Мертвые сраму не имут... - Страница 29

И вот уже на зеленом поле заалел огромный тупой угол, внутри которого застыли шеренги лучников с положенными на тетивы стрелами. Против одной из сторон этого угла приводили себя в порядок прежде отступавшие легионеры, на вторую сторону неслась византийская конница, спешили за ней резервные пешие таксиархии. Вот всадники почти рядом с противостоящей им стеной красных щитов. Дружинники крепче уперлись ногами в землю, насколько можно ниже втянули головы в плечи, вскинули выше щиты. Находившиеся за спинами товарищей лучники натянули тетивы.

Обе живые стены столкнулись — крики людей, ржание лошадей, грохот металла повисли в воздухе. Упали на землю утыканные стрелами кони и люди, полетели из седел поднятые на копья всадники, вырос перед стеной красных щитов вал конских и человеческих трупов. Не было уже перед ней первой волны конницы, лишь в двух-трех десятках шагов от славян пытались сдержать лошадей отдельные уцелевшие всадники. Спотыкались о груды трупов кони подскакавших новых конных центурий, подчистую выкашивал целые шеренги конников непрерывно шелестевший в воздухе ливень славянских стрел и сулиц. Основная масса всадников, придерживая лошадей, стала уступать место для атаки своим подоспевшим пешим когортам.

Тогда громкий боевой клич пронесся над стоявшими до этого молча славянскими рядами. Их шеренги колыхнулись, бросились в едином порыве вперед. Под градом стрел и сулиц, от страшного крика и внезапно возникшей перед мордами щетины окровавленных копий взбесились византийские кони, встали на дыбы, шарахнулись в испуге назад. Вмиг опустело множество седел, в мгновение ока были вытоптаны, перемешаны в беспорядке передние ряды следовавших за своей конницей пеших таксиархий.

Не было на поле уже ни красного угла, ни ровных квадратов легионов, ни грозного вала конницы. Вместо всего этого в доростольской долине зашевелилась огромная плотная масса сражавшихся в ближнем бою людей, начало распухать над ней громадное облако пыли.

С бесстрастным лицом наблюдал за событиями в долине князь Святослав, не шевелились в седлах окружавшие его воеводы. Колыхалась пред ними на бранном поле сплошная человеческая масса, растягивались, меняли очертания ее края. Неподвижно висела над ней туча пыли, и ни на шаг не отступала ни одна из сошедшихся в смертельной схватке сторон.

Из пыльного облака вырвался одиночный всадник, быстро помчался к крепостным воротам. Осадил перед князем Святославом храпевшего под византийским седлом коня, перевел дыхание. Это был сотник Всеслав. Его лицо было окровавлено, шлем сбит набок, на кольчуге видны следы ударов чужих клинков.

— Великий князь! Воевода Микула шлет весть, что каждый русич и болгарин бьется с двумя ромеями! — с хрипом выдохнул он. — И хоть тяжко нам, ни один, покуда жив, не отступит. А еще воевода велел молвить: пора!

— Спасибо за весть, — ответил князь Святослав. — Передай воеводе, что великокняжеская дружина идет на подмогу.

— Воеводе не нужен ответ. Да и где теперь сыщешь его? Дозволь вернуться в бой с твоей дружиной, княже!

— Добро, сотник. Оставь коня и возьми копье.

Князь Святослав еще какое-то время наблюдал за кипевшим в долине сражением, затем обратился к находившимся рядом соратникам:

— Воевода Микула извещает: пора. Да и сам вижу, что настал наш черед. Потому, други, ступайте к своим воинам. А ты, Судислав, делай так, как условились.

Нахлестывая лошадей, поскакали к дружинникам воеводы, остались возле ворот под великокняжеским стягом лишь трое всадников. Тронув коня с места, князь Святослав медленно ехал перед рядами киевской дружины, пристально всматривался в суровые, застывшие в ожидании предстоящего боя лица воинов. Перед ним стояли те, с кем он прошел сквозь десятки битв от Итиля и Кавказа до Дуная и Балкан, с кем сражался на суше и воде и никогда не знал поражений. Это были те, чье оружие и отвага заставляли дрожать врага лишь при одном упоминании русского имени, кто с молоком матери впитал священный обычай воинов-русичей: жить со славой или умереть со славой, и никогда не изменял сему завету. Лучшие из лучших, краса и гордость русских дружин, отборные витязи всей необъятной русской земли, собранные под великокняжеским стягом, ждали сейчас обращенного к ним слова Святослава.

Великий князь остановил коня, приподнялся в стременах. Был он в полном воинском облачении, под шлемом, в стальных рукавицах и боевых латных сапогах. Поперек седла лежало тяжелое длинное копье, на левом плече висел продолговатый червленый щит. Словно порыв ветра пронесся по рядам дружинников, все головы обратились в сторону великого князя. Кое-где в задних шеренгах звякнуло оружие, и снова повисла тишина.

— Русичи, верная дружина моя! — разнесся громкий голос князя Святослава. — Там, за Дунаем — Русь, Киев! Здесь, пред нами — Новый Рим, легионы Иоанна! И дабы не стояла Империя на берегах Славутича, встали мы с вами на Дунае! Недруга много больше, но мы — русичи и слава — спутник нашего оружия! Так не посрамим Земли Русской, ляжем костьми, ибо мертвые сраму не имут! Станем насмерть, друга, а я пойду перед вами! Вперед, братья!

Князь Святослав соскочил с коня, с копьем в руке двинулся в направлении византийского лагеря. Он успел сделать несколько шагов, как его догнал первый ряд двинувшихся за ним русичей. Дружинники распались в стороны, снова сомкнулись, и не стало на поле великого князя. Лишь мерно колыхались ровные шеренги красных щитов, блестели над ними копья, и под низко надвинутыми на глаза шлемами и закрывавшими нижнюю часть лица кольчужными сетками нельзя было понять, где простой дружинник, а где Святослав.

— Не пристало великому князю идти на сечу как обычному воину, — заметил один из оставшихся возле ворот всадников. — Разве мало у него верных воевод?

— Да, негоже, — согласился седой, с рукой на перевязи тысяцкий Судислав. — Но сегодня последний, решающий бой, и русичам надлежит знать, что сам великий князь бьется рядом с ними. Покуда на поле брани будут оставаться хотя бы два русича, каждый из них ни на миг не усомнится, что другой — князь Святослав…

В волнении, покусывая губы, Цимисхий переводил взгляд то с застывшей в долине над полем битвы огромной тучи пыли, то на приближавшиеся к лагерю ряды свежей русской пехоты.

— Варда Склир, что сообщает магистр Петр? — спросил Иоанн. — Отчего он до сих пор не погонит варваров к Дунаю?

— Мой император, гонцы передают, что русы и болгары бьются насмерть. Чтобы победить, их следует вырубить до единого.

— Так почему он не сделает этого? Ведь славян вдвое меньше, причем магистру противостоит только их пехота.

— Русы и болгары дерутся как одержимые, они словно разучились даже смотреть назад. Магистр Петр не знает, когда победит их.

— А что он вообще знает? — недовольно спросил Цимисхий и вытянул палец в сторону надвигавшихся на лагерь русичей. — Смотри, варвары снова идут вперед. Они не только не бегут, но сами наступают.

— Они идут к собственной гибели, император. Ведь у тебя еще не тронуты схолы гвардии и «бессмертные».

— Однако на поле нет и конницы славян. Да и на лагерь движется не менее пяти таксиархий их свежей пехоты, а это не шутка.

— Это последние резервы варваров. А разве исчислимы твои силы, император? — вкрадчиво и успокаивающе прозвучал голос Склира.

— Ты прав, Варда. Прикажи двинуть навстречу наступающим русам гвардию и пусть будут наготове «бессмертные».

От императорского шатра помчались к войскам гонцы. Тотчас зашевелились и двинулись вперед прямоугольники византийских гвардейских схол, начала равнять ряды конница «бессмертных». Вдруг глаза императора широко раскрылись, среди свиты пробежал тревожный шепот, вокруг Цимисхия нависла напряженная тишина.

Из раскрытых ворот Доростола плотными рядами стала выходить славянская пехота, размыкаться в стороны. И вот уже под стенами крепости на месте направившихся в атаку на византийский лагерь воинов застыли свежие шеренги славян. Из городских ворот вынеслись в поле и несколько рядов конников, однако всадник, над которым развевалось знамя, махнул рукой, и конники медленно попятились назад, заставив перемешаться следовавших за ними товарищей. Потерявшая строй толпа всадников исчезла в крепости, и подле ворот все замерло. Но теперь на недавно пустом месте под стенами Доростола виднелись ряды червленых щитов, блестели над ними копья, веял над тремя всадниками великокняжеский стяг.