Метасюжет в театре Островского - Страница 5

«Бесприданница» — это классический вариант «бедной невесты» с одним, правда, усложнением обычной схемы. Мезальянс (такой характер помолвка с Карандышевым имеет в глазах Ларисы, поскольку жених ее явно не из «хорошего общества») в данном случае не следует за любовным разочарованием, а предшествует ему. Но если учесть, что роман с Паратовым завязался у Ларисы еще в досюжетное время и до помолвки, то близнеца для «Бесприданницы» оказывается отыскать совсем нетрудно. Этот близнец — «Грех да беда на кого не живет» с аналогичной диспозицией главных персонажей и даже с аналогичной развязкой.

В «Сердце не камень» мы находим обратный по сравнению с «Последней жертвой» переход из схемы в схему: от «бедной» к «богатой невесте». «Бедной невестой» Вера Филипповна была 15 лет назад, когда выходила замуж за Каркунова, «богатой любовницей» пытается выставить ее приказчик Каркунова, Ераст (с тем, чтобы опорочить в глазах мужа), «богатой невестой» она становится для того же Ераста после смерти мужа. Одновременно меняет амплуа, меняясь сам, Ераст: он превращается из приказчика «подлого» в приказчика «честного», из Наркиса (если вспомнить «Горячее сердце», где два этих типажа единственный раз сведены в одной пьесе) в Гаврилу.

«Невольницы» дают почти буквальную реплику предыдущей пьесы, несколько изменяя среду (вместо «кондовых» купцов просвещенные промышленники) и разворачивая в противоположном направлении векторы мотивировок. Евлалия Андреевна, «бедная невеста» в прошлом, ныне жена «очень богатого человека», пытается завязать роман с помощником и секретарем мужа (в «Сердце не камень» наоборот— приказчик мужа пытался навязать Вере Филипповне роль «богатой любовницы»). Ей это не удается: Мулин просто–напросто испуган ее «институтским обожанием» и, к тому же, по этой части он уже обзавелся во всех отношениях более удобным предметом.

В «Талантах и поклонниках» очередная встреча с «бедной невестой». Здесь есть и традиционное для этого сюжета «усеченное» семейство — мать и дочь, и два претендента — богач и бедняк. Есть, правда, и одно новшество: впервые в пьесах этой группы взаимное чувство (актриса Негина и бывший студент Мелузов) не находит удовлетворения и не соединяет влюбленных в финале. Негина выбирает помещика, но не под давлением обстоятельств и не по семейному принуждению — потому лишь, что этот выбор позволяет ей остаться актрисой.

«Красавец мужчина» — это реплика «Последней жертвы». Окоемов, очередной двойник Копрова и Дульчина, подобный им и характером, и стратегией поведения, разоряет жену (некогда «богатую невесту»), вынуждает ее к согласию на развод, ищет и находит новый матримониальный источник дохода. Лишь развязка по образцу «Последней жертвы» здесь невозможна — Зоя замужем, — и вместо жениха появляется родственник, который уничтожает доверенность и ссылает «блудного мужа» в деревню.

«Без вины виноватые» — это, возможно, начало отхода Островского от основных сюжетных схем его театра. Здесь они прочитываются только в первом действии, где имеется и «бедная невеста», и обманувший ее жених, и причина обмана — «невеста богатая» (наиболее близкая параллель— «Трудовой хлеб»). На основном же и большем пространстве пьесы любовные мотивировки и любовные цели вообще исчезают (если не считать второстепенное для сюжета брачное предложение Кручининой со стороны бывшего любовника). Зато здесь неожиданно реанимируется другой классический комедийный стереотип — обретение родственных связей (мать, находящая сына) и, соответственно, восстановление самоидентичности.

«Не от мира сего» — последняя пьеса Островского и одна из немногих, стоящая почти совершенно особняком. Некоторое сходство можно в ней заметить только с такой пьесой, как «На бойком месте» — столь же обособленной. В обеих имеется интрига, направленная на расторжение любовной (здесь супружеской) связи, в обеих орудием интриги служит оговор и навет, обе балансируют на грани трагической развязки (а «Не от мира сего» эту грань переступает). Никаких привычных схем в этих «семейных сценах» обнаружить нельзя.

* * *

Всего Островский за свою жизнь написал 47 пьес (не считая пьес, написанных в соавторстве), 38 мы разобрали, три из них («Гроза», «На бойком месте», «Не от мира сего») оказались несвязанными с метасюжетом, две («Не так живи, как хочется» и «Без вины виноватые») — связанными частично, 33, подавляющее большинство, — подчиненными единой сюжетной схеме. Впрочем, как мы могли убедиться, схема эта с самого начала, с первых двух полномасштабных пьес Островского, раздваивается: «Свои люди — сочтемся!» порождает сюжет «богатой невесты», «Бедная невеста» — одноименный сюжет. Внутри этих групп также имеются градации и подварианты. «Свои люди — сочтемся!» (см. схему) стоит у истоков сюжета «охоты за приданым», который Островский будет всячески варьировать в трилогии о Бальзаминове, в «Не сошлись характерами», в «На всякого мудреца довольно простоты» и в ряде других пьес. Простая перемена характеристик участников любовной коллизии превращает сюжет «Своих людей» в сюжет «Бедности не порок», откуда прямая преемственность идет к «Горячему сердцу» и к «Правда — хорошо, а счастье лучше». Такая же перемена происходит и в «Не в свои сани не садись», но здесь она осложнена сохранением сюжета «охоты за приданым»: трудность, порожденную нали–чием двух альтернативных сюжетных вариантов, автор разрешает, превращая на время «богатую невесту» в «бедную» (Авдотья Максимовна сообщает Вихореву, что отец согласен на их брак, но денег на приданое не даст). Здесь, в этой пьесе, как бы проходит первую пробу принцип комбинирования двух основных сюжетов, который станет ведущим в поздней драматургии Островского («Волки и овцы», «Богатые невесты», «Последняя жертва», «Красавец мужчина», «Сердце не камень», «Невольницы»).

Похожим образом организована и вторая группа пьес (см. схему). По прямой линии от «Бедной невесты» происходят «Воспитанница», «Грех да беда на кого не живет», «Бесприданница», «Трудовой хлеб» и отчасти «Бешеные деньги» (где нет трагических обертонов, характерных для этой линии, но налицо разительное сходство с «Грех да беда…»). Если в сюжетной ситуации «Бедной невесты» снять родительское принуждение и альтернативность женихов, то мы получим «В чужом пиру похмелье». Преобразование нежеланного жениха в желанного превращает эту пьесу в «Тяжелые дни» и в «Лес» (в последнем случае, естественно, только в части любовной коллизии). Устранение культурного барьера между женихом и невестой дает такие пьесы, как «Старый друг лучше новых двух» и «Поздняя любовь». Если, с другой стороны, из сюжета «Бедной невесты» убрать тему «ошибки чувства» и, соответственно, нравственной недостойности героя–избранника, то мы получим «Шутников», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Не всё коту масленица» (хотя во всех пьесах этой подгруппы сохраняются следы образа «слабого героя», генетически восходящие к Меричу). Даже стоящие на первый взгляд несколько особняком «Доходное место» и «Пучина» по праву занимают здесь свое место: это те же «Шутники» и «Не было ни гроша», но с перенесением денежных трудностей женихов из предсвадебного в послесвадебный период и с изменением нравственных характеристик героинь (значительным, впрочем, только в случае Глафиры из «Пучины»).

Переход из группы в группу осуществляется с помощью простой перемены знаков («богатство» на «бедность» или наоборот) — это утверждение, которое могло бы показаться пустой игрой с формальными конструкциями, подтверждает своими пьесами сам Островский. Мы видели, как «богатые невесты» превращались по ходу действия в «бедных» (в таких пьесах, как «Богатые невесты», «Последняя жертва», «Красавец мужчина», отчасти «Волки и овцы»), одновременно принимая правила игры, диктуемые их новой ролью. Как «бедные» превращались в «богатых», мы также видели («Сердце не камень», «Невольницы»). Нам знакомы пьесы, в которых обе эти сюжетные схемы сосуществует и контактируют в общем драматическом пространстве («Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Поздняя любовь», «Трудовой хлеб», «Волки и овцы»). Одним словом, две группы пьес Островского — системы, открытые друг навстречу другу и друг в друга перетекающие.