Мертвые бродят в песках - Страница 148
Перед ее мысленным взором встает море – синее, бесконечное, такое, каким видела она его в юности. Лодка качается на волнах… Да-да, именно лодка… это называется лодка… она может повторить сейчас: лодка, лодка… А ее голова лежит… так… голова ее лежит на плече мужа… Вспомнила! Через десять дней он уйдет на фронт… Они наконец достроили дом, которым были заняты всю весну и лето… Вот наконец построили… То есть сегодня закончили и сейчас пришли к морю… сейчас они будут купаться, а пока сидят в лодке… Пока она обнимает мужа, водит пальцем по татуировке и вслух читает: Синеморье… «Зачем тебе это?» – спрашивает она. «Я родился здесь…» – «А больно было, когда выкалывали?» – «Конечно. Тебе не нравится?» – «Почему? Мне все в тебе нравится, Hyp!»
– Hyp… Hyp… даулет… – прошептала Кызбала.
Одна из балок сухо затрещала, посыпался песок. Нурдаулет сквозь треск дерева и шорох песка не услышал ее шепота. Кызбала, испугавшись громкого звука, подняла с подушки голову. Она увидела калеку, который бросился к ней, и подумала: «Кто он такой? Что он делает в моем доме?» Впервые за много-много лет она задала себе совершенно осознанно вопрос и совершенно осознанно стала искать ответ на него.
Она огляделась. За стенами дома бушевало. Из щели, где обвалилась балка, сыпался струей песок. Чем бы ее заделать?
Калека, в лице которого было немое удивление, готовое перерасти в изумление и радость, смотрел на нее снизу вверх. Такое знакомое лицо… такое знакомое… Грудь… Татуировка… Кызбала наклонилась. Мало свету, керосинка еле светит. «Сине…» Она наклонилась еще ниже, уже что-то предчувствуя: «морье»… Синеморье!.. Нурдаулет…
– Hyp! – вскричала Кызбала и бросилась к мужчине. – Нурдаулет! Душа моя!
Нурдаулет, потрясенный, молчал.
– Hyp! Я же говорила, говорила! Говорила, что не умру, пока не увижу тебя!
– Кызбала… Кызбала… – Нурдаулет плакал.
– Я не сберегла сына… Прости меня…
И тут рухнула центральная балка, не выдержав тяжести песка, которым все эти дни заваливало дом сверху. В то же мгновение рухнул и весь потолок. Развалины дома стало быстро заметать песком.
– Нурдаулет!.. Кызбала!.. – В этом двойном крике была безысходное отчаяние, был ужас. Эти крики перекрыл вой ветра, эти крики умерли под слоем песка…
«Нет, не стихает… – все размышлял Кахарман. – Сколько же еще сидеть здесь?»
– А куда торопиться? – бодренько проговорил Жындыбай. – Салям!
– Привет! – обрадованно поздоровался Кахарман. – Хоть с тобой поговорить от скуки.
– Скука – вещь ненадежная, – пробурчал Жындыбай. – В прошлый раз как раз по этой причине ты не стал продолжать разговор. Чем меня и обидел…
– Брось обижаться. В конце концов, ты дьявол: чего тебе обижаться на простого смертного…
– Ну, пока что я еще не сатана, – заскромничал Жынды бай. – Я всего лишь джинн… – Он испытующе глянул на Кахармана. – Решил анашой побаловаться? Что – дружок приучает?
– Попробовал из интереса. Да и тоска… А ты что такой невеселый? Может, курнешь?
– Измотался я за эти дни; буря измотала…
– А я думал, не устает нечистая сила.
– И мы устаем. Думаешь, легко семью прокормить? Я, к примеру, в трех местах работаю – по совместительству. Так намотаешься за день, так перенервничаешь, что и уснуть не можешь. Сегодня вот не спал всю ночь…
«Знакомое дело», – подумал Кахарман.
– Точно, знакомое. Когда людям не спится – тогда и нам нет сна.
– Ты что, телепат? – растерялся Кахарман.
– Тому мы обучены. Приятно. Приятно копаться в чужих мыслях.
– А мне не очень…
– Я много знаю про тебя. И вообще много знаю…
– Не слишком ли ты самонадеян?
– А чего скромничать? Я же не человек. Ему это вредно, не спорю. Но к нашему счастью, мало таких скромных, как ты, Кахарман. Всю прочую массу человечества мы легко сбиваем с пути. Нашептываем им: ты много знаешь, парень, о как много ты знаешь! И дурак начинает кричать: я знаю, я знаю больше всех! Глядишь, и свернул себе шею. А нам радость – еще одного одолели!
– А за границу вы ездите?
– Мы? – Жындыбай хихикнул. – Мы социалистические дьяволы и джинны. За границу нас не пускают – невыездные мы. Там и своей нечистой силы девать некуда.
– А безработица у вас бывает?
– Конечно! Каждый дрожит за свое место, работает не разгибая спины – иначе выгонят в три шеи. А виноваты в этом, между прочим, вы – люди!
– Помилуй, какое отношение имеем мы к вашей безработице?
– Как какое? Политическая борьба, экология, ядерные испытания, атомные станции, армия, лагеря – сколько жертв! Чего далеко ходить – даже у тебя на побережье дети мрут, едва родившись. Дьяволов и бесов предостаточно, а людей на земле все меньше и меньше. А сколько психушек в городах. С умалишенными мы тоже ничего не можем поделать – мы даже их побаиваемся, эти не подчиняются ни Богу, ни черту… Вот такой вы темп взяли, дружище! Еще пару пятилеток поживете так – не нужна будет нечистая сила. Нас уволят по сокращению – вы сами себя погубите. Наш начальник сатана умеет считать деньги – раздутых штатов он не, допустит. Это тебе не ваш министр финансов, которому плевать и на государство, и на народ.
– М-да… – покачал головой Кахарман. При слове «министр» он встрепенулся. А не порасспрашивать ли Жындыбая, какие у них там есть министерства, что из себя представляет небесная бюрократия? Но расхотелось ему говорить о министерствах – он вспомнил дела земные, свои безнадежные визиты в чиновничьи кабинеты, и тошнотворное чувство подкатило к нему.
– А заграничные дьяволы, наверно, живут лучше наших, советских?
– С чего ты взял? – Жындыбай снова хихикнул. – Там же меньше искушений, между прочим: едят там люди вволю, одеваются, как хотят, нравом спокойные, лицами улыбчивые – чем там искушать человека?
Жындыбай смолк, прислушиваясь.
– Пока я тут с тобой о том, о сем – ветер-то утихает! Непорядок! Поспешу к коллегам – сейчас зашуруем с новой силой. Земля застонет! Ну, пока!
Он нырнул в печь и вылетел в трубу. Из печи пыхнуло золой и сажей прямо Кахарману в лицо, и он… проснулся. Все в той же тьме, в которой и уснул.
В самом деле, в трубе что-то шуршало. Что за чушь! Летом печи не топят: какая может быть зола? Приоткрыл дверцу печи, пощупал и понял – соленый песок. Зажег спичку, поднес к часам. Было восемь часов утра… или вечера?
Зашевелился и Кайыр:
– Который час, Каха?
– В последнее время меня посещает некий дьявол, которого я называю Жындыбаем… Ведем с ним всякие разговоры… – Кахарман спохватился: – На моих восемь, но не могу понять – восемь чего?
– Восемь утра, это вероятнее. Утихает, кажется, небесная война. Не получилось светопреставления.– Пора бы. Представляю, что сейчас творится у нас тут в округе… – Он провел ладонью по подбородку. – Солидно мы обросли, не испугать бы женщин…
Кайыр не ответил ничего, но вскоре шепнул: – А прехорошенькая эта сноха, а, Каха?
– Заткнись! – зло буркнул Кахарман. Кайыр опешил.
– Ну если в самом деле хорошенькая! Мне что – глаза себе выткнуть, чтобы не смотреть?
– Зажги лучше лампу – чего мы в темноте? Темнота располагает к похоти – запомни, юноша…
Кайыр засветил лампу, потом закурил. Потянуло анашой. Он думал: «Хорошо, что стихает. Еще сутки – и рухнула бы избенка, точно. И все мы тут померли бы героической смертью под обломками и песком. И каждому посмертно положили бы на грудь Золотую Звезду Бессмысленного Труда… Эхе-хе… Интересно, как там Караулбек? Как поезд? Давно, наверно, перевернуло и засыпало…»
Вдруг он спросил:
– Каха, что древнее: жизнь или земля наша?
Кахарман и не понял, что Кайыр решил над ним подшутить.
– А как это определить? – спросил он вполне серьезно.
– Очень просто – побывать на том свете! – И Кайыр расхохотался. – Один – ноль!
Анаша, которую он выкурил на пустой желудок, быстро сделала свое дело: он повеселел, глаза у него стали масляными.
Меиз позвала их к чаю. Кахарман почувствовал прежнюю неловкость: свалились на голову два здоровенных мужика, живут, кормятся шестой день подряд. Садясь за стол, он проговорил: