Мессия. Том 2 - Страница 21

Есть много случаев, когда он не прав — не может быть правым, — поэтому я также чувствую сострадание. У него есть способность, потенциал, двигаться гораздо выше, но он не знает дороги. Он остается большее время поэтом, мечтателем. Его поэзия прекрасна, его грезы прекрасны, но это не истина, которую мы ищем. Я удивляюсь иногда... возможно, его замечательная способность выражения воспрепятствовала его переживанию.

Читатели не смогут обнаружить, где он ходит по земле, а где летит в небесах. Я шел по земле и пришел к самому дальнему пределу высоты и глубины, доступному для человека, но он лишь грезит об этом. Увы, если бы он был не таким хорошим поэтом, он, возможно, отыскал бы истину. Это очень необычный случай.

Есть люди, которые обрели истину и остались в молчании, потому что не знают, как выразить ее. Халиль Джебран — явление прямо противоположное: он не обрел истину, но он способен выражать. И человечеству, живущему в темноте, кажется, что его поэзия идет из источника самопознания. Это не так — и вы увидите, почему я говорю, что это не так...

И просил мужчина: «Скажи нам о Самопознании».

Первое, что бросается в глаза... Замечаете разницу, когда спрашивает женщина и когда спрашивает мужчина? Женщина спрашивает о том, что интимно, близко; она глубоко укоренена в земле. Мужчина — это бродяга; ему любопытны многие вещи, он хочет знать все. Женщине достаточно знать несколько существенных вещей, и они преобразят ее существо, но мужское любопытство не знает пределов.

Сам вопрос показывает, что этот мужчина — не медитирующий: он даже не осознает того, что никто не может рассказать о самопознании. Похоже, он ученый стипендиат: это эксгибиционизм. Как он может спрашивать об обычных мирских вещах? Его вопросы должны показать миру, что здесь мужчина, он задает самый важный вопрос. Сам его вопрос может одурачить несведущего, но для меня он разоблачает его и его невежество.

И он ответил: Ваши сердца знают в безмолвии тайны дней и ночей.

Халиль Джебран никогда не идет глубже сердца, а сердце — это не вы, и сердце не может содержать самопознание. Оно лучше, чем голова, а самопознание означает выход за пределы обоих — ума и сердца, выход за пределы мышления и чувствования. Только тогда вы узнаете, что таит безмолвие.

Безмолвие не известно уму — это базар; безмолвие не известно сердцу — сердце так наполнено эмоциями, чувствами. Вы их не слышите, потому что сердце может лишь шептать; оно недостаточно красноречиво, так как не получило образования. Ум обучали точному выражению, сердце игнорировали. Поэтому я не могу согласиться с его постоянным акцентом на сердце. Сердце — станция на полпути, это не конечный пункт. Конечный пункт — это ваше существо; там дорога оканчивается, потому что некуда больше идти.

Мужчина спрашивает о самопознании, и ответ не соответствует вопросу: Ваши сердца знают в безмолвии тайны дней и ночей... Но вопрос не о том. Тайны дней и ночей — это не самопознание. Видимо, он и сам не сознает, что его ответ не по существу.

Но ваши уши жаждут услышать знание вашего сердца.

Мне самому больно, когда я говорю, что иногда его изречения глупы. Но ваши уши жаждут услышать знание вашего сердца... Жажда — в существе, не в ушах. Уши жаждут только из любопытства; они значат не много. И как может сердце рассказать ушам? — ведь сердцу и самому не известно, кто вы есть.

Да, сердце может дать вам прекрасные грезы, но те прекрасные грезы могут стать величайшей помехой в вашем паломничестве к истине, потому что вы начнете верить в те грезы. И Халиль Джебран, похоже, верит в те грезы. Они могут быт прекрасными, и вы можете почувствовать, что теперь не надо двигаться вперед; вы обрели такое замечательное пространство... можно остаться здесь.

Но вы — не сердце. Сердце все еще часть тела, а вы только свидетель — точно как вы были свидетелем внешнего мира — своего ума и постоянного движения его мыслей. Вы пошли немного глубже и теперь думаете: «Я прибыл».

Сердце не удовлетворит вас. Скоро вас утомят те грезы, ведь они нереальны, они не могут питать вас. Вы должны будете двигаться все глубже — до тех пор, пока станет невозможным идти дальше, потому что дороги нет: вы дошли до конца. Только тогда вы узнаете, кто вы есть.

Поэты поют об этом, грезят об этом, пишут об этом, но все это просто описание луны, рассматривание лунного отражения в озере; оно выглядит, как луна, но это не луна. А если вы броситесь в озеро, поближе к луне, она пропадает. Беспокойное озеро не может отразить луну; так же не может и беспокойное сердце создать прекрасные поэмы — это очень утешительно для людей, которые всегда жили в уродливом мире ума.

Сердце — это, конечно, шаг в направлении самопознания, но это не самопознание.

Вам хочется познать в словах то, что вы всегда знали в мыслях.

Это просто безумное изречение, потому что истина никогда не была известна в словах, и истина никогда не была выражена в мыслях. Мысль принадлежит уму, и слова тоже принадлежат уму.

Ум может философствовать, сердце — это поэт, но дом мистика — в вашей сущности, там, где мысли, слова, невинность — все оставлено позади и забыто.

Люди обычно считают — и это кажется самым разумным, — что безмолвие означает: никаких мыслей, никаких слов, никакого шума. Это негативное понимание безмолвия; вы не говорите ничего о безмолвии.

У безмолвия есть свое собственное позитивное существование, гораздо более основательное, гораздо более ценное — часть вечности. Безмолвие — это не мысль и не отсутствие мысли; когда вы видите отсутствие ваших мыслей и грез — они просто заснули. Вы можете обмануться, считая, что их отсутствие и есть безмолвие, но такое безмолвие будет пустым: в нем не будет ни танца, ни блаженства. Это будет безмолвие кладбища. Мертвые не могут разговаривать, но это не значит, что мертвые достигли безмолвия.

Безмолвие в своем реальном, позитивном существовании — это почти музыка, это безмолвие сада, где цветы без слов шлют послания другим цветам.

Ученые обнаружили, что, видимо, у пчел есть определенный вид языка. Мы не можем понять его, но их поведение показывает, что должна существовать коммуникативная система, иная, чем наши, — и это исследовали годами. Ученые были озадачены.

Одна пчела находит сад с подходящими цветами, и тут же возвращается; она танцует перед другими пчелами — и странным образом все пчелы находят сад. Своим танцем пчела рассказывает — но ученые все еще бессильны: как она может указать направление, расстояние, сорт цветов? Она продолжает танец до тех пор, пока все пчелы не отправятся в сад. Первая пчела доберется туда последней.

Иногда первая пчела может не обнаружить цветов, и снова она будет танцевать. Нам очень трудно понять разницу между этими двумя танцами, однако ни одна пчела не вылетит и не отправится ни в каком направлении — пришло сообщение, что вокруг цветов нет. Ни единого слова не было произнесено. И со своими самыми изощренными приборами мы не в состоянии заметить разницу между двумя танцами. По-нашему, они выглядят абсолютно одинаково, но там есть разница, и все пчелы ее понимают.

Безмолвие — это не только отсутствие слов и мыслей: это живая музыка, танец, песня без слов. Это и есть путь сердца.

Если вы глубоко полюбите кого-то, сердца начнут глубокое, тесное общение, которого никогда не осознать уму, потому что ум не может понять безмолвные послания, он не может понять музыку, которая возникает без инструментов, он не может понять танца, которого не видит. Но у другого сердца есть эта способность.

В этом и заключается секрет Востока: сидящему у ног Мастера ничего не говорится, но все передается. Ум даже и не осознает того, что происходит великое общение, сопричастие.

Но все же безмолвие сердца, хотя это и большой шаг к самопознанию, не есть само самопознание; оно только открывает дверь к дороге, которая ведет к самопознанию.

Вам хочется познать в словах... Это абсолютный нонсенс. Никакой мистик нигде в мире не согласится с этим — что вы будете знать в словах то, что всегда знали в мыслях. Так функционирует философия, но не мистицизм. Философия ничего кроме слов и мыслей не содержит; мистицизм — это совершенно другой мир, другое измерение.