Мессия. Том 2 - Страница 105

Его ухо прооперировали, и хоть он оглох на одно ухо, он был счастлив, что радиостанция выключилась. Это подтолкнуло к догадке, что можно и не носить свой транзистор вблизи ушей, двигаясь по дороге... Быть может, скоро будет можно установить к себе в ухо совсем небольшой механизм, никто и не узнает — совсем как ушная затычка — и можно будет настроиться на определенные станции. Когда вы хотите послушать, можете слушать, а когда хотите прекратить, можете вынуть затычку.

Сейчас существует возможность в любой день сделать ваши уши восприимчивыми. Просто для сбережения вашего здравомыслия природа как-то закрывала их по отношению к тонким вибрациям, проникающим везде. Деревья не имеют никаких ушей; они чувствуют эти вибрации всем своим телом, каждым листиком, каждой веточкой, всем стволом чувствуют это. Не думайте, что деревья мертвы; не думайте, что вы можете рубить их, не нанося им вреда. Даже срывая цветок, вы, не сознавая того, вредите дереву, вы наносите ему рану.

Если мистики держали совет с лесными деревьями, тут нечему удивляться. Мистики всегда знали, что все растущее — живо, а все, что живо, должно каким-то образом воспринимать.

Попытайтесь подружиться с деревом — ходите каждый день говорить с деревом, сидите рядом с деревом, прикасайтесь к дереву таким же образом, как вы прикасаетесь к своему возлюбленному, — и через несколько дней вы увидите, что происходит великая трансформация. Когда вы подходите, — даже если нет ветра, — дерево начинает танцевать. Когда вы подходите, дерево источает для вас свой аромат. Когда вы прикасаетесь к нему, вы чувствуете, что больше нет прежнего чувства холода; оно теплое, оно приветствует вас.

На Востоке, благодаря тому, что мистики разрабатывали каждую тайну тысячелетиями... это было причиной, почему Махавира и Будда говорили, что, пока плод не упадет сам собой, нет никакого права срывать его с дерева, это насилие. Когда он падает сам собой, это дар. Дерево дает вам от изобилия. Не рубите дерево.

Удивительно, но из-за этого переживания Махавиры его последователи даже сегодня не занимаются земледелием. Они оставили земледелие полностью, ведь если вы обрабатываете землю, вам придется рубить деревья, а это будет огромным насилием. Люди смеялись над этим — даже у джайнистских монахов нет доказательств, которые могли бы убедить людей. То, что говорю я, соответствует моему собственному переживанию. Я жил с деревьями, и удивительно: они обладают потрясающей восприимчивостью. Когда я преподавал в университете, там был длинный ряд прекрасных деревьев, называющихся гольмарг. У них были красные цветы, и летом цветов так много, что вам не разглядеть зеленой листвы — оно все красное, словно целое дерево полыхает.

Там была большая аллея, по меньшей мере, двадцать деревьев по обе стороны дороги к колледжу. Я выбрал одно дерево, которое давало самую большую тень, — оно, наверное, было самым старшим деревом — и обычно оставлял свою машину здесь. Я никогда не забывал прикоснуться к дереву и поздороваться с ним, сказать доброе утро ему. Люди думали: «Тот безумный человек говорит доброе утро дереву, и никогда не позаботится сказать доброе утро проректору».

Комната проректора была недалеко от дерева, так что он обычно вставал всякий раз, когда слышал мою машину, подъезжающую к дереву; он смотрел и хихикал про себя: «Этот человек — ненормальный. Удивляюсь, как он преподает студентам. Он здоровается с деревом, желает доброго утра дереву, однако когда я встречаюсь с ним в коридоре, я должен сказать ему доброе утро; иначе он просто уходит молча».

Но случилась странная вещь... из двадцати деревьев девятнадцать погибли от одного заболевания. Единственное дерево, которое выжило, было мое дерево. Даже проректор задумался над этим... когда все деревья погибли, они без листьев и цветов, мертвая древесина — почему это одно дерево продолжает процветать, расти, иметь цветы?

Однажды он сказал мне: «Я не верю, но моя жена сказала мне, что это из-за того, что у дерева есть друг, и точно так же, как человек не может жить без любви, никакое дерево не может жить без любви». Он сказал: «Я не верю этому — все это вздор. Здесь просто совпадение. Что вы думаете об этом?»

Я сказал: «Не могу ничего сказать об этом. Это секрет, мой и дерева».

Когда я увольнялся, мой автомобиль подъехал к университету, и в последний раз я попрощался с деревом. Год спустя я был в этом городе и захотел увидеть дерево — как оно поживает. Когда я подошел туда, оно было мертво. И когда директор услыхал мой автомобиль, он поверить не мог, что через целый год... зачем я пришел? Я пошел прямо к моему дереву. Я поздоровался с ним, пожелал ему доброго утра, но не было того, кому услышать, некому было слушать. Я коснулся дерева и не почувствовал никакой вибрации, никакого тепла.

Проректор выглянул из окошка. Он вышел, встал со мной около дерева и сказал: «Простите меня. Я никогда не верил, однако у меня есть сомнения — это факт, что, когда вы уехали, дерево начало умирать. Нам непонятно, как оно выживало в течение девяти лет, когда другие деревья умерли; оно ведь могло не прожить и года. Наверное, я просто подозрительный человек, но в этом что-то есть. Мне пришлось уступить; видя, что дерево умирает с каждым днем, я вспоминал вас: если кто-то и может спасти то дерево, так это вы. Но вас не было в городе».

Целый год я колесил по стране.

Я сказал: «Я тоже крайне опечален, если бы я знал, что это дерево умрет, я бы не уволился. Просто ради дерева я бы остался в университете — но я не думал, что оно умрет».

Над мистиками смеялись. Но помните, понемногу наука подходит совсем близко к мистицизму, и последними смеяться будут мистики.

Одиноко сидит он на вершинах холмов и смотрит на наш город.

Верно то, что я взбирался на холмы и бродил в отдалении.

Как еще было мне увидеть вас, если не с высоты и не издалека?

Как можно быть воистину близко, не будучи далеко?

— Вы критикуете меня, — говорил Альмустафа, — из-за того, что я ухожу на холм далеко от города, и, сидя, с холма гляжу на долину и на весь город.

Это странно. Если вы хотите познакомиться с городом, вы должны быть в городе, вы должны двигаться его улицами, вы должны встречаться с людьми, живущими там. Альмустафа же говорит, что закон природы иной, чем вы полагаете. Пока вы не на высоте и не на большой дистанции, невозможно увидеть город, увидеть людей и понять людей.

Таково различие между Зигмундом Фрейдом и Гаутамой Буддой: Зигмунд Фрейд пытается понять человека — живя с человеком, в толпе. Гаутама Будда тоже пытается понять человека, но с вершины холма. Определенная дистанция и высота необходимы.

Лишь более высокое может понять то, что ниже.

Зигмунд Фрейд был большим интеллектуалом, но у него были те же проблемы, что он пытался решать для других. У него была та же соревновательность, та же идея «большего, чем вы», то же эго, и как только он обнаруживал кого-то подошедшим очень близко к своему уровню в понимании человеческой души, он гнал того из своей школы.

Карл Густав Юнг был первым предполагаемым преемником Зигмунда Фрейда, но он оказался слишком близко: иногда он спорил с Зигмундом Фрейдом, и спорил лучше, чем Зигмунд Фрейд. Этого было достаточно, Зигмунд Фрейд не мог вытерпеть ученика — тот мог быть опасным. После Фрейда — Юнг был молодым, Зигмунд Фрейд состарился — Юнг развернул движение психоанализа в своем собственном направлении, не согласуясь с Зигмундом Фрейдом.

Очень странно то, что люди хотят господствовать, пока живут, и они же хотят господствовать, несмотря на то, что мертвы. Есть медицинский колледж в Англии, основанный одним человеком, очень богатым, который и председательствовал на всех собраниях персонала медицинского колледжа. Он изъявил свою волю так: «Я буду продолжать председательствовать даже после моей смерти, так что мое тело надо сохранить и держать в президентском кресле». Вы будете поражены — он все еще там.

Похоже, безумие не знает пределов. Человек умер, он мертв почти двести лет, из его тела все было удалено. Для его сохранности тело наполнили химикалиями, специальной обработке подверглась его кожа. Тем не менее, он сморщился. Но его не беспокоит это: он продолжает председательствовать на собраниях в кресле президента. Никто не имеет права сидеть там, кроме него, после того как он основал колледж и вложил свои деньги.