Мессия. Том 2 - Страница 114

Но Альмустафа не осуждает женщину, он говорит:

Еще мгновение, минута покоя на ветру, и другая женщина родит меня.

Прощай, народ Орфалеса и юность, что я провел с тобой.

Лишь вчера мы встретились во сне.

Скоро это станет воспоминанием, сном.

Вы пели мне в моем одиночестве, и я из ваших страстных стремлений построил башню в небе.

Но вот сон исчез, сновидение закончилось и минула заря.

Полдень над нами. Наше полупробуждение превратилось в ясный день, и нам пора расставаться.

Если в сумерках памяти нам суждено встретиться еще раз, мы вновь заговорим, и вы споете мне более проникновенную песнь.

Снова та же надежда: если мы встретимся опять, вы споете мне более проникновенную песню. Они не спели ему никакой песни; они обошлись с ним как с изгнанником, наверное, слегка помешанным.

Но таких людей, как Альмустафа, никогда не раздражает ваше бессознательное поведение. Они продолжают ценить вас за то, чего вы никогда не совершали, — в надежде, что, быть может, высокая оценка вас приведет к ценному.

Вы пели мне в моем одиночестве, и я из ваших страстных стремлений построил башню в небе.

Теперь это просто его сострадание, его надежда, его поддержка.

Если в сумерках памяти нам суждено встретиться еще раз, мы вновь заговорим, и вы споете мне более проникновенную песнь.

Будьте готовы... не забывайте меня. Придет день, когда мы снова будем вместе, и тогда ваша песня будет проникновеннее.

И если в другом сне встретятся наши руки, мы построим другую башню в небе.

Сказав так, он дал знак морякам; те тотчас подняли якорь, корабль отдал швартовы, и они двинулись на восток.

Примечательно, что корабль движется к востоку. Восток был веками — а быть может, и всегда — святым, священным источником жизни. Не только солнце восходит на Востоке, Гаутама Будда тоже восходит на Востоке. Восток произвел тысячи мистиков. В сравнении с ним Запад очень беден. Точно так же, как Запад создавал великих ученых, Восток производил великих исследователей своего собственного существа. До сих пор — в своем наиболее упадочном состоянии, в свою самую мрачную эру — Восток тянет искателя, как магнит. Те, что хотят искать истину, те, что хотят познать себя, неожиданно испытывают тяготение к Востоку. И их тяготение не беспочвенно.

Восток несчастный, голодающий, но даже беднейший человек на Востоке грезит золотыми грезами самореализации, даже нищий, который спит на улице, мечтает однажды реализовать себя. От императоров до нищих, все объединены одним поиском. Такого концентрированного усилия никогда не предпринималось нигде больше. Запад продолжает трудиться над вещами, объектами, создавая замечательную технологию — но совершенно забывая о том, кто будет пользоваться этим.

Альберт Эйнштейн умирал в ужасном состоянии, потому что испытывал вину за Хиросиму и Нагасаки. Ведь это Альберт Эйнштейн писал американскому президенту Рузвельту: «Вам не разбить Германию и Японию, если вы не овладеете неким высшим источником энергии для их уничтожения. Вам необходимы атомные бомбы, и я могу создать атомные бомбы. Они представляют собой совершенно иной мир. Ваши обычные бомбы в сравнении с ними хлопушки».

Всего одной бомбы хватило, чтобы уничтожить такой город, как Хиросима, где проживало сто тысяч человек. За секунды. То же с другой бомбой — на Нагасаки.

Рузвельт был чрезвычайно доволен; он немедленно пригласил Альберта Эйнштейна. А причина была в бессознательности самого Альберта Эйнштейна — почему он захотел вручить знание Рузвельту? Он был еврей, а Германия убила почти один миллион евреев. Фактически, если бы он остался в Германии, разрабатывая атомную бомбу, то атомная бомба оказалась бы в руках Адольфа Гитлера и вся история была бы совершенно иной. Но он бежал, хотя ему можно было не опасаться, так как он был абсолютно необходим Адольфу Гитлеру и тот и не притронулся бы к нему.

Эйнштейну было обещано: «Никакого вреда вам не причинят», — но когда он увидел миллионы своих людей исчезающими в дыму, в газовых камерах, он не смог поверить этому человеку и его обещанию. Скорей всего, он подумал: «Как только атомная бомба будет создана, я тоже превращусь в дым в дымоходе газовой камеры. И до того, как немцы изучили всю технологию атомной энергии, лучше бежать со всеми секретами; в противном случае этот человек будет править всем миром».

Письмо Рузвельту — он, может, и не думал об этом — было местью. Он не думал, что атомную бомбу могут использовать. Он хотел просто создать и поставить в известность весь мир: если Германия и Япония не капитулируют, то атомная бомба будет использована. Угрозы было достаточно; не было необходимости использовать это.

Германия капитулировала раньше, чем узнала о создании атомной бомбы, а Япония собиралась последовать этому, самое большее, через неделю, потому что Япония была не что иное, как тень Германии.

Но тогда человек, который стал президентом Америки, Трумэн, не смог устоять перед искушением воспользоваться атомной бомбой, прекрасно зная, что противник капитулирует и без этого.

Даже его собственные генералы говорили, что это будет совершенно бесполезное уничтожение невинных людей, которые не участвовали в войне: штатских, детей, стариков, старух — зачем уничтожать их? — гибель была верной... Но Трумэн не собирался слушать. Альберт Эйнштейн даже написал письмо, что нет необходимости использовать бомбу. Но было другое время, не то, когда Рузвельт пригласил его немедленно после получения его первого письма. Это было другое время. Теперь власть была в руках другого президента Америки; наверное, письмо Альберта Эйнштейна бросили в корзину для бумаг.

Он умер с глубокой горечью и печалью. Он никогда не думал ясно и сознательно о том, какие могут быть последствия.

Давать власть политикам опасно. Как только они приходят к власти, они совершенно меняются. Когда у них нет власти — они народные слуги, они приходят к вам со словами: «Мы хотим служить вам». Но когда у них есть власть, они забудут, что вы имеете хоть какую-нибудь ценность. Последними словами Альберта Эйнштейна было: «Если будет еще одна жизнь, как говорят восточные люди, мне не хотелось бы быть снова ученым. Лучше стать водопроводчиком, чем физиком».

В прошлом Восток подошел очень близко к созданию всей технология, что существует сегодня, но они остановились — это была сознательность мистиков.

Например, печатная машина впервые появилась в Китае три тысячи лет назад, порох тоже появился в Китае три тысячи лет назад. Но его никогда не использовали. Они слушали Лао-цзы, Чжуан-цзы и Ли-цзы: «Эти вещи уродливы и бесчеловечны, лучше прекратить этот вид научных исследований. Это приведет, в конечном счете, к разрушению всей Земли».

Это было сказано, двадцать пять веков тому назад, и Китай остановился.

Арифметика была открыта в Индии пять тысяч лет назад, а без этой арифметики никакая атомная бомба не может быть создана, никакое ядерное оружие не может быть создано. Вы можете видеть влияние индийской арифметики в числительных каждого языка; это выявляет источник происхождения арифметики. Например, nine (девять) на санскрите nor, eight (восемь) на санскрите astha; seven (семь) на санскрите septa; three (три) на санскрите tri; two (два) на санскрите dwa — dwa перешло в латынь как duo, а из duo происходит английское two.

Несмотря на то, что они открыли основы всей арифметики, они остановились. Странно — почему эти люди остановились? У них были гении, они открыли то, что Запад открыл только сейчас.

В древней индийской медицине есть подробнейшие описания всех видов хирургии — включая хирургию мозга, — но они остановились. Они сказали: «Все эти вещи выводят человека все больше и больше наружу. Лучше остановиться, пока человек не ушел слишком далеко от самого себя. Основная причина, почему человек здесь, это не создание атомных бомб, не создание ядерного оружия. Основная причина — найти себя».