Мертвых не судят - Страница 26

По замешательству парня он понял, что не ошибся и психологически рассчитал все верно. Этим шестеркам было велено только передать приглашение. Они просто выбрали неудачную форму.

— Ты ладно, не горячись, — парень безуспешно пытался исправить ошибку.

— Все, поговорили, — Славич шагнул к своей машине и бросил через плечо: — За мной больше не таскайтесь. А шефу своему передай, что я сам с ним свяжусь, когда время будет.

Конечно же, это был блеф чистейшей воды. Славич понятия не имел, кто шеф этих ублюдков и что ему нужно. Но расчет оказался верным. Зеленый пиджак покорно вернулся в «тойоту». Отъезжая, Славич видел, как он о чем-то ожесточенно спорил с напарником, размахивая руками. Но следом они все же не поехали.

Продолжение, которого ожидал Славич, последовало даже скорее, чем он рассчитывал. Когда он вошел в квартиру, телефон уже звал к себе нетерпеливыми звонками.

— Игорь Николаевич? — произнес в трубке низкий голос. — Извините, ради Бога, за моих дураков. Любят, тупицы, изображать из себя терминаторов, насмотрелись американского дерьма. Мне очень нужно с вами поговорить.

— Кто это?

— Мы с вами, в общем-то, знакомы, — с легкой усмешкой сообщил собеседник. — Если, конечно, вы помните. Фамилия моя Гольцов. Помните или нет?

— Гольцо-ов! — протянул Славич, не скрывая удивления. — Помню, конечно. Честно скажу — не ожидал. Чем обязан?

— Есть у меня к вам одно дело. На мой взгляд, очень важное.,

— Для меня или для вас?

— Прежде всего, конечно, для меня. Но, возможно, оно окажется важным и для вас. Я тут неподалеку, и если вы не возражаете…

— Если вопросы насчет моей нынешней службы — можешь не тратить время, Гольцов, — сухо предупредил Славич. — Меня и прежде купить было нельзя, как ты помнишь.

— И в мыслях не было! — возмутился собеседник. — Дело касается меня лично. Ваша работа тут абсолютно ни при чем. Мне просто нужно с вами поговорить… для начала.

Славич подумал.

— Ладно, — согласился он. — Давай, заходи. Знаешь, конечно, где я живу?

— Через десять минут буду, — ответил Гольцов и положил трубку.

С Савелием Гольцовым по кличке Гута Славич имел честь познакомиться четыре года назад, когда из лагеря строгого режима в верховьях реки Туры был совершен дерзкий побег. Пятеро зеков, разоружив и связав охранника, проломили на «КамАЗе» ворота рабочей зоны и помчались в сторону города. Прежде чем успели дать оповещение по трассе, они отобрали еще один ствол у гаишника, здорово его избив. Мужики собрались отпетые, все со сроками от восьми и выше. Непонятно, как и зачем в этой компании оказался Гольцов, которому оставалось до звонка чуть больше года.

Прорваться в город они не сумели. Поняв, что дорога плотно перекрыта, они свернули с большака, бросили грузовик и, преследуемые по пятам, вышли на совхозную ферму, где захватили заложником сторожа и заняли оборону. Славич со своей командой оказался там случайно: в области они работали совсем по другому делу, но, как спецы из центрального аппарата, возглавили группу захвата.

Пока шли переговоры, пока прикидывали план возможных действий, произошло неожиданное. На ферме прозвучал выстрел, потом из ворот выбежали двое; один из зеков тащил за собой старика-сторожа. С фермы им вслед выстрелили несколько раз, но не попали. Для прикрытия убегавших по ферме ударили автоматы спецназовцев, и беглецам удалось невредимыми достичь кустарника в низинке. После нескольких минут недоуменной неразберихи появился сторож. Он был цел, не считая нескольких синяков, и ничего толком не мог объяснить, за исключением того, что один из заключенных внезапно выпалил в потолок из его же одностволки, схватил сторожа за шиворот и вытащил за ворота фермы. Оставшимся бандитам это, видимо, не понравилось, беглецов обстреляли, но, к счастью, не попали. («Прямо над ухом жикнуло, вот тут!» — взволнованно показывал дед.) Рассказал также сторож, что зеки были настроены весьма жестоко и несколько раз он всерьез прощался с жизнью. Всякий раз немного успокаивал их все тот же спаситель, которого они между собой называли Гута — то есть Гольцов.

Сам Гута вылезать из овражка и сдаваться пока не торопился, опасаясь, видимо, получить пулю как от своих, так и от спецназовцев. Дальше было все, как обычно. Последний ультиматум о безоговорочной сдаче засевшие на ферме бандиты не приняли. Во время штурма двое из них были убиты наповал, двое тяжело ранены. Один из раненых скончался, по дороге в больницу. Когда же штурм закончился, оказалось, что Гольцова в овражке нет. Воспользовавшись шумом и суетой, он дополз до опушки леса и скрылся. Ловить его отправился сам Славич с проводником служебной собаки. Но, взяв след, собака очень скоро его потеряла. То ли Гольцов-Гута посыпал за собой какой-нибудь дрянью вроде табачной пыли, то ли запах его для собаки был особенно неприятен, но овчарка крутила головой, чихала, кашляла и наотрез отказывалась работать дальше. Тогда Славич пошел за Гольцовым один.

Он догнал его к вечеру — в лесу Гута был чужаком, и шансов уйти от Славича у него не существовало даже в теории. Собственно, сам Гута в этом не сомневался. Славичу показалось, что тот даже обрадовался, когда его наконец отыскали, — не придется больше в одиночку шататься по бурелому. Вел себя он очень спокойно, Славич не стал надевать ему наручники и ни разу об этом не пожалел. Их возвращение напоминало прогулку давних знакомцев и, если бы не остервенело атакующий безжалостный гнус, могло оказаться даже не лишенным приятности. Пока они перли по тайге, Гута читал Славичу стихи и пытался даже вызвать его на литературный диспут об особенностях стихотворных литературных переводов, но в стихах Славич разбирался неважно, и диспута у них не получилось.

Спустя какое-то время Славич узнал, что происшедшее в общем и целом сошло Гуте с рук. За побег ему накинули всего лишь год, поскольку суд признал поведение Гуты на ферме серьезным смягчающим обстоятельством: сторож на суде божился, что остался жив только благодаря Гольцову. К тому же и лагерный охранник, и гаишник показали, что в нападении на них Гута не участвовал и даже вроде бы выражал категорическое несогласие с таким поведением сотоварищей по побегу.

Но Славича приговор обмануть не мог, как не могла обмануть Гутина склонность к рифмованным строкам. Он хорошо понял Гольцова, он отлично знал таких людей. Этот невысокий плотный человек с холодными рыбьими глазами рассчитывал каждый свой шаг далеко вперед. Славич знал, что, не будучи уголовником в общепринятом смысле (Гольцов сидел за крупные валютные махинации), Гута обладал авторитетом, который по непонятным причинам признавали и совсем отпетые урки, и даже воровская элита. Гуту слушали и уважали. Жизнь сторожа была ценой его, Гольцова, жизни, он понял это раньше своих подельников и безошибочно использовал этот единственный шанс. Чего не в состоянии был понять Славич — зачем Гута вообще пошел на побег. Впрочем, Славич не долго ломал над этим голову, текущие дела вскоре напрочь вытеснили Гуту из памяти.

Нынче Гольцов ничем не напомнил Славичу того оборванного зека четырехлетней давности с опухшим от укусов гнуса лицом. И бандита он тоже совершенно не напоминал — никаких зеленых или малиновых пиджаков, очень дорогой темный костюм, белая сорочка и столь же дорогой, но скромный галстук. Только глаза Гуты были прежними, по глазам Славич его вспомнил, едва открыл дверь — холодные, никогда не меняющие выражения, словно они жили отдельной, обособленной от остального лица жизнью. И по-прежнему хищно были прижаты к аккуратно подстриженному черепу хрящеватые уши.

Из «дипломата» с монограммой Гута извлек бутылку армянского коньяка — Славич не усомнился, что коньяк действительно армянский, — баночку анчоусов в маслинках, шпроты и пакет сока.

— Хлебушек у хозяина найдется? — поинтересовался он.

Усмехнувшись про себя (переход от воспоминаний к сегодняшней действительности под коньячок был все же довольно резким), Славич принес с кухни хлеб и посуду.