Метаметафора - Страница 52
меняются местами. Выворачивание, или антропное метасингулирование, — третье центральное понятие книги — и одновременно программа действия. Выворачивание — это обретение космоса, свободы ориентации в любом измерении.
Нелегко пережить это состояние — вершину всей жизни, цель всей культуры. Пережив, нельзя остаться прежним. Но ад — это измена раю, и, погасив внутренний огонь, человек ввергается во внешнее — в геенну огненную.
Что есть на свете такого, ради чего можно отказаться от неба? Начав движение из царства смерти, не останавливайся, не сомневайся, не оглядывайся назад. Прошлое кончено; впереди времени нет.
Человек вмещает в себя всю вселенную ("все во мне, и я во всем") — это буквально. Здесь нет места разговорам о микро- и макрокосмосе. Просто буквально: человек есть
вселенная. Но вселенную мы видим изнутри, а человека — снаружи. Внутри человека поют звездные системы, как внутри мандельштамовского поэта, а вселенная тончайшим образом подстроена под человека. Тогда, совершенно естественно, получается, что художественные образы повествуют о тех мирах, которые пытается упорядочить
наука, но которые бессознательно присутствуют в каждом человеке. Следовательно, центр мира — везде и всегда. Существование каждой детали необходимо и обосновано;
в ней заключен весь мир.
Род человечества — книги читатель,
А на обложке — надпись творца.
(В.Хлебников)
Культура телеологична, она устремлена к небу. На этом пути в искусстве возникает стиль, который можно назвать "райским".
Что же такое райская культура?
В 1984 году в журнале "Литературная учеба" была напечатана поэма А. Паршикова "Новогодние строчки" с уже знаменитым послесловием К. Кедрова, где впервые
появилось слово метаметафора. Критики-перехватчики тут же пустили в оборот приставку мета, образовав с ее помощью несчетное множество неологизмов (разумеется, без указания первоисточника).
Пять лет спустя в этом тексте, который полностью приведен в книге, в главе "Рождение метаметафоры", восстанавливающей действительную литературную историю, виден другой смысл.
Скорее всего, никакого метаметафорического направления нет. И метаметафора, пожалуй, присутствует лишь в стихах самого Кедрова (некоторые из них вошли в книгу). Но это — первый манифест современного райского искусства. Творец этого искусства "и есть все то, о чем пишет". Здесь нет дерева отдельно от земли, земли отдельно от неба, неба отдельно от космоса, космоса отдельно от человека. Это зрение человека вселенной".
Как "человек, идущий по небесному своду, попадает головой в голову человеку, идущему по земле" (С. Есенин)?
Есть три способа:
1 — обежать весь мир, подобно лучу, все познать и вобрать в себя. Это — эпос;
2 — погрузиться в себя, в любой предмет, в нем обнаружить праструктуры. Это — лирика;
3 — уподобляться любому из творений, надевая его маску. Это — драма.
Райская культура использует все три. Объединяющим для нее является полная свобода, неотделимая от полного знания. Не простое использование всех культурных, как
обычно характеризуют постмодернизм, — духовной эволюцией движет стремление к прочтению метатекста. Иначе говоря — в основе культуры лежит динамическая световая геометрия.
О райской культуре можно говорить много. Она имеет свою длительную историю. В ней мирно сосуществуют генетически разные направления и стили. Это — единое открытое пространство нового зрения, не поддающееся никакой характеристике. Единственной характеристикой райской культуры может быть следующее: всякое слово, сказанное о райской культуре, всесильно, потому что оно верно.
Произведение искусства, о котором можно сказать хоть одно неверное слово, к райскому стилю не принадлежит. В произведениях райской культуры действуют все законы мирового искусства, то есть не действует ни одного.
Частенько приходится слышать, что Кедров "изобрел метакод". Это то же самое, что сказать: "Ньютон изобрел гравитацию". Две грани непонимания видятся здесь. С одной стороны, непонимание тотальное: дескать, зачем это нужно? какие проблемы это решает? Сознание современного человека замутнено до такой степени, что всякое действительное свидетельство о единстве мира он воспринимает: в лучшем случае — равнодушно, чаще — агрессивно. Сначала трудно даже понять, что же вызывает его ненависть. Скорее всего, наличие некоей недоступной ему реальности, не подвластной ни бытовому занудству, ни
даже смерти. С другой стороны, непонимание частичное: забавно, конечно, на досуге можно и ознакомиться. Между тем, осознание реальности метакода — фундаментальный онтологический и антропологический прорыв, значение которого еще предстоит понять.
И все же, сколько бы и приводилось имен, доводов, цитат, уши людей не слышат, глаза не видят. Ибо надо понять главное:
"Космическое рождение неизбежно: сознаем мы это или нет, мы все этого хотим. Мы хотим быть вечными, бесконечными, совершенными, как космос, создающий землю, жизнь, нас и наш разум на земле. Мы хотим уподобиться вечному бессмертному космосу, не теряя свей индивидуальности, сохраняя свое "я".
Об этом же — одно из стихотворении Константина Кедрова.
ЧАЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Когда справляли тризну святители
каждый освятил свет
я же
как жернов хрустальный
размалывал луч в сияние инь-ян сие
тогда воздвигло горизонт из льна
он в росписи не твоей рукой
а как бы перепорхнувший из пламя в пламя
златосотенный мед
как бы излиясь из грозы
переполнил горло
и вот нареченный отроком пламени
отстранился от копирки
стал тенью пламени — чайным человеком
в человеке есть оранжевость
но нету нутра
он летит как колодезный журавль
вокруг тела
и хотя, каждый раз возвращается
под углом на круги своя
В нем небесное опережает земное
чем выше взлет — тем больше глубина