Месть железного дворфа (ЛП) - Страница 34

Кэтти-бри рассказывает о воле Миликки по отношению к гоблинойдам. Она — жрица Миликки, владеющая магической силой, ниспосланной ей богиней. Как могла она ошибаться в данном вопросе?

Да, Кэтти-бри сказала правду о словах богини.

Осознание этого приносит самую большую боль. Я чувствую себя обманутым. Я чувствую противоречия, мой голос больше не звучит вместе с песнью богини.

И если мое сердце больше не верит слову Миликки…

Черт с этими богами! Кто эти существа, так жестоко играющие с чувствами разумных и честных смертных?

Я ломал голову и копался в своих воспоминаниях, пытаясь доказать себе, что я не прав. Я пытался доказать себе, что гоблин Нойхейм просто манипулировал мною, чтобы попытаться спасти свою шкуру.

Нойхейм не был бедной жертвой людей. Он был подлым, коварным убийцей, который оставался живым лишь по милости своих хозяев.

Должно быть так.

Но я не могу поверить в это. Просто не могу. Я не ошибся, не ошибся в моем изначальном представлении о Нойхейме. Я не был неправ, думая о Джессе, полу-орке, друге, компаньоне, которая много лет путешествовала рядом со мной, Тибблдорфом Пуэнтом и Бренором Боевым Топором.

Но я должен поверить, что был не прав, или что была права Миликки. Как такое возможно?

Как могла богиня, которую я хранил в своем сердце, как воплощение лучших качеств, быть не правой? Как может быть жалкой пародией песня Миликки, которую я храню в своей душе?

Не ошибаются ли боги, присматривая за нами, раз мы — лишь кусочки на доске сава? Я- только пешка?

Тогда мой разум, моя совесть, моя способность мыслить самостоятельно и моя мораль должны быть отброшены, подчиненные волей высшего существа…

Но нет, я не смогу так поступить. Не в простых вопросах правильного и не правильного.

Независимо от того, что скажет Миликки, я не могу оправдать действия этого работорговца Рико и других, которые мучили, пытали, и, в конце концов, убили Нойхейма. Независимо от того, что скажет мне Миликки, её слова не должны идти вразрез с тем, что я знаю, как истинное и верное.

Так должно быть! Это не высокомерие, но крик, что внутренний моральный компас, совесть разумного существа, не может быть проигнорирован в таких вопросах. Я не взываю к анархии, в этой софистике я ничего не предлагаю, но я настаиваю на том, что истины о добре и зле должны быть универсальны.

И одна из этих истин должна гласить, что личностные качества существа перевешивают внешние атрибуты смертной оболочки.

Я чувствую себя потерянным. В эту Зиму Железного Дворфа я чувствую себя больным и сомневающимся.

Раз я прошу людей, дворфов, иногда даже эльфов, рассматривать мои деяния, а не репутацию моего народа, то должен проявлять такую же вежливость, такую же политику, такое же уважение к любому разумному существу.

Мои руки сейчас дрожат. Я читал записки, написанные мною век назад, с сердцем, полным благодати Миликки, в которую я верил, в которой я не сомневался.

«Закат, — писал я, и вижу опускающийся огненный шар так же ясно, как в тот роковой день. — Еще один день сменился ночью, и я сижу на склоне горы, неподалеку от Митрил-Халла.»

Загадка ночи снова опустилась на мир, но знает ли Нойхейм теперь ответ на куда большую загадку? Я часто задаюсь вопросом куда ушли те, кто покинул этот мир раньше меня, кто уже нашел то, чего я не найду, пока не умру сам. Отправился ли Нойхем в то место, где ему живется лучше, чем в рабстве у Рико?

«Если загробная жизнь — одна из форм справедливости, то, конечно, отправился…»

Я должен верить, что это так, но все же мне больно от осознания роли, которую я сыграл в смерти необычного гоблина, в его пленении и в том, что пришел за ним слишком поздно.

Пришел с надеждой, которой он не смог оправдать. Я не могу забыть, что покинул Нойхейма, из каких бы наилучших побуждений это не было сделано. Я уехал в Сильверимун и оставил егобеспомощным, оставил его с незаслуженной болью.

И вот теперь я понимаю свою ошибку.

«Теперь я вечно буду отрицать такую несправедливость». Если я снова получу шанс найти кого-то, обладающего духом Нойхейма и сложной судьбой Нойхейма, пусть его злобный хозяин поостережется. Пусть законы государства пересмотрят свои действия и оправдают меня, если правители согласятся с моей точкой зрения. А если нет…

Это не имеет значения. Я последую за своим сердцем.

Три утверждения стали ясными для меня в свете откровений, провозглашенных Кэтти-бри.

«Если загробная жизнь — одна из форм справедливости, то, конечно, отправился…» — так я сказал себе, чтобы поверить в то, во что должен был верить. Тем не менее, если загробная жизнь — царство Миликки, то Нойхейму в ней наверняка нет лучшего места.

«Теперь я вечно буду отрицать такую несправедливость», — поклялся я, поэтому буду верен этому обету, ибо верю в силу настроения.

Да, Бренор, мой дорогой друг. Да, Кэтти-бри, жизнь моя и моя любовь. Да, именно Миликки была той, кому я посвящал всего себя.

«Это не имеет значения. Я последую за своим сердцем».

— Дзирт До’Урден.

ГЛАВА 8. ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ ДРУЗЬЯ

— Ты достаточно хорошо знаешь этого информатора? — спросила Синафейн свою спутницу, пока они шли, тщательно скрывая свои маленькие санки под навесом берега реки. Вода замерзла, но это едва ли могло гарантировать безопасность, поэтому пара то ехала на санях, то шла пешком, направляясь к западному берегу.

— Я знаю его много лет, — ответила красивая и стройная эльфийка с голубыми глазами, которые, казалось, светятся в ночи, настолько яркими были искорки, пляшущие в них. Её густые, рыжевато-русые волосы были заправлены под капюшон, мех которого обрамлял её тонкое лицо.

Без него волосы спускались бы ниже лопаток.

— Дроу?

— Я сказала, друг, — ответила девушка. — Тот, кто понимает пути Подземья.

— Но если дроу…

— Вы давите на меня, Госпожа. Я сказала, что у меня есть глаза среди наших врагов. И это все, что вам нужно знать.

— Так ты уверяешь, что твой информатор никак не связан с этим вторжением?

— Не стала бы утверждать подобное, — сказала спутница. — Он связан со всем, в той или иной степени. Его путь пролегает везде. И так как эти дроу, которые сопровождали подданных Многих Стрел — из Мензоберранзана, мой друг, конечно, имеет среди них шпионов.

— Может быть, даже помогая им, — прямо сказала Синафейн, и остановилась, положив руки на бедра и позволяя девушке закрепить сани.

— Вы ждали, когда мы придем сюда, чтобы бросить мне свои обвинения, Госпожа Синафейн? Мне это кажется не слишком мудрым.

— Десятки лучников целятся в тебя, пока мы говорим, — предупредила Синафейн.

— Семнадцать, по моим последним подсчетам, — ответила эльфийка, небрежно привязывая сани, чтобы воющий ветер не отнес их прочь по льду. — Но все-таки, почему мы проделали весь этот путь сюда, когда вы могли задать эти вопросы еще в лагере, когда дворфа Амбергрис впервые представила нас друг другу?

Синафейн тяжело уставилась на неё, но так и не ответила.

— Дорогая госпожа, нам не нужно было разрабатывать запутанный план, чтобы поймать вас, если бы мы действительно были заодно с орками и дроу, — сказала светловолосая девушка.

— Мы довольно легко нашли ваш клан и спокойно прошли в лагерь, никого не предупредив. Мы могли бы привести с собой всю армию дроу и орков, и даже гигантов, если бы работали с вашими врагами, а мой информатор был предан матерям Мензоберранзана.

— И кому тогда он предан?

— В первую очередь — себе. Всегда и прежде всего, — пришел ответ, сопровождаемый смехом. — И еще — какому-то следопыту по имени Дзирт До’Урден, по причинам, которые мне не понятны. Независимо от его конечной цели, несомненно, неясной и, безусловных попыток обратить всю эту войну к своей личной выгоде, я обещаю вам, что наша миссия — именно то, чем кажется.