Мессия должен умереть - Страница 1

То, что это Иисус, я понял сразу, как только его увидел. Портрет, переснятый с Туринской плащаницы, висел у нас в семинарии на парадной лестнице – огромный, объемный, освященный Патриархом. Значит, плащаница подлинная. То-то будут рады наши профессора.

Апостолы, поднимая клубы пыли, следовали за Иисусом на почтительном расстоянии, то есть он шел как бы один, но при этом с ненавязчивым эскортом. Ученики представляли собой любопытную компанию, и почти никто не походил на канонические лики… Никаких благообразных мужей, а сплошь подозрительные рожи.

Вот этот, надо полагать, Матфей-мытарь. Типичный налоговый инспектор, только с явным криминальным прошлым. Мне вспомнились старинные кинофильмы об итальянских и американских преступных группировках, там таких типажей полным-полно. Люка Брази, например. Да, не зря я три года состоял членом клуба любителей старого кино.

Остальные, стало быть,– Симон-Петр, его братец Андрей; опять же, братья Зеведеи – Иаков и Иоанн, Филипп, Варфоломей, Фома, еще один Иаков и Леввей, прозванный Фаддеем. Ах да, забыл, еще Симон Кананит.

И, конечно же, теперь и я – Иуда из Кериофа.

– Ты там аккуратнее, – сказал Патриарх, комкая в больших мягких ладонях край одеяния. У старика явно вертелось на языке некое приличествующее случаю напутствие, но он не решался озвучить его – все же сегодня я главный.

Спаситель веры. Спаситель Церкви.

Человек, который должен сделать так, чтобы мессия непременно умер.

– Я должен сказать тебе о возможном осложнении, Олег.

– Итак, ждем подарков.

– У нас есть информация, что АК планирует послать туда своего специалиста.

– С какой целью?

– Это выяснить пока не удалось, как и сроки отправления. Не забывай, что он может появиться там раньше тебя. Подумай сам: они могут, например, не допустить распятия или вообще устранить сына божьего задолго до его появления в Иерусалиме. Не стоит объяснять, к чему это приведет.

Ясное дело, к чему… Хотя нет, совсем не ясное. История перепишется? Если да, то каким образом? А вот церкви точно не будет, или будет, но какая-то иная… Лучше не ломать над этим голову, оставим проблему нашим седобородым старцам. А вот человек из АК – это плохо, они там все фанатики, да и здесь у нас все тоже фанатики, вообще кругом одни фанатики… Я сам фанатик, мне виднее.

Патриарх проводил меня до самой камеры хронокоптера, старчески шаркая ногами. Я вошел в пахнущее горячей резиной нутро, прозрачная дверь-пластина с чуть слышным шипением закрылась. Патриарх осенил меня крестом, и перед глазами вспыхнули розовые круги.

– Вот, ученики твои делают, чего не должно делать в субботу! – заявил неопрятный старикашка, тыча корявым пальцем в Фому.

Фома тут же смутился, уронил набранные в горсть зерна наземь и принялся зачем-то вытирать ладони о грудь.

Я наблюдал за происходящим со стороны, и, кажется, никто до сих пор не обратил на меня внимания – путник и путник, таких тут шляется достаточно. Иисус молча посмотрел на фарисея, затем на своих учеников (Петр торопливо дожевывал набитую в рот пшеницу). Так, кажется, мессия растерян. Пора вступать в дело.

– Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? – спросил я, сделав несколько шагов и оказавшись, таким образом, как раз между Иисусом и стариком.

Группа фарисеев встретила мое появление сдержанным ропотом.

Я продолжал ковать железо и мерно, словно на уроке риторики, вопросил:

– Разве не помните, как он вошел в дом божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам? Или не читали ли вы в законе, что в субботы священники в храме нарушают субботу, однако невиновны? Но говорю вам, что здесь тот, кто больше храма!

Недвусмысленно я кивнул на Иисуса, наблюдавшего за мной с большим интересом.

– Если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных, ибо сын человеческий есть господин и субботы.

– А ведь он тебя уложил, Авия, – хихикнул один из фарисеев, обладатель длинного бородавчатого носа.

Еще двое поддержали его ехидными смешками. Старикан, смешавшись, убрался с дороги и поплелся прочь, что-то недовольно бормоча, за ним последовали остальные. Что ни говори, фарисеи – занятные ребята. Грешно, конечно, так говорить, но они мне всегда нравились…

– Как зовут тебя, человек? – спросил Иисус, подходя.

От него крепко шибало потом, но я и сам уже изрядно взмок, пока километров десять пешком добирался от камеры хронокоптера через пустыню. Одет Иисус был просто, так же как и я. Правда, на вервии, которым я подпоясался, висел нож из углеродистой стали, который наши спецы изготовили по местным внешним канонам, а под туникой я имел походную аптечку на черный день. Чего-чего, а всякой заразы в эти времена хватало.

– Мое имя Иуда, и я родом из города Кериофа, что в Иудее. Прослышав от людей, что ты несешь слово божье, пришел я сюда, чтобы быть рядом с тобой.

Сказав эти прочувствованные слова, я опустился на колени и преклонил голову. Иисус провел ладонью по моим волосам и сказал ласково:

– Встань же и иди с нами.

Не откладывая в долгий ящик, я тут же попытался наладить контакты с апостолами. Они оказались довольно молчаливыми и малоинтересными индивидуумами. Более всех мне пришелся по душе Матфей-мытарь, которому я не преминул шепнуть:

– Я вижу, ты умный человек, отчего бы тебе не записать все эти события для потомков?

Матфей обрадованно кивнул.

– И еще, – продолжал я, – то, что я говорил фарисеям, вложи в уста учителя. Это его пресветлый образ подвиг меня на сказанное.

Матфей снова кивнул, а я мысленно поставил первую галочку в списке своих добрых дел, за которые Патриархия авансом выложила ребятам из Хроноинститута кругленькую сумму.

Около полудня мы пришли в синагогу. Я так и не разговорился ни с кем из апостолов, кроме Матфея, с которого было мало толку, к тому же он надоел мне историями из своей прошлой жизни, начинавшимися одинаково: «Захожу я в один дом…» По сценарию сейчас должен быть эпизод с сухоруким, коего Иисус обязан исцелить. Если у него не получится… Я нашарил под грубой тканью аптечку. Будем надеяться, там что-то несложное. Операцию я сделать не смогу.

Сухорукий появился неожиданно, притом в сопровождении парочки фарисеев. Один из них оказался тот, что с носом, второго я видел в первый раз.

– Можно ли исцелять в субботы? – с ходу пошел в наступление носатый.

Иисус пожал плечами:

– Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы! Итак, можно в субботы делать добро. Протяни руку твою.

Носатый с готовностью протянул немытую лапищу.

– Да не ты, – поморщился Иисус, – а вот он.

Сухорукий оттеснил фарисея, и Иисус принялся колдовать над его рукой. Народ вокруг оживленно переговаривался, апостолы окружили учителя, но я успел заметить, что он лихорадочно роется в кошеле, привязанном к поясу. Что там у него?

Разглядеть я ничего не успел, потому что какой-то ражий пастух толкнул меня и вдобавок дохнул в лицо чесноком.

Следующее, что я увидел, был ликующий сухорукий… вернее, бывший сухорукий, который в волнении таращился на свою ладонь и медленно шевелил пальцами. Двигались только указательный и безымянный, но и этого оказалось достаточно, чтобы в толпе пронесся шепоток: «Чудо! Чудо!»

Что он с ним сделал? Вколол какой-то миокорректор или стимулятор?

Или Иисус – действительно сын божий?

Нет, увольте. Так мы не договаривались.

Что ж, подождем… подождем… Выводы делать еще очень и очень преждевременно.