Мертвый мир - Живые люди (СИ) - Страница 4

- Чего ты дергаешься, испытала оргазм от простых взглядов в сторону статного мужчины? - Кловер была недовольна, но явно не хотела упустить момента и блеснуть новым словом, изученным, вероятно, на уроке мисс Грейс. Такие прилагательные, как “статный”, были вовсе несвойственны девушке, к слову, она часто использовала их не там, где требовалось. - Так, что такое?

Я бы могла ответить много чего, но лишь указала в сторону переулка.

Разодранное тряпье, напоминающее лохмотья; неопрятный внешний вид, приближенный больше к человеку, что многие годы блуждал по пустыне; грязные густая борода и спутанные седые усы. Бродяга, какой неожиданно, будто услышав мое волнение, неожиданно показался в закоулке, распугивая бездомных и плешивых котов, пошатываясь и опираясь о стены. Его кожа была темной, как у людей, что днями работают под палящим солнцем, но всё же оттенок ее был болезненным, чуть сероватым. Этот житель улиц и свалок пугал, было в нем что-то неестественное, что-то неправильное и мерзкое до кома в горле. То ли старик, то ли заросший мужчина, грязный и уродливый, действительно шатался, порой врезаясь в углы переулка. Штанина его широких брюк, протертых местами, была разодрана, а правая нога почти волочилась по земле. Бродяга двигался так, будто был пьян в усмерть.

-Ну и уродец… - подобные грубые замечания Кловер высказывала, не думая, после чувствуя вину за поспешные выводы, тут же пытаясь оправдаться. - Я имею в виду, он ведь сам виноват, что не нашел работы! Ну, ты знаешь, твоя судьба в твоих руках, и всё такое. Если ты неудачник, то это только твоя вина… В общем, я это хотела сказать.

-Не оправдывайся. -слова, вылетающие первыми, всегда правдивы и отражают нашу натуру.

Теперь уже не я одна следила за бездомным, возникшим меж граничащих закусочных ” Лайм” и “Блинная поляна”, - это было незаметно, как быстро бродяга перенял наше с Эйбрамсон внимание на себя, заставляя отвлечься от привлекательного байкера на Харлее. Да, жара определенно ощущалась, воздух все так же был спертым и тяжелым, горячим, но почему-то все эти ощущения немного угасли. Бродяга неожиданно и даже резко для своего потрепанного и убогого состояния сменил траекторию движения, выходя теперь на палящее солнце, на тротуар, к торопящимся жителям Оттавы, какие порой цепляли друг друга плечами, извинялись и вновь куда-то бежали. Яркие лучи, захватившие бездомного в свою власть, словно обличили его, показывая всю уродливость старого перепачканного грязью лица.

Смело и уверенно цокая каблучками, порой поправляя пиджак, переброшенный через локоть, высокая блондинка со вздернутым носиком выбежала из “Блинной поляны”, эмоционально что-то обсуждая по телефону. Изящной женской ручкой она ловко смахнула с лица пряди короткой прически, пряча локоны за ухо. Незнакомка, одна из тысячи, куда-то спешила, это точно, однако нездоровый вид бродяги, будто слепо шедшего в ее сторону, вынудил женщину остановиться.

Она будто впала в ступор, пытаясь понять, не обманывают ли ее глаза. На смуглом лице, кажется, отразилось отвращение, а после, не замечая прохожих, чьи головы были заняты рутиной, автомобилей, стоящих на светофоре, голоса собеседника в телефонной трубке, незнакомка отшатнулась, делая резкий шаг назад. Но за ее спиной словно уже была пропасть, невидимая для всех нас.

Нам с Кловер не было видно всего, не было понятно деталей или хотя бы малой части случившегося, но каждый из нас услышал тот душераздирающий визг, переросший в звонкий вопль, эхом пронесшийся по всей центральной Коламбус-стрит. Неосознанно, но я почти припала к окну, расширенными глазами вгрызаясь в беспокойные теперь силуэты прохожих, застывших в нерешительности. И все же крик был истошным - в одно мгновение жара сменилась холодом, а скука - интересом.

Зеленый сигнал загорелся, но ни водитель автобуса, ни кто-либо другой не нажали на педаль газа; люди на пешеходном переходе не стремились теперь перебегать дорогу за последние секунды желтого сигнала; рекламщики отчего-то застыли в одних позах, забывая о своих цветных листовках. Всё вмиг замерло, остановилось, будто готовясь к глубокому вдоху или длительному забегу. Даже в школьном автобусе повисла напряженная и всепоглощающая тишина, какой не бывало на уроках самых строгих учителей. Только жалобный предупредительный писк светофора нарушал молчание города.

А после стремительный поворот произошел - хор криков пронесся по улице, служа стартом чего-то неизвестного ранее.

Противоположный тротуар у закусочных превратился в увеличенную модель муравейника, какой начали разорять и уничтожать. Люди бросились в разные стороны, сбивая друг друга с ног, не оглядываясь, бросая сумки и папки с документами. Какие-то договора тут же взметнулись вверх, подхватываемые порывом ветра. Это была то ли паника, то ли ее предпосылки. Никто, кажется, все же не понимал, что случилось.

Вся полоса, что следовала к центру, а после и окраинам Оттавы, стояла. Школьный автобус, Харлей, десятки других автомобилей - все будто проигнорировали зеленый сигнал, какого ждали вечность. Откуда-то сзади слышались раздраженные гудки и недовольная ругань, но подобное не могло побудить водителей двинуться вперед, через очередной перекресток. Всем было любопытно до зуда в зубах, что же произошло там, на той стороне.

Тротуар у закусочных быстро был расчищен напуганными прохожими, а нам открылось жуткое и одновременно невероятное зрелище.

-Он жрет ее! - восклицание Кевина Форда, красочно описавшее картину, разнеслось по школьному автобусу, вызывая шум, тревожные вздохи и определенные комментарии. Всё это походило на картину Сальвадора Дали, свихнувшегося, поехавшего, не способного различить грань реальности и собственных фантазий. Хотя, это даже не выглядело сюрреализмом - скорее авангардизм во всей красе. Алое пятно, жадно растекающееся в стороны, поглощающее серый горячий асфальт, а посреди красного ковра светловолосая девушка. И коршун, склонившийся над ней. В этой картине могла отображаться человеческая натура, алчность, но мне было не до этого - неосознанный ужас пришел слишком быстро.

Байкер же, дождавшись, пока поток машин с той стороны прекратится, ловко вывернул колеса Харлея, пересекая Коламбус-стрит, попадая на ту сторону, ближе к эпицентру. Впрочем, как бы страшно не звучал недавний крик, толпа уже начала формироваться, оцепляя место преступления плотным кольцом - спины людей закрывали обзор, а беременная молодая девушка, выскочившая из людских масс, выблевалась на тротуар.

-Всё это - пранк, вспомните розыгрыш с клоуном-убийцей! - голос Дэйва Одли звучал почти смешно с этой писклявой и все же самонадеянной интонацией. Парень вновь пытался привлечь всеобщее внимание, думая о том, как выглядит в данный момент, но никому не было до него дела. Наблюдая за байкером, какой оставил Харлей у тротуара,я не удержалась, подрываясь с собственного места.

-Эй, сядь на место! Немедленно! - замечая меня,подбежавшую к двери, сурово откликнулся водитель в форменной рубашке и бейджем. Однако запрет мужчины с залысиной мог остановить меня одну, стремящуюся наружу, но никак не толпу старшеклассников, какие поймали волну тревоги и любопытства. Нам всем было важно, почти необходимо узнать, что же происходит.

-Откройте дверь! - тонкие голоса девушек, какие будто начинали истерить, чувствуя, что их желания игнорируются, смешавшиеся с грубыми и гулкими басами парней, создавали невообразимый шум, от какого выбежать ну улицу хотелось еще больше. Перекидывая руку через спинку сидение, предупредительно указывая в нашу сторону пальцем с неровным, местами обгрызенным ногтем - мистер Джонс был очень нервным и ворчливым -, мужчина велел лишь занять свои места. Стоит ли говорить, что его слова даже не услышали.

-Выпусти нас! – пассажиры школьного автобуса были готовы бунтовать и бить окна, лишь бы выбраться из транспорта. Все будто забыли о всяком уважении к старшему, о воспитании. Слушая слабые отказы мистера Джонса, Кевин Форд лишь ударил кулаком по стеклу, как бы претворяя угрозу в действие.