Мертвые бродят в песках - Страница 139
И Марзия начала перечислять добрые дела ее сына. Но Корлан остановила ее, она нисколько не сомневалась в словах Марзии.
«Поговаривают, что Кахарман стал выпивать. До нас тоже доходят эти слухи…»
Она выжидающе смотрела на Марзию, Марзия решила ответить немедленно, чтобы паузой не усугублять тяжести этого разговора, возникшего между ними: «Э, Корлан! Собака лает – караван идет. Всегда найдутся сплетники и завистники на хорошего человека… Трудно в наше-то время встретить мужчину, который бы не выпивал…»
И снова Корлан перебила ее досадливо: «Будто ты не понимаешь, о чем я спрашиваю!»
Тогда Марзия ответила: «Корлан, я хочу тебе сказать по праву человека, который лучше знает, что это такое – скитаться, бросив родные места, без работы, которой отдавал душу. Сердце у человека не камень – знала бы ты, как я плачу по ночам, вспоминая наш Караой. Другой бы давно сошел с ума, а мы как видишь – живы, хотя должны умереть, умереть!»
Последние слова Марзия произнесла с ненавистью. Корлан не поняла: к самой ли себе, за то, что еще продолжает жить, или к тем, кто виноват в изгнании Кахармана. Она посмотрела куда-то вдаль сквозь слезы и сказала совершенно спокойно и даже рассеянно, будто это было решено для нее и для Кахармана давно: «Да, умереть. Судьба нашего несчастного моря не оставила нам другого пути. Ты знаешь, как ему больно, Корлан?! Ты знаешь, сколько уже лет он носит черный, тяжелый камень в своем сердце?! Еще бы ему не пить!»
Так ответила Марзия, и больше с Корлан они об этом не говорили.
Странные эти слова Марзии, произнесенные ею будто бы даже с какой-то угрозой, с какой-то отчаянной мстительностью не шли из головы Корлан. В Семипалатинске, помогая Айтуган собираться, она вдруг замирала с какой-нибудь плошкой в руке, и все повторяла про себя: «Судьба нашего несчастного моря не оставила нам другого пути!» – краешком какого-то темного, смутного чувства понимая, что эта страшная, угрожающая фраза имеет прямое отношение к Кахарману, – но какой, она не могла взять в толк.
Было ясное, солнечное утро. Корлан подошла к окну и, вся освещенная солнечным светом, который показался ей сегодня каким-то пронзительным, вдруг вскрикнула – она вдруг поняла все про Кахармана! Она поняла все про своего ненаглядного сына!
Солнечный свет ударил ей в глаза, и в глазах у старой матери почернело.
– Апа! – бросилась к ней Айтуган. – Апа, что с вами?!
Она помогла Корлан дойти до дивана, усадила.
– Не пугайся, доченька… Что-то нехорошо… – Корлан погладила руку невестки. – Сейчас пройдет… Прилягу… Тяжело мне сидеть…
Айтуган подложила ей под голову подушку. Корлан прикрыла тяжелые веки и успела подумать: «Травки бы… Марзия что дала…» И провалилась куда-то в темноту.
Нет, не в темноту. В яркий солнечный свет, который бывает только в детстве, в запахи трав, которые волнует голубой-голубой ветер лета.
Она идет по высоким травам Жидебая и видит, как лошади тянутся к реке Караул. За ними бегут жеребята, высоко в небо летит их звонкое ржание. Маленькая девочка Корлан идет по травам Жидебая – бездонное небо, бескрайняя степь… Как необъятен этот мир! Что за простор, думает она. Какая свобода!
…Под самое утро в небольшом ауле под Баканасом раздались крики: «Убили Шакарима! Шакарима убили! Вставайте!» Перепуганные люди выскочили на улицу. В самом центре аула остановилась арба. Люди плакали. Их любимый поэт был мертв. Он лежал лицом вверх в арбе – глаза его были открыты. Перед арбой появился начальник местного НКВД Карасартов, поднял вверх наган. Люди шарахнулись. «Испугались? – загоготал Карасартов. – Ну и зря! Не меня надо бояться, а вот таких мерзавцев! – Он ткнул наганом в мертвое тело Шакарима. – Знаете, кто это такой? Это главарь банды, которая выступала против Советов, которая баламутила в аулах народ!» – «Дедушка!» – вскрикнула Корлан. «Даже глаза не прикрыли – срам-то какой ему так лежать!» – прошептала мать. «Шакарим – главарь банды? – изумленно проговорил отец. – Да он и слыхом не слыхивал, что у нас тут в аулах делается: жил себе в горах, один, тихо… Какая банда? Или этот млиса спятил?» Мать, прижимая Корлан к себе, зашептала отцу: «Молчи, беду накличешь!..» – «Чего смотрите на меня как бараны? Вышел бы кто-нибудь прикрыть глаза вашему любимому шарлатану: кто смелый?» – продолжал веселиться Карасартов. На горстку людей, в страхе плотно прижимавшихся друг к другу, были направлены винтовки милиционеров и солдат, которых бросили на подмогу начальнику НКВД.
Никто в толпе не шевельнулся. Шаг – и пуля в лоб. Это знали все. Всякий убитый числился затем в отчетах как бандит из банды – да и кто в то время спрашивал про невинно убитых? «Боитесь? – не унимался Карасартов. – А еще били себя в грудь – «великий род Ыргызбая»! Надо же! – Он выстрелил несколько раз в воздух. – Вперед!»
Мать, чуть подталкивая впереди себя Корлан, шагнула к арбе. Все ближе лицо дедушки, все ближе худое, посеревшее лицо любимого дедушки.
Совсем недавно, неделю назад, он приезжал домой за кое-какой провизией.
Корлан сидела у него на коленях, а он шутливо зарывался лицом в ее волосы и все бормотал: «Ну и сладенько внучка моя пахнет. Словно медок золотой… словно медок…»
«Видит сейчас что-нибудь дедушка или нет? – думала девочка. – Нет, он ничего не видит, тогда бы мертвым не закрывали глаза.» – «Ата, ата…» – это рыдающий голос матери. Девочка не видит следов крови на лице, пуля, наверно, попала ему в грудь. Мать подтолкнула девочку – Корлан принялась закрывать глаза Шакариму: «Спи, дедушка…» Ей показалось, что он шепнул: «Спасибо, внученька… медок мой золотой».
Карасартов мановением руки смахнул ее с арбы. Девочка упала спиной на землю. Молодые – конопатые, голубоглазые – солдаты громко засмеялись. Она не понимала, почему они смеются…
Да, тогда, в тысяча девятьсот тридцать первом году они, нелюди из НКВД, убили Шакарима, в горах.
Карасартов дал знак – арба тронулась. Тридцать лет никто не знал, где было брошено тело мертвого поэта. Это стало известно в тысяча девятьсот шестьдесят первом году – его тело убийцы бросили в сухой колодец в далекий степной…
Что за неслыханная дикость, думала сейчас, на излете жизни, в сущности уже по ту ее сторону, Корлан.
…Баканасские горы… В казахской степи начался Великий голод – равнина Жидебай полнилась трупами…
Если бы не Насыр, который привез ее к морю, если бы не море, в котором тогда было видимо-невидимо рыбы, ей бы не жить на белом свете. Она стала взрослеть на берегу священного моря. В те годы морской прибой можно было слышать из окна отчего дома Насыра. В первую брачную ночь, когда в Караое только-только начало светать, Насыр повел ее к морю…
Босые ступили на морской песок… Звуки их шагов тонули в его ласковой, мягкой влажности… Они столкнули лодку, и Насыр стал грести. Он решил в этот тихий, прекрасный час рассвета покатать молодую жену. Вскоре к их лодке присоединились две огромные рыбины, наверное, они оберегали молодоженов в их свадебном путешествии. Это были Ата-Балык с Матерью-Рыбой.
– Что за красота! – думала Корлан и не могла понять, думала ли она тогда, совсем молоденькой девушкой, или думает это сейчас, когда пролетело столько лет, когда она одной ногой стоит в могиле?
– Aпa… Aпa, что с вами? – откуда-то издалека доносился до ее обморочного сознания голос; голос вроде бы знакомый… до боли знакомый, потому что он каким-то образом был связан с Кахарманом… с Кахарманом… Что за красота! – снова подумала она. Не будите ее, зачем вы ее будите – ей так хорошо, она не чувствует никакой боли, никакой тяжести прожитых лет. Она сейчас та самая худенькая, молоденькая девушка, которая из лодки оглядывает бесконечное синее море и думает: что за красота!– Апа! – между тем вскрикнула Айтуган совсем уже испуганно. Прижалась ухом к груди Корлан – Корлан дышала тяжело, хрипло, неровно. Айтуган побежала к соседям – надо было вызывать «скорую»!
…На месте той красоты сейчас солончак. Такой же беконечный, как когда-то была бесконечна морская гладь. Над ним вихрится белый-белый морок. В этом мороке что-то мелькает, какая-то человеческая фигура – кажется, это Кызбала. Бродит словно тень в этом мороке, тихо что-то бормочет… Сколько же лет она бродит? Пятьдесят? Сто? Тысячу? Чего она ищет в этом мороке? Сына? Голубые волны? Или себя – иную, счастливую с Нурдаулетом?..