Мертвые мстят. Рассказы американских и английских писателей - Страница 12

Помощник неохотно попятился к двери, качая неодобрительно головой.

— Вы слишком добры, шериф. Обращаетесь с бешеными собаками так, словно они человеческие существа.

— Иди и выпей пива, Дэви.

— Если хотите, я постою за дверью.

— Лучше выпей пива в баре, — спокойно и терпеливо заметил шеф. — Я был уже шерифом, когда ты ходил под столом. Думаю, что могу справиться с любой неожиданностью, если таковая возникнет.

Помощник вышел, закрыл за собой дверь и повернул ключ замка.

Шериф жестом предложил подсудимому сесть, и тот опустился на железную койку.

— За кого принимает меня ваш помощник? За голодного медведя, который может вас съесть? — язвительно спросил Борк.

— Он же сказал, что вы для него бешеная собака.

— Что вы думаете, что они сделают со мной, шериф?

— Ситуация тяжелая. Я допускаю, что вы даже совсем невиновны. Но вас судят пристрастным судом. Фактически у вас нет никаких шансов оправдаться. Но вы ведь не хотите болтаться на виселице, не так ли?

Борк провел пальцем по взмокшему от пота воротничку рубашки.

— Да, я бы не хотел.

— Они намерены вас повесить. Этот судья, старый Бедеккер, обожает выносить смертные приговоры. Они уже заранее решили, что вы виновны в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Решили еще до начала процесса.

Борк содрогнулся.

— Вот почему они так безжалостно смотрят на меня.

— Такова ситуация, мистер Борк. Им нужно кого-то повесить. И они никогда не повесят кого-нибудь из местных, если есть другая возможность.

— Следовательно, у меня нет ни малейшего шанса?

— В этом суде, да.

— Но я не виновен.

— Может быть. Но если бы вы даже были виновны и справедливо осуждены, мне бы не хотелось вас повесить.

— Неужели?

— Это правда.

— Тогда кто же накинет петлю?

— Никто. Если я смогу предотвратить казнь.

Шериф Ленни быстро подошел к двери с зарешеченным оконцем и прислушался. Примерно через минуту полицейский вновь приблизился к Борку. В руках шерифа был плотный пакет, который он достал на ходу из-под рубашки. Ленни развернул промасленную бумагу и показал изумленному Борку шесть лезвий от пилы-ножовки.

— Что за штука? — еле слышно прошептал подсудимый.

— Положите это под матрац.

Борк взял лезвия и быстро их спрятал, все еще не веря своим глазам.

— Хотите сигару? — предложил шериф.

Руки Борка задрожали, когда он откусывал кончик сигары. Засунув другой ее конец в рот, потянулся головой к огню зажигалки, которую шериф уверенно держал в своей старой, коричневой от загара ладони. Погасив зажигалку, шериф посмотрел вверх на окно.

— Прутья из мягкого железа, мистер Борк. Вам потребуется меньше трех часов, чтобы перепилить их. Дэви ночью здесь не будет. Начав пить, он уже не остановится, пока не свалится. Пилите до конца только верхние концы прутьев. А потом нажмите на них, и они вывалятся наружу вместе с нижней планкой рамы окна, словно вставная челюсть судьи Бедеккера, когда он слишком громко орет. Дерево, из которого сделана рама, давно прогнило. Как, впрочем, и весь наш город.

— Но я ничего не понимаю.

— Все очень просто. Я устал вешать осужденных. Через месяц ухожу на пенсию и не хочу, чтобы еще одна смерть отягощала мою душу. Вы когда-нибудь видели повешенного? Я имею в виду близко, лицом к лицу?

— Нет, — прохрипел в ответ Борк.

— Об этом в газетах не пишут. Об обязанностях палача не принято снимать фильмы или показывать весь процесс казни от начала и до конца по телевидению. Набравшись некоторого опыта, начинаешь считать себя экспертом, но это не так. Скажем, у осужденного при повешении ломаются шейные позвонки, а удушения не наступило? Приходится снова совать его в петлю. Иногда обрывается веревка от слишком большого веса. Или развязывается узел. Никогда все точно не рассчитаешь. В последний раз, когда я вешал, преступник упал, как положено, с петлей на шее в люк. Я подумал, что все кончено. А он вдруг высовывает оттуда свою голову…

— Прошу вас… Прошу, не надо таких подробностей.

— Конечно, конечно, мистер Борк. Эти подробности никто не хочет слушать. Пусть палач делает свое дело. Легко сказать, что человек может прекратить заниматься тем, чем ему не нравится. Но в реальной жизни освободиться от обязанностей значительно труднее. Я всегда хотел быть только шерифом, а теперь я еще и палач. Палачом никогда не хотел быть, но, знаете, кто заставил меня им стать? Моя жена. Это Лаура заставляла меня соглашаться на исполнение приговора, твердя: «Повесь еще одного… Повесь в последний раз… Повесь еще…»

Шериф внезапно умолк. Может быть, потому, что голос его становился все громче и громче, и дыхание чаще и тяжелее. Некоторое время он стоял молча, словно приводя в порядок свои нервы. Наконец, улыбка вернулась к нему.

— Видите ли, за каждое исполнение приговора я получаю дополнительную премию. А Лауре нравится транжирить деньги. И, кроме того, если бы я не вешал преступников, меня бы вряд ли переизбрали на должность. А Лаура гордится тем, что она жена шерифа.

Ленни вынул сигару изо рта и уставился на нее, словно решая стряхнуть пепел или нет. Он вновь заговорил, но так тихо, что Борку пришлось напрячь слух, чтобы различить слова.

— Если бы не она, я давно бы уехал из этого проклятого города. Если бы не она, я бы мог делать то, что хочу. Посетить например, места, которые не видел. Заняться чем-нибудь инте- ресным…

Вечерние тени, заполнившие камеру, еще более омрачили грустное лицо шерифа.

— Я знаю, что значит находиться в заключении, мистер Борк. Ведь всю свою жизнь я тоже провел в тюрьме.

Шериф вновь подошел к двери и прислушался. В наступившей тишине узник различил веселые голоса детей, играющих на улице. Полицейский обернулся.

— Вы ведь рисуете картины, не так ли, мистер Борк?

— Да. Поэтому я здесь. В моем автомобиле кончился бензин, но у меня не было денег, чтобы наполнить бак. Также поэтому я не могу нанять хорошего адвоката. Да, я художник

— В этом округе еще ни разу не повесили богача, мистер Борк. И еще одно: некоторые из тех. кого здесь повесили, были невиновны. И сознание этого не дает мне спокойно спать.

Борк поразмыслил нал сказанным и спросил шерифа:

— Вы действительно хотите, чтобы я перепилил решетку этой ночью и сбежал?

— Вам решать, если не хотите быть повешенным. Но я определенно не хочу быть вашим палачом.

— Но есть ли у меня шанс благополучно уйти от погони?

— Есть. И довольно большой. Иначе бы я не принял мер, чтобы вас спасти. Я не хочу, чтобы вас поймали и вновь доставили сюда для неминуемой казни при моем участии. Поэтому я разработал для вас маршрут побега, мистер Борк. Вы проберетесь через болото и отсидитесь денек-другой в моем охотничьем домике. Затем я отвезу вас до границы штата в моем пикапе.

— В вашем охотничьем домике? — прошептал Борк.

— Да, в нем. Уверен, преследователям и в голову не придет искать вас в моем владении.

— Думаю, что вы правы.

— Тогда действуйте, мистер Борк, и помните: если сегодня вы не выберетесь отсюда, завтра они вынесут вам смертный приговор, и вы пропали. Эти присяжные уже спят и видят, как вы болтаетесь в петле. Удачи вам, мистер Борк.

С этими словами шериф Ленин покинул камеру, открыв своим ключом дверь и вновь заперев ее.

Борк подождал, пока часы на здании суда пробили девять раз, и принялся за распиливание оконной решетки. Для этого ему пришлось взобраться на умывальную раковину и встать на цыпочки. Работать было крайне неудобно, мышцы от напряжения сводило судорогой. Лезвия ножовки постоянно гнулись. Борку приходилось держать их вплотную к железным прутьям и пилить короткими движениями. Ссадины и царапины покрыли сгибы пальцев. Порой казалось, что он занимается напрасным делом, но мысль о неизбежности повешения подстегивала его силы и волю.

К тому времени, когда он перепилил первый прут, одно из лезвий сломалось пополам, а на двух других местами стерлись зубцы. Правая рука узника превратилась в сплошую рану и обильно кровоточила. Борка охватило сомнение, сможет ли он осилить второй прут.