Месть колдуна или Приключения медвежатника (СИ) - Страница 3

Четверо из состава караула, занимали посты, согласно расписания, но с некоторыми оговорками. При этом получалось, что молодежь, только недавно призванная в армию была вынуждена стоять на часах, и изображать из себя бодрствующую смены, как раз под утро, в так называемые собачьи часы. Получалось, что по уставу, положено стоять на посту два часа. Но так как, караул не меняется в течении всего конвоя, а это несколько суток подряд, было решено вместо двух часов, стоять вдвое больше. С одной стороны вроде бы и выгоднее. Ведь отстояв четыре часа на посту, затем отсидев те же четыре часа в коридоре изображая из себя бодрствующую смену, можно было спокойно заваливаться спать сразу на восемь часов. Но тут вступал в силу устав караульной службы, говорящий о том, что спать позволительно, только в ночное время суток. То есть с двадцати двух часов вечера и до шести часов утра. Кроме того, согласно тому же уставу караульный вообще не имел право спать на службе более четырех часов. Разумеется и здесь имелись некоторые послабления, но учитывая то, что молодежь в дневное время занималась наведением порядка, то отдохнуть было просто некогда.

А учитывая то, что недавно призванным доставалась как правило такая смена, что стоять и бодрствовать приходилось в ночное время суток, то на сон оставалось совсем уж мало времени. В итоге, уже сейчас, стоящий на посту солдатик, откровенно клевал носом, а тот, который изображал бодрствующую смену, уже бессовестно дрых в коридоре, неподалеку от купе караула. Все же остальные, то есть двое оставшихся часовых, из старослужащих, один солдатик из резерва, повар, помощник начальника караула, и сам начальник, бессовестно спали. Тем более, что ближайшая остановка поезда по расписанию намечалась на семь утра, и до этого момента, ничего тревожного просто не ожидалось.

Действительно. Часовой на посту, бодрствующая смена, на подстраховке, осужденные по камерам, а на дворе четыре часа ночи. Поезд же летит сквозь Сибирские леса, безостановочно уходя все дальше от цивилизации. Кого опасаться в таком разе?

2

Собачья смена, неумолимо приближалась. Точнее сказать она уже началась и тихой сапой двигалась по сонному вагону, похоже совсем не собиралась заканчиваться. Стрелки часов, висящих на стене в отсеке для караула, казалось, совсем обленились, и почти не двигались. Рядовой Рахмаджон Шарыпов, отодвинулся от открытой форточки, и решил пройтись по коридору. Не то, чтобы он был доблестным служакой и свято исполнял свои обязанности. Как раз наоборот. Просто стоя у открытого окна, он слегка замерз, даже несмотря на то, что благоразумно одел шинель, заступая на пост, все-таки ветер залетавший в форточку был холодным, но даже несмотря на это, он в какой-то момент понял, что если будет продолжать стоять на одном месте, то просто заснет, несмотря ни на что. Ни на холодный ветер, дующий ему в лицо, из-за чего он уже основательно простыл и покашливал. Не очередная сигарета, неизвестно какая по счету, выкуренная за последние два часа нахождения в коридоре, не помогали. И дело даже было не в том, что он боялся заснуть, а скорее в том, что в этом случае был шанс падения на заплеваный и грязный коридор, по которому даже ступать ногами было страшно.

Хорошо хоть с курением не было проблем, и курить пусть и не в открытую, но все же дозволялось. Во всяком случае, пока этого не видит начальник караула. Но прапорщик Каширин, прекрасно понимая, что до утра никому не понадобится, уже с вечера накатил стаканчик самогона, и мирно почивал в собственном купе, похрапывая под стук колес.

Рахмаджон, плелся по коридору, подволакивая гудящие ноги и мимоходом заглядывая в камеры, где-то в душе завидуя находящимся там и мирно спящим заключенным. С одной стороны, подобная служба ему даже нравилась. Все же проходить службу в поездах, пусть даже охраняя осужденных, гораздо веселее, чем просто через день заступать в наряд по кухне или же в караул по части. Или с утра до вечера намывать хозяйственным мылом и щеткой казарму, либо бесконечно выметать плац от пыли и случайно упавших березовых листьев, редкими пощипанными метлами.

С момента начала службы, он всеми фибрами своей узбекской души, возненавидел русские березы, рядком высаженные вдоль плаца и пешеходных дорожек всей территории части, и снежные зимы. Едва на деревьях появлялись первые листочки, как часть из них, тут же оказывалась на земле, как будто мстя бежному узбеку не понятно за какие грехи. И сколько не мети асфальт плаца, вышедший из казармы старшина, тут же находит нечаянно упавший листочек, и мести приходится заново. Зимой и того хуже. Снегопады практически непрестанны, и стоит только сгрести снег в кучу, как приходится начинать все сначала, потому что нападало еще больше.

Другое дело конвой. Да тяжело, но зато гораздо спокойнее да и выгоднее. Разумеется его, как молодого пока не подпускали к торговле, но деды, едущие с ним в одном карауле уже развили кипучую деятельность продавая «пассажирам» тройной одеколон, по десятке за флакон или чай по пять рублей за стограммовую пачку. Водки в этот раз не было, или до нее еще не добрались, но целый ящик одеколона, состоящий из тридцати флаконов, загруженный в вагон перед отправлением, опустел уже больше, чем наполовину. Он только и успевал, что подносил дедам новые флаконы, и выбрасывал опустевшую тару за окно.

Если так будет продолжаться и дальше, то к концу службы, и он приедет домой вполне обеспеченным человеком. Тем более, что в роте рассказывали о том, что тот же Таймураз Качарава, когда-то служивший в роте, едва уволившись на дембель уже на следующий день подъехал к части, на собственных «Жигулях» и ни у кого не возникло даже доли сомнения в том, что куплена машина была за деньги, полученные от торговли водкой и одеколоном.

Дойдя до туалета Рахмаджон развернулся, и уже собрался было идти в обратную сторону, как его негромко окликнули. В принципе, разговаривать с зэка, никто не запрещал. Ну, а чем еще можно заняться на посту, и как иначе продать тот же одеколон или чай, если ты будешь молчать и отворачиваться. Да и просто поговорить, кому от этого будет хуже. И зоновские байки можно послушать, да и время пролетит быстрее. Правда не всему рассказанному стоит верить, но Рахмаджон был твердо уверен, что его-то точно не смогут обдурить ушлые заключенные. В голову тут же пришло воспоминание от услышанного недавно рассказа.

Служили у них в роте два дружка, которые были просто помешаны на зоновских маклях. Маклями в части называли поделки из зоны, будь то красивый нож, плетеное из проволоки колечко, красиво оформленная деревянная рамка под фотографию, или скажем сделанные зэка нарды, шахматы, домино. Правда те же нарды или шахматы, редко доходили до простых солдат, оседая у начальства, но то, что такие поделки существуют знали все, да и у ротного были такие вот нарды, подаренные ему командиром шестой роты, бойцы которого охраняли зону, в Семилуках, что под Воронежем. И так как находились они в его кабинете, все солдатики их видели не однажды, и очень завидовали капитану Синелову. Коробка раскрывающаяся в игровое поле, была украшена искусной резбой в восточном стиле, а какждая шашечка, вообще представляла собой произведение искуства, до того была хороша. Внутреннее поле тоже было украшено арнаментом и покрыто лаком, так, что завораживало взгляд. Рахмаджон очень завидовал нначальству, и ему очень хотелось заполучить к дембелю, нечто подобное.

Вот дружки и мухлевали, выменивая все, что только можно у зэка. Правда или нет, неизвестно, но рассказывая ему о том случае старослужащий, вспоминал это со смехом. Вроде бы по его словам, загорелось друзьям вставить себе зубы. Почему-то к стоматологу, который имелся в полку, они не захотели обращаться, хотя он был достаточно опытным, и вставлял зубы всем, причем совершенно бесплатно. Но этим двум, почему-то захотелось поставить зубы так, как это делают умельцы на зоне.

Технологию, поговорив с осужденными в очередном конвое, узнали доподлинно. Как оказалось, для этого брался стальной гвоздь, примеривался к нужному месту, обтачивался напильником, а затем, осторожно и аккуратно облицовывался по наружной поверхности рандолем, то есть цыганским золотом. После чего, просто сажался на клей суперцемент. Правда, перед тем как этот гвоздь облицевать, нужно было этот рандоль отполировать и в обязательном порядке проверить, правильный ли это рандоль, или же стоит поискать другой? Правильным считался тот, который не тускнеет после того, как его проверяли специальным составом. Якобы объяснивший им эту технологию осужденный не знал, чем именно проверяется рандоль на правильность, но все же посоветовал обратиться к кому-нибудь еще. Ведь друзья ходят в конвои, вот и найдут там себе человека знающего.