Мессия. Том 2 - Страница 18

Он ответил: «Тебе не нужно делать ничего; это все мое дело. Я буду брать тебя на утреннюю прогулку, ты можешь задавать любые вопросы, какие захочешь, и столько вопросов, сколько захочешь, но я не буду отвечать».

Я сказал: «Очень хорошо».

И это была действительно радость! Я дергал его за рубашку, толкал его, задавая вопросы. Пять минут он сохранял молчание, а потом раздражался. Он говорил: «Что за мальчишку я взял? Ты не даешь мне наслаждаться моей прогулкой!»

А я говорил: «А как насчет моего сна?»

В конце концов, он махнул рукой: «Ты спи, а я буду ходить на прогулку»

Когда вы стареете, вы теряете чувство изумления, вы становитесь все более и более вялыми. А причина этого в том, что теперь вы знаете все. Не знаете ничего, но ваш ум полон заимствованных знаний, и вы даже не подозреваете, что под этим нет ничего кроме темноты и невежества.

В Индии было только две личности, известные как махатма, великая душа. Один был Махатма Ганди, другой — Махатма Бхагвандин. Махатма Бхагвандин обычно останавливался в моей семье — он постоянно путешествовал. Я никогда не встречал человека таких обширных знаний; он знал столько, что был почти девятым чудом света! С ним я обычно ходил на утреннюю прогулку. Он нуждался во мне, потому что был переполнен знаниями и хотел, чтобы кто-то задавал ему вопросы.

Мой отец сказал: «Странно. Я устал от тебя, но всякий раз, как приезжает Махатма Бхагвандин, он не приглашает в компанию никого другого, он берет только тебя. Мне раньше приходилось вытаскивать тебя из кровати, но когда он здесь, то ты вытаскиваешь его из кровати. Не в пять, а в четыре, даже в три часа просишь: «Давай пойдем, погуляем».

Порой он, бывало, говорит: «Сейчас слишком рано!»

Я отвечаю: «Ничего не рано. Чем раньше, тем мудрее ты становишься».

Но он наслаждался моей компанией, потому что я беспрерывно спрашивал обо всем. Он знал названия всех деревьев, знал их медицинское применение. Он сам был чудом. Но однажды наша дружба закончилась, потому что я задал не тот вопрос; он его, однако, понял перед смертью...

Я был у него за три дня до его смерти, и он признался: «Ты был прав, прости меня. Я знаю, моя жизненная энергия исчерпана, это вопрос нескольких часов, самое большее нескольких дней. Ты прибыл вовремя, чтоб повидать меня. Я ждал тебя, потому что должен извиниться перед тобой».

Я спросил: «О чем ты говоришь?»

Я совершенно позабыл. Прошло много лет с тех пор, как он разгневался из-за того, что я спросил: «Я понимаю, ты знаешь много о деревьях, звездах, о земле, ты знаешь много всего, и о чем бы я ни спрашивал, ты никогда не говорил: я не знаю; но теперь я хочу спросить: ты знаешь себя? И не обманывай ребенка, ведь это будет настоящий грех. Я спрашиваю потому, что люблю и уважаю тебя.

А во-вторых, все эти знания, что ты собрал, — помогут ли они тебе познать себя? И разве это не заимствованные знания? Что за смысл в твоем знании латинского названия дерева, медицинского употребления его листьев, коры, корней, цветов? Это твое собственное открытие, или ты просто насобирал информации?»

Он разгневался. Я сказал: «Твой гнев — исчерпывающий ответ. Ты никогда прежде не гневался, поскольку я спрашивал о том, о чем ты собрал информацию. Ты ходячая Британская Энциклопедия — согласен. Но как же насчет тебя? Все это знание исчезнет, когда смерть постучится в твою дверь, и тебе это не поможет».

Он был так разгневан, что сказал моему отцу: «С завтрашнего дня я отправляюсь на утренние прогулки один».

Мой отец сказал: «Я же советовал вам это с самого начала. Зачем было брать лишнюю заботу на себя?»

Тот сказал: «До сих пор с ним не было никаких хлопот, но сегодня он определенно довел меня. Прошел целый день, но его вопрос все еще не выходит у меня из головы».

И вот прошло много лет, и перед тем как он умер — это было где-то около 1960 года, я по чистой случайности возвращался из Варды... Сын Махатмы Ганди, Рамдас очень заинтересовался мною, потому что, как он выразился, «вы единственный человек, который критиковал моего отца, все остальные поклонялись ему. Я замечал не раз, что он сбивается на слишком нелогичные, суеверные вещи, но он был человеком огромного влияния. Лучше было помалкивать — ведь что случилось с моим старшим братом Харидасом? Его вышвырнули из дому, а матери было сказано: "Если ты позволишь ему хоть раз войти в дом, запомни: ты последуешь за ним!"»

Харидас так никогда и не смог войти в дом снова. Еще двадцать лет прожил Махатма Ганди и всегда отказывал сыну, заявляя, что не хочет даже видеть лицо Харидаса. А в чем было преступление Харидаса? Его преступление заключалось в том, что он хотел стать образованным. Ганди был против образования, он был против всего нового, современного. Поэтому, естественно, другие дети очень боялись его.

Рамдас очень заинтересовался мной, потому что я раскритиковал Ганди по всем пунктам, и никакой гандист не осмелился ответить мне хоть что-нибудь — они и не могли ответить. Поэтому, когда Ганди умер и Рамдас стал главой его ашрама, он обычно приглашал меня время от времени.

Итак, я ехал из Варды, а Махатма Бхагвандин жил в Нагпуре, это как раз по дороге. Прямо в поезде, случайно, один из моих друзей, также очень близкий с Махатмой Бхагвандином, рассказал мне: «Тебе известно, что он может умереть не сегодня завтра? Задержись здесь хоть на день».

Я отправился в госпиталь. Я никогда не видел такого ужасного состояния — от Бхагвандина остались одни кости, просто скелет, покрытый кожей, и он беспрерывно кашлял, отхаркивая слизь. Его легкие могли отказать любой миг. И доктор сказал: «Это ужасно, но у нас нет никакого средства».

Увидя меня, Бхагвандин улыбнулся и сказал: «Я надеялся, что кто-то сообщит вам, потому что хочу, прежде чем покинуть мир, извиниться за свой гнев. Вы были правы: все мои знания бесполезны. Можно знать весь мир, но если не знаешь себя — это пустое знание, бремя, которое тащишь напрасно».

Он сказал: «Я умираю; и все же я не знаю, как ответить вам. Ваш вопрос стоял передо мной все эти годы, но я не знаю, как познать себя. И сейчас слишком поздно — возможно, завтра меня не станет».

Я сказал: «Никогда не слишком поздно. Каждого из нас может не стать завтра; даже юноша, совершенно здоровый, может погибнуть от сердечного приступа. Вам будет трудно... Я вижу — вы не можете даже говорить, вы кашляете и отхаркиваете мокроту, и ваше тело превратилось в скелет; но даже в этом состоянии простая медитация, випассана, может помочь, открыт дверь.

А как только вы поняли, что все ваши знания бессмысленны, вы почти готовы к прыжку в безмолвие, в свой внутренний центр — единственное, что уходит с вами. Прежде чем вы оставите тело, по крайней мере, познакомьтесь с этим. Небольшое знакомство с собой может дать вам новую жизнь на более высоком уровне».

Альмустафа не упоминает о том, что женщины всегда остаются более похожими на детей, чем мужчины; это одна сторона их красоты — их невинность: они не знают. Мужчина никогда и ничего не позволял им знать. Им известны незначительные вещи — как содержать дом и кухню, как заботиться о детях и муже, — но это не то, что может защитить... Это не великое знание; это легко отшвырнуть в сторону.

Вот почему всякий раз, когда женщина приходит слушать меня, он слушает меня более внимательно, более сердечно, с большей любовью. А когда мужчина впервые слышит меня — он очень стоек, бдителен, опасается возможного влияния, вреда, если мои слова не соответствуют его знаниям. Или, если он очень хитер, то интерпретирует все, что говорится, в соответствии с собственным знанием и затем заявляет: «Я знал все это, здесь ничего нового». Это его способ защитить свое эго, сохранить прочную раковину. И пока раковина не расколота, а вы не обрели способность изумляться как ребенок, у вас нет возможности даже побывать в пространстве, которое мы всегда называли душой и которое является самой вашей сущностью.