Мерзавец и Маргарита (СИ) - Страница 3

– Ладно, я сам, иди, – киваю Миху, чтобы он убрался, и оставил меня одного.

Придется самому! Это даже интересно – игра, как в школе. Только в старших классах мы спорили на то, как скоро неприступная девка прыгнет в постель, а сейчас дело несколько в ином.

Доступ в СК.

За такое с кем угодно переспишь – даже с «никакой» … как там ее?

С Маргаритой.

С воришкой получилось легко и просто – девчонка, как и говорил Мих, витала в облаках, и заметила кражу лишь оказавшись на земле.

Никакая – Мих был прав.

Скучная, без огня, без драйва!

В постели бревном лежать будет, но… надо!

Марго, вы только посмотрите! Не Маргарита, не банальная Рита, а Марго!

Диктует чуть дрожащим голосом номер своего мобильного, опустив глаза. Будто я из нее выбиваю этот номер!

– Так, ваш номер у меня есть, – с шутливой угрозой обращаюсь я к этому затюканному созданию. – Через сколько минут мне можно вам звонить, чтобы пригласить в кино на вечерний сеанс?

Рита… тьфу, Марго теряется, но затем поднимает на меня глаза, полные смеха, который не выплескивается наружу. Зато лучится солнечными бликами, и в отражении ее глаз я вижу свои… сейчас она очень даже ничего!

– Этим вечером? – переспрашивает кареглазка. – А давайте сходим, почему нет!

Улыбаюсь чуть развязно, подражая Миху, и девушка снова теряется, отводя от меня свои волшебные глаза… черт, ей, кажется, не нравится такое поведение.

– Марго, вы – чудо! – играю я, подбирая нужную маску. Теперь я милый, обаятельный парень, а не развязный бабник. – Только еще одна просьба… может, на «ты» перейдем?

– Может, и перейдем, – кареглазка дарит мне ответную улыбку. – Вечером.

Вечером, так вечером.

Сдалась она легко, но мне почему-то не скучно. Интересно будет подобрать к девчонке ключик – может, она перестанет быть такой зажатой, и я смогу приятно провести с ней эти пару месяцев, пока она мне нужна?

– Сегодня мы обсудим твоего отца, – говорит Лёва, зажигая лампу, и в кабинете становится еще неуютнее.

Мебель казенная, и свет, будто, тоже казенный.

Лучше уж темнота, пусть и боюсь я ее…

– Мы ведь уже говорили о нем, – решаюсь я на спор. – Зачем обсуждать его снова?

– Ты никак не можешь отпустить его. И простить. Это тянет тебя на дно, заставляя смаковать обиды, и упиваться ими, – Лёва бьет меня словами, и щеки горят как от пощечин. – Потому, мы будем обсуждать именно твоего отца. Я здесь для того, чтобы тебя вылечить, милая.

Сглатываю вязкую, горькую слюну. Отворачиваюсь от Льва, и киваю – хорошо. Отец, так отец.

– Ты так и не позвонила ему?

– Нет.

– А матери?

Отрицательно качаю головой. Матери я тоже не позвонила… зачем? Они успешно вычеркнули меня из своей жизни.

– Рита…

– Пожалуйста, не называй меня так! – я зажмуриваюсь. Сжимаюсь вся, слушая бешеный стук сердца, и звон в голове.

Чертова паника!

– Это всего лишь общепринятое сокращение, – доносится до меня голос Лёвы. Будто сквозь толстый слой ваты слышу его. – Тебе нужно смириться, что именно Ритой тебя будут звать соседи, если ты с ними познакомишься. Новые друзья, коллеги… понимаешь, Рита?

Киваю. Пусть называет как хочет, лишь бы это поскорее закончилось.

– Тебе необходимо поговорить с отцом! Ты должна его простить, перестав цепляться за обиды!

Смешно.

Я не цепляюсь за обиды, я забыть пытаюсь! Только не получается!

Но простить…

– Нет, – смотрю, наконец, Льву в глаза. – Я никогда его не прощу!

Лев вздыхает, и только что руками не всплескивает, выражая легкое раздражение. Да, тяжелая ему пациентка попалась – и не откажешься ведь, служба!

– Рита, – обращается он ко мне, и я привычно вздрагиваю от ненавистного имени, а Лёва повторяет: – Рита, через подобное прошли многие. Ты далеко не единственная девушка, в семье которой практиковалось домашнее насилие. Мужчины бьют жен, а дети за этим наблюдают, но это не рушит им жизни! Так почему же ты не можешь забыть и простить?

Прикусываю губу, и чувствую во рту привкус крови, несколько меня отрезвляющий. Как же объяснить ему? Как донести?

– Лёва… я знаю, что половина наших женщин бита мужчинами. Знаю! Но я не знаю, что в головах у детей из таких детей, зато о себе я знаю многое, – пытаюсь я объяснить, но подозреваю, что он не поймет.

Для Льва домашнее насилие – ерунда, ведь есть вещи страшнее.

И они есть!

Как объяснить свой ужас перед отцом? Как заставить понять?

– Понимаешь, его все любят. И уважают, – собираюсь я с мыслями, и формулирую нечеткие мысли. – Соседи мало что подозревают, хотя видят маму в синяках. Но папа ведь такой приятный человек – и что, если он учит жену уму-разуму? Главное, чтобы она своими крикам не мешала им телевизор смотреть. Мама редко кричала, как и я – он мучал нас тихо…

Так тихо, что до начальной школы я и не подозревала ни о чем. Да, иногда из родительской комнаты доносились странные, неправильные и пугающие звуки, но я накрывалась одеялом с головой, и отрешалась от них. А потом увидела все своими глазами, и поняла.

– Но тебя ведь редко били? Ты говорила про один раз, – продолжает Лёва пытку. – А твоя мать все еще рядом с ним – ее все устраивает!

– Не один раз, – признаюсь я. – Были случаи и до этого, но после того, как я сделала татуировку он избил меня так, что все, что до этого было показалось мне ерундой. Были пощечины, тычки… толкал меня, когда я подносила ему не ту еду. Он… знаешь, он нетипичный тиран. Отец иногда отпускал меня на вечеринки, где я старалась надраться. Я гуляла с подругами, мы даже на пару дней на озеро выбирались – отец дозволял. Но потом…

Он припоминал мне все проступки. Не сразу, а спустя несколько месяцев. Заходил в мою комнату, и начинал изводить, доводить до слез. Заставлял каяться и прощения просить.

– А не приходило ли тебе в голову, что твой отец не так уж и виноват? – вдруг спрашивает Лев. – И что ты не имеешь никакого права его ненавидеть?

Не имею право на ненависть? Я? Как же это?

Как не ненавидеть, и не винить человека, испортившего мне детство и юность?! Я никогда не знала, что может послужить спусковым крючком, и даже дышать громко боялась! Бывало, что не совершишь ничего плохого – приносишь из школы одни пятерки, гулять не ходишь, вежливо улыбаешься всем, отдраиваешь всю квартиру и лестничную клетку до скрипа… и все-равно он, если хотел, находил повод и для пощечины, и для удара, и для очередной порции оскорблений.

«Такая же дрянь, как и твоя мать! Лучше бы ей вытравить тебя из утробы, чтобы мне теперь не мучаться!»

– Лёва, – подскакиваю я со стула, и нервно выпаливаю: – Да что ты такое говоришь? Нельзя такое понять, и оправдать! Да, я тоже думала, что это в порядке вещей, пока другую жизнь не увидела… так нельзя! Не должен мужчина…

– Сядь, – Лев обрывает меня, прерывая поток бессвязных возмущений. – Твой отец – продукт воспитания его родителей. В некоторых семьях это в порядке вещей, и многие отцы говорили сыновьям, что жен учить надо. И в ежовых рукавицах держать. Как и дочерей… ты ведь дружишь со странными подругами, насчет которых даже у меня есть сомнения – нужна ли такая дружба! А твои гулянки с алкоголем, а татуировка – любой, даже самый добрый отец бы устроил выволочку! А твоего так воспитали!

Прикрываю подрагивающими ладонями лицо, пытаясь надеть привычную маску, вдруг давшую трещину.

Что он такое говорит?

– Рита, пойми, что все люди разные! Твой отец – не идеал, но твоя мать все еще с ним, и ты не знаешь, почему он ее бьет…

– Ему не нужна причина, – перебиваю я. – Бьет потому, что может. Потому что она слабее, и сдачи не даст – потому и бьет!

– Я еще раз тебе повторяю: на все есть причина! Твой отец вышел из семьи с патриархальным укладом, где в порядке вещей было «учить» жену, и держать дочь в строгости. Разве ты сама не провоцировала его на ответные действия своими поступками? Вечеринки, гулянки, татуировки, попойки… подумай, Рита! Просто подумай! И держи таблетки, о которых я тебе говорил – принимай во время еды два раза в день.