Мессия. Том 1 - Страница 87

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

18 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Потом вышел городской судья и просил: «Скажи нам о Преступлении и Наказании». И сказал он в ответ: «В тот час, когда ваш дух странствует по ветру,

Вы, одинокие и беззащитные, причиняете зло другим, а значит, и себе.

И потому вы будете стучаться и ожидать, оставаясь незамеченными, у врат благословенного.

Подобно океану ваше божественное Я:

Оно всегда остается незапятнанным.

И, как эфир, оно подъемлет лишь окрыленных.

Самому солнцу подобно ваше божественное Я:

Оно не знает ходов крота и не ищет змеиных нор.

Но не одно лишь божественное Я обитает в вашем существе.

Многое в вас уже человек, и многое в вас еще не человек, а лишь уродливый карлик — сонный, блуждает он в тумане в поисках своего пробуждения.

О человеке в вас хочу я сейчас сказать.

Ибо это он, а не ваше божественное Я и не карлик в тумане, знает о преступлении и наказании за преступление.

Я постоянно чувствую печаль и сожаление за Халиля Джебрана. Он действительно не принадлежит толпе. Он принадлежит высочайшим вершинам человеческого сознания, но он не знает пути.

Похоже, в сути своей он поэт, но время от времени, в грезах, он видит залитые солнцем вершины своего сознания. Он старался как можно лучше передать то, что его грезы раскрыли ему, — но грезы не открывают истину.

Лучшая греза — самое большее — не что иное, как полнолунная ночь, полная теней, отраженная в озере. Если озеро тихо — нет ряби, нет ветра, который дует и поднимает волнение, — оно становится зеркалом, и в этом зеркале можно увидеть луну. Но это не настоящая луна, это только отражение. Небольшой камень, брошенный в озеро, — и лунное серебро рассыпается рябью по всей поверхности, а сама луна исчезает.

Такой случай, к несчастью, и с Халилем Джебраном.

Когда он описывает луну, он на самом деле описывает отражение луны. Отражение почти в точности подобно луне — а иногда даже более прекрасно. Озеро еще больше усиливает красоту, и тишина, окружающая озеро, также делает грезу богаче. Но как бы богата ни была греза, это всего лишь греза.

Снова я могу провести различие между поэтом и мистиком: поэт, в лучшем случае, видит отражение, а мистик видит луну. Так что они очень близки, и иногда поэт умудряется описать луну настолько реалистично, что почти все могут заблуждаться. Кроме того, у поэта есть красноречие, что не обязательно для мистика, поэтому вы можете обмануться. В своем способе выражения мистик может выглядеть заурядно, а поэт способен украсить свои грезы благодаря собственному красноречию.

Я чувствую печаль и сожаление из-за того, что Халиль Джебран удовлетворился отражением в озере. Он никогда не думал над тем, откуда берется отражение. Он был великий мечтатель, и его грезы принесли магию в его слова. Снова и снова вы видите, как он подходит совсем близко к истине, но продолжает упускать суть.

Потом вышел городской судья и просил:

«Скажи нам о Преступлении и Наказании».

И сказал он в ответ:

«В тот час, когда ваш дух странствует по ветру, вы, одинокие и беззащитные, причиняете зло другим, а значит и себе».

Такое никогда не может быть сказано человеком, который пробудился, который узрел настоящую луну. В действительности, он будет говорить прямо противоположное.

Позвольте мне повторить Халиля Джебрана и показать вам, как он продолжает — не будучи Гаутамой Буддой — упускать суть снова и снова. Я не чувствую печали и сожаления из-за каждого, но у Халиля Джебрана есть потенциал и есть неосознавание этого потенциала. Он говорит:

В тот час, когда ваш дух странствует по ветру,

Вы, одинокие и беззащитные, причиняете зло другим, а значит и себе.

Вот истина: когда ваш дух странствует по ветру, вы, одинокие — совершенно одни — впервые узнаете, что есть добро.

Человек никогда не совершал преступлений по отношению к другим и себе в своей полной самостоятельности. Он совершает преступления в толпе и с толпой, — потому что в толпе и с толпой он не чувствует ответственности за то, что делает. Он просто зубчик в механизме. Он может спокойно сказать: «Я делал то, что делали все другие».

В Индии почти каждый день то здесь, то там вспыхивают беспорядки среди индусов и мусульман, джайнов и мусульман… Я прежде жил в городе, известном только своими беспорядками. Небольшой предлог — и весь город в огне, потому что в том городе было почти равное количество мусульман и индусов. А пустяковые и глупые вещи, которые считались религиозными, духовными… Например, если вы — со своей музыкой, барабанами, песнями, флейтами, — проходя мимо мусульманской мечети, не прекратите музыку, этого будет достаточно, чтобы убить сотни людей, испепелить дюжины домов.

И первая жертва всех этих беспорядков — женщина. Если ее изнасиловали и выгнали, индус не сможет принять женщину, которую изнасиловал мусульманин. Даже если он и не насиловал ее, но женщина оставалась в доме мусульманина только одну ночь, этого достаточно для первобытного индусского ума, чтобы осудить ее: она лишилась своей души, своей духовности, она не может быть принята.

Я наблюдал эти беспорядки около двадцати лет беспрерывно и удивлялся — милые, прекрасные, очень любящие люди — как внезапно они меняются! Довольно просто слуха, и начинается резня, убийство, насилие.

В университете был один профессор — очень милый, любящий человек, — и когда я увидел, как он поджигал индуистский храм, то не смог устоять перед искушением задать ему вопрос. После того как беспорядки закончились и комендантский час был отменен, я сказал: «Я мог бы поверить, что кто угодно может быть таким безобразным и насильственным, только не вы. Я хочу задать несколько вопросов; во-первых, могли бы вы сами сжечь индуистский храм, который не вредил ни вам, ни кому бы то ни было?»

Он спросил: «Почему вас интересует это?»

Я ответил: «Хочу понять психологию преступления».

Слезы навернулись ему на глаза, и он произнес: «Самому это невозможно, но в толпе становишься просто частью толпы. А когда столько людей поджигают храм, всплывает какое-то бессознательное побуждение к насилию, разрушению, животности».

Забывается полностью собственная индивидуальность, человек становится просто зубчиком в механизме. Все, что он делает, — не его действие, это действие бессознательной толпы. И он втянут толпой.

Халиль Джебран, кажется, абсолютно не осознает, что странствуя с ветром, в полной самостоятельности, становишься просветленным, а не преступником. Преступление как таковое есть часть психологии сборища. Сознание похоже на воду — вода всегда поддерживает одинаковый уровень, и когда вы часть толпы, вашему сознанию приходится поддерживать тот же уровень, ту же слепоту, что и у сборища.

Люди в своей самостоятельности становятся Эверестами, высочайшими вершинами сознания. Но толпа никогда не поднималась к сознанию; никто никогда не слыхал о просветленной толпе. Только индивидуальность способна подняться на крыльях, словно одинокий орел, летящий прямо через солнце к все большей и большей свободе.

Сборище всегда состоит из рабов, запуганных людей, — людей, чье существо наполнено страхом. Львы не собираются в толпы. В своем благородстве и гордости, в своей славе и великолепии они стоят одиноко. Только овцы, трусы, полные страха, всегда озабоченные своей смертью, остаются в толпе. Вы не увидите овцу одну. Одна, она начинает ощущать потерянность. Она не знает, что делать, куда идти. Психология толпы всегда доминировала в ней.

Преступление не рождено самостоятельностью человека. Оно порождается трусами, которые не в состоянии быть самими собой.