни.