Мертвых не судят - Страница 82

— А знаете, вы хуже его. Новасардов точно знает себе цену. Он и вам знает цену. Он ее сразу вычислил. Поэтому и не волновался. Ладно, хватит с меня этих разговоров. Ближе к делу.

Он взял ручку и наклонился к протоколу.

— Давайте, рассказывайте, чего вы там не видели.

Кротов кашлянул, порылся в карманах и не нашел носового платка.

— Я все видел, — сказал он.

Следователь посмотрел на него непонимающе.

— Что значит «все»?

— Все, что в прошлый раз рассказывал, — объяснил Кротов. — У вас там записано.

Глядя на совершенно поглупевшее лицо Каширина, Кротов упивался реваншем. Потом физиономия следователя постепенно приобрела новое выражение, не совсем понятное Кротову. Во всяком случае, не удовлетворенность, не восхищение и не благодарность. Скорее всего, некий исследовательский интерес.

— Вам действительно угрожали? — спросил Каширин.

— Да нет же, — поморщился Кротов. — Просто заходил один его родственник — он так представился. Симпатичный такой парнишка, вежливый. Очень просил. Сказал, что пострадавший этот, как его, Батенин, ни в чем Новасардова не винит. Что у самого Новасардова жена плачет и рыдает, дети — сироты, и все такое… А что, этот Батенин в самом деле отпустил ему грехи? Как, кстати, этот родственник мой адрес узнал? Это не вы ему, случайно, подсказали?

— Ваш адрес не только в уголовном деле имеется, — не очень понятно ответил Каширин. — А Батенин на Новасардова действительно показаний не дает. Не знаю, как они к нему ход нашли. Через медперсонал, что ли… Заплатить пообещали хорошо или дорезать до конца! Говорит, не знаю, кто пырнул. Темно было. По этому Батенину тоже тюрьма плачет.

— Кто он такой, собственно, этот Новасардов?

— Бандит. Деляга. С хорошей «крышей» и хорошими друзьями. Но это неважно. Давайте действительно к делу. Значит, ваши показания остаются неизменными, так я понимаю?

— Так, — кивнул Кротов.

— Тогда я пишу: «Подтверждая ранее данные показания, могу пояснить следующее: шестнадцатого мая, примерно в двадцать тридцать…»

Расставаясь, следователь впервые пожал Кротову руку. И еще сунул бумажку с телефонами.

— На всякий случай. Если что — звоните.

Кротов вышел из милиции и медленно побрел по улице. Он не стал врать следователю вовсе не потому, что испугался. Просто ему внезапно сделалось противно. И ему не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже некто следователь Каширин, думал о нем как о трусливом или продажном ублюдке. Собственно, Каширин определенно вызывал у него симпатию. А это очень неприятно, когда о тебе думают плохо симпатичные тебе люди… К тому же Каширин был сотрудником милиции, следователем. А к милиции Кротов в основном испытывал почтение, воспитанное детективными фильмами и статьями в газетах. К конкретным милиционерам на улице Кротов такого почтения, правда, не чувствовал. Он знал, что большинство из них приехали в Москву из деревни специально за пропиской, они казались Кротову бездельниками, малограмотными и туповатыми. Но следователь Каширин соединялся с образом милиции вообще, а не в частности, и Кротов начал его уважать. А лгать тому, кого уважаешь, просто невозможно.

* * *

Прошло два дня, в которых не было встреч с Леной. Они виделись лишь на работе, мельком, просто как сослуживцы. Внешне все было вроде нормально — кивали друг другу, улыбались. Но не более того. Кротов не пытался с ней заговорить, не звонил, не ждал после работы, чем причинял себе сладкую боль. Он твердил, что не позвонит, прежде чем она сама этого не сделает, но догадывался, что оснований для уверенности в таком развитии событий маловато. В конце концов, вернувшись домой пораньше, когда соседей еще не было в квартире, он набрал номер телефона Лены, услышал ее протяжное; «Да-а?» — и сказал, как обычно:

— Привет!

— Почему ты так давно не звонил? — удивленно спросила она, словно они не виделись по меньшей мере месяц.

И Кротов понял, что ей тоже тягостно было ожидание и что должен немедленно ее увидеть.

— Ты что сейчас делаешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Сижу, — Лена немного помолчала, а потом вдруг сказала: — Приезжай ко мне.

— Сейчас! — Кротов бросил трубку и бегом побежал ловить такси.

Но таксисты, паразиты, как один, катили мимо, злорадно подмигивая зелеными огоньками. На отчаянные призывы Кротова остановился, наконец, старенький «запорожец», и водитель-инвалид за трояк довез Кротова до Лениного дома.

Лена открыла сразу, словно ждала у двери. Она была в незнакомом Кротову очень красивом то ли платье, то ли халате из яркого шелка и выглядела так потрясающе, что Кротов сразу охрип.

Сипловато он предположил, что надо бы поздороваться с родителями, и Лена быстро ответила;

— Их никого нет. Они на дачу уехали.

Установилась неожиданная пауза, и, разрывая ее, Лена сказала отчасти с искусственной веселостью:

— Сейчас чаю попьем…

Он прошел за ней на кухню, Лена поискала и нашла спичечный коробок, но в следующую секунду уже выронила его или просто бросила, потому что толкнувшей их друг к другу силе бессмысленно было сопротивляться…

Возвращался домой Кротов уже за час ночи, едва поспев на метро. Трамваи уже, конечно, не ходили, и это было хорошо. Он шел по пустой улице, изредка улыбаясь, что со стороны, наверное, выглядело довольно глупо. Кротов испытывал ощущение счастья. Он думал над тем, как внезапно изменилась его жизнь и что, вероятно, вскоре она изменится еще больше. И все было славно в этом прекрасном городе этим чудесным вечером.

И даже темная фигура возле подъезда не вызвала у Кротова никакого беспокойства.

— Саша? — спросила фигура.

Кротов кивнул, собираясь удивиться, но не успел.

В глазах вспыхнуло короткое зеленое пламя, он упал на асфальт и почувствовал во рту соленый привкус крови. Потом его ударили ногой в живот — очень больно, хотели ударить еще, но Кротов извернулся, приподнявшись, толкнул нападавшего куда-то в колено. На короткое мгновение тот утратил равновесие, и Кротов успел вскочить на ноги. Но второй, которого Кротов не видел и который хладнокровно дожидался своей очереди, шагнул откуда-то сбоку и ударил Кротова в голову, вновь сбив наземь.

«Все! — мелькнуло в мозгу. — Конец!»

Отчаяние парализовало Кротова. Он сжался, закрыв голову руками.

Но ударов больше не последовало. Те двое остановились над ним, выжидая или переводя дыхание.

— Ну, что, ты понял теперь, паскуда? — сказал один.

Кротов молчал.

Тогда его снова ткнули носком ботинка.

— Ты понял или нет?

— Понял, понял, — сказал Кротов.

— С тобой как с человеком говорили, — вступил в беседу другой. — А ты понять не захотел. Поиграть решил, да? У-у, сука!

Он замахнулся ногой, и Кротов напрягся, но удар получился довольно вялый — так, для испуга.

— В общем, велено передать, что тебе дается последняя возможность, — заговорил первый. — Иди завтра к следователю и скажи, как тебя просили. И не тренди лишнего. В следующий раз просто изувечим. Или вообще кончим.

— Нет, он еще не понял, — сказал другой, и Кротов отчаянно возразил:

— Понял я, ребята! Понял. Все. Хватит!

— Понятливый стал, — заключил первый. — А до этого — никак. В общем, если ты завтра свою туфту не перепишешь, сразу заказывай похоронку.

— Пошли, — сказал второй, — поздно уже. Или врезать ему еще?

— Хватит пока…

Они ушли уверенно и неторопливо, как ходят только хозяева. Кротов поднялся на ноги, ощупал скулу и затылок. Было пока не очень больно — наверное, просто сгоряча. Утром-то непременно появится огромный фингал.

Новасардов времени зря не теряет. Однако эти два парня на членов его семейства не похожи. Обычные московские бандюги. Свои парни, московские…

* * * 

«Фонари», к счастью, не появились. Левая скула, правда, побаливала и слегка вспухла, но заметно это было лишь при очень тщательном рассмотрении. А на затылке обошлось шишкой, Кротов позвонил на работу и сказал, что берет отгул.