Месть Темного Бога - Страница 25
Серегил посмотрел на нависшие тучи:
– Скоро стемнеет, но мы уже довольно близко от города, и мне не хотелось бы ночевать еще раз под открытым небом. Что скажешь, Микам? Ты в состоянии выдержать скачку?
– Поскакали. У тебя ведь в Боерсби есть знакомцы, верно?
– Да, в «Пьяной лягушке» Мы там остановимся.
К тому времени, когда они добрались до города, в окнах уже зажигались огни.
В отличие от Вольда Боерсби не мог похвастаться достижениями цивилизации: это был типичный придорожный поселок, состоящий исключительно из того, что нужно проезжим торговцам – гостиниц, таверн, складов, сгрудившихся на берегу, как стадо пришедшего на водопой скота, рядом с несколькими длинными доками.
Приближающаяся зима собрала в городе множество купцов, торопящихся получить свою прибыль до того, как дороги станут непроезжаемы до весны.
Серегил привел своих спутников к сомнительного вида гостинице на окраине, на облезлой вывеске которой было изображено страдающее какой-то мучительной болезнью зеленое существо – так местный живописец представлял себе лягушку.
В главном зале толпились люди, кричали и стучали кружками по столам, требуя пива. В огромном очаге чадил огонь, и дым ел глаза посетителям.
Прилавком служила тяжелая доска, положенная на две бочки; за ним стоял тощий бледный человек в кожаном переднике.
– Комнаты сдаются? – спросил его Серегил, делая исподтишка какой-то знак.
– Свободна только одна – выходящая на задний двор каморка, – ответил тот, подмигивая. – Серебряный пенни за ночь, и денежки вперед.
С оскорбленным видом Серегил бросил на прилавок несколько монет:
– Пусть нам принесут туда ужин – и хороший ужин, а также воды. Мы с дороги и голодны как волки.
Каморка оказалась пристройкой на заднем дворе с единственным предметом мебели – проваленной кроватью, белье на которой помнило не одного предыдущего постояльца. Вскоре появился чумазый мальчишка со свечами и жаровней, следом за ним – еще один с блюдом жареной свинины и овощей, кувшином эля и кружкой воды.
Не успели они закончить ужин, как в дверь тихо постучали. Это оказался трактирщик; не говоря ни слова, он вручил Серегилу какой– то узел и ушел.
– Пошли, Алек, – скомандовал Серегил, закидывая узел на плечо. – Возьми сумку. Тут неподалеку есть баня, а вымыться нам давно необходимо. Как насчет тебя, Микам?
– Хорошая мысль. Иначе в этой клетушке мы втроем задохнемся. – Он провел рукой по густой рыжей щетине на щеках. – И побриться мне не мешает – ну, этого вам, сосункам, не понять.
По бане гуляли сквозняки, две деревянные бадейки – все, чем могло похвастаться это заведение, – были полны мыльной воды, и только после долгих препирательств с хозяйкой Серегилу удалось добиться, чтобы та выплеснула ее и налила чистой. За дополнительную плату старуха согласилась нагреть еще два ведра воды, потом принесла полотенца и вонючее желтое мыло и забрала одежду путников, чтобы выстирать. Привычная к голым клиентам, она только фыркнула, когда Алек покраснел и смутился.
– Пора уж тебе преодолеть свою стеснительность, знаешь ли, – заметил Серегил, когда они с Микамом начали плескаться в бадейках.
– Что? – Алек съежился у еле теплящегося огня, дожидаясь своей очереди.
– Я говорю об этой твоей скромности. И особенно о привычке краснеть.
Микам со вздохом облегчения откинулся на скамье, позволяя влаге размягчить корку засохшей крови вокруг раны.
Серегил энергично намылился с ног до головы и выплеснул на себя воду из бадейки.
– Ну вот, бадейка твоя, Алек. Не жалей мыла и займись своими ногтями. У меня есть намерение с завтрашнего дня повысить наш статус в обществе. – Он поежился, растираясь грубым полотенцем. – Клянусь руками Иллиора! – вздохнул он. – Как только я снова окажусь в Римини, тут же отправлюсь в приличную баню и не вылезу из нее неделю!
– Я видел, как он сражается с огнем, кровью, голодом, колдовством, – заметил Микам, не обращаясь ни к кому в отдельности, – но скажи ему, что после всего этого ему не видать горячей ванны, и он устроит скандал, как шлюха, которой не заплатили.
– Много ты знаешь! – Серегил развязал узел, принесенный трактирщиком, достал из него женское платье из грубого сукна и натянул через голову.
Алек изумленно разинул рот, и Серегил хитро подмигнул ему:
– Пришло время дать тебе еще один урок. Серегил быстро заплел волосы в косу и свернул ее на затылке, потом вытянул несколько прядей, чтобы они неряшливо висели вдоль щек. В узле оказалась баночка серой пудры, и с ее помощью он сделал волосы седыми, а кожу – увядшей. Еще там оказалась большая полосатая шаль, грубые деревянные башмаки и кожаный пояс. Глянув в осколок зеркала, Серегил остался доволен, потом спрятал самый маленький свой кинжал за пояс и отвернулся, горбясь и съеживаясь. Когда он повернулся к друзьям снова, перед ними была незаметная старушка– служанка.
– Что скажут добрые господа? – спросил Серегил старческим голосом с сильным майсенским акцентом.
Микам одобрительно кивнул:
– Привет, бабушка. Куда это ты собралась такая нарядная?
– Меньше сказано – меньше подслушано, – ответил Серегил, подходя к двери. – Пойду узнаю, куда ветер дует. Если хозяйка будет любопытствовать, скажите ей, что у меня с собой была запасная одежда. И это, – добавил он, делая старомодный реверанс и улыбаясь своей обычной кривой улыбкой, – истинная правда!
Когда их выстиранную и выглаженную одежду принесли обратно. Алек и Микам вернулись в «Лягушку». В их клетушке горели свечи, жаровня на треножнике посреди комнаты бросала веселые отсветы на стены.
– Как твой бок? – спросил Алек.
– Лучше, но все-таки я, пожалуй, лягу на полу, – ответил Микам, глядя на кособокую кровать. – Будь хорошим мальчиком и помоги мне соорудить подстилку из плащей около двери.
Алек постелил на пол одеяла и плащи, и Микам со вздохом облегчения опустился на них, положив на колени меч.
– Давай-ка сюда свою рапиру, и я покажу тебе, как нужно ее точить, – предложил он, вынимая из своего мешка пару точильных брусков.
Они принялись за дело, и некоторое время в комнате было слышно только пение металла, скользящего по камню. Алек так устал, что с благодарностью принял дружелюбное молчание Микама. С этим простым и добродушным человеком праздная болтовня была не обязательна. Поэтому юноша удивился, когда Микам, не отрываясь от работы, сказал:
– Что-то ты молчалив, как старый пень. Ты можешь об этом и не догадываться, но я по-своему не менее любопытен, чем Серегил.
Заметив колебания Алека, Микам с улыбкой пояснил:
– Мне никогда и в голову не приходило, что Серегил может обзавестись подмастерьем, и уж подавно не таким простодушным лесовичком, как ты. Я не хочу тебя обидеть, ты же понимаешь. Просто ты больше похож на добропорядочного сына егеря, чем на шпиона. Так что расскажи мне, что ты думаешь о нашем приятеле?
– Н-ну… – пробормотал Алек, – по правде говоря, я не знаю, что и думать. Сначала он обращался со мной как… как будто я… Алек смутился и умолк; никто до сих пор не интересовался тем, что он думает, и ему было нелегко найти подходящие слова. Кроме того, открытость Микама предполагала ответную откровенность,. но юноша не забывал, что они с Серегилом близкие друзья.
– Как будто он все обо мне знает, – выдавил он из себя наконец. – А иногда – как будто он считает, что и я все знаю о нем. Он спас мне жизнь, дал одежду, учил всему. Но только иногда я понимаю, что на самом деле мне о нем ничего не известно. Я пытался расспрашивать о его доме, его семье – обо всем таком, – но он просто улыбается и переводит разговор на другое. Это у него здорово получается.
Микам ухмыльнулся и кивнул.
– Так или иначе, – продолжал Алек, – мне кажется, он считает, что может сделать из меня то, чем является сам, и это-то меня и смущает: я слишком мало знаю о нем, чтобы догадываться, какого поведения он от меня ждет. Ты – его друг и все такое, и я не собираюсь просить тебя раскрывать какие-то секреты, но ведь есть же, наверное, что-то, о чем ты мог бы мне рассказать?