Мертвое Сокровище - Страница 7

На окраинах люди ютились в хибарках, построенных из того мусора, который остается на площади после ярмарочных дней; обстановку их составляли предметы, найденные на караванных путях. Здесь наверняка велась торговля краденым; можно найти и одурманивающие порошки, и яды, и неплохое оружие с плохо отмытыми следами крови, и одежду, бывшую роскошной до того, как ее разрубили вместе с ее владельцем.

Конан умел отдавать должное подобным местам, однако соваться туда сразу не стал. Для начала он обошел «респектабельную» часть городка и обнаружил там гостиницу. Подслеповатые окна ее выходили, как и следовало ожидать, прямо на площадь. Здесь путешественник снял комнату и устроил в стойло свою лошадку. Затем он проглотил плотный обед и отправился на прогулку.

Трущобы сразу поглотили его. Как бы ни были они малы, но человек, оказавшись там, невольно чувствовал себя отрезанным от всего остального мира. Как будто в жизни не существует больше ничего, кроме покосившихся хибар, больных и уродливых физиономий, встречающихся на улицах, чавкающей грязи под ногами, нечистот, изливаемых из каждого окна, грубых голосов

— всего того, что составляет «неповторимую атмосферу» подобных мест. Наверняка существуют люди, которые здесь рождаются, проводят безотрадные дни и в конце концов умирают, оставаясь в полном неведении относительно того, что происходит за пределами этого замкнутого, отвратительного мирка.

При одной мысли об этом Конан содрогнулся.

Мимо него несколько раз пробегали люди, которые явно преследовали друг друга. В первый раз это была девушка с растрепанными нечистыми волосами, полураздетая, за которой гнался мужчина приблизительно такого же вида. Конан посторонился, пропуская их мимо себя. Девица скакала довольно резво и голосила на бегу, награждая своего преследователя различными нелицеприятными эпитетами. Тот отвечал столь же бойко. Вскоре их голоса стихли, поглощенные трущобами.

Вторая пара была, если можно так выразиться, зеркальным отражением первой. В этом случае удирал во все лопатки мужчина, да так, что его лохмотья развевались, точно грива у скаковой лошади, а подошва одного из сапог отскочила и полетела прямо в Конана, который и на сей раз предпочел не вмешиваться и пережидал возле покосившегося забора. За мужчиной гналась женщина, жилистая и костлявая. В руке она держала увесистую дубину, которой явно намеревалась угостить бедолагу. Стоит ли упоминать о том, что оба ругались на чем свет стоит!

Конан счел обе сценки довольно забавными и даже позволил себе ухмыльнуться в спину женщине.

Он искал то, что можно было бы назвать здешним «публичным местом». Вероятнее всего, это будет кабак, сочетающий в себе бордель, меняльную контору и клуб по интересам.

И таковое заведение в конце концов открылось его взору. То была очень маленькая и чрезвычайно грязная хибарка, снабженная, однако же, балконом. На балконе стояла полураздетая толстая женщина в розовом платье и курила кальян.

Конан поднял голову и встретился с ней глазами.

Во взгляде женщины он прочитал, как ему вдруг почудилось, все: мгновенно сменяя друг друга, мелькнули там чумазая тощая девочка, смазливая девица, исполненная решимости жить по возможности шикарно, предприимчивая особа средних лет, достигшая той высоты общественного положения, какая только возможна для дамы ее происхождения и места жительства… и еще — глубокое знание всех человеческих пороков. Эта толстуха умела оценивать человека по заложенной в том возможности ко греху. И уж эту-то возможность она в нем зацепит и позволит ей развиться, а затем выложит счет. И он оплатит ей этот счет — будьте любезны!

Но и в синих глазах северянина толстая дама в розовом увидела нечто. И это нечто заставило ее стыдливо потупиться, признавая его превосходство. Ибо перед ней был настоящий разбойник. Не грязноватый тип из трущобы, не слабовольный бродяга, оказавшийся в Десинпде по воле судьбы, — нет, варвар представлялся ей крепким орешком, которого обычным приемом не пронять.

Женщина и пытаться не стала.

Она вынула чубук изо рта и произнесла:

— Привет тебе, мужчина! Ты стоишь перед заведением Хюльдран, а я сама и есть Хюльдран, так что все вопросы можешь задать мне!

— Не станем же мы кричать друг другу, как разлученные любовники через реку! — ответил ей Конан.

Хюльдран хихикнула. Розовый шелк на ее груди всколыхнулся.

— Забавный ты мужчина. Что ж, полезай ко мне на балкон.

Конан смерил взглядом хлипкую халупу.

— Как бы он не развалился, почтенная Хюльдран, — возразил киммериец. — Сдается мне, твое заведение столь же эфемерно, что и дым из твоего кальяна.

— Ты и прав, и ошибаешься, — хмыкнула хозяйка борделя. — Ну ладно. Сейчас я спущусь к тебе и отворю дверь. Что-то мне подсказывает, мужчина, что с тобою можно иметь дело. Только ответь, сколько заплатишь ты мне за услуги?

— У меня осталось немного серебряных монет, — сказал Конан. — Пару из них я отдам тебе.

Толстуха скрылась и вскоре появилась на пороге. Низенькая дверца покачнулась, и перед Конаном открылась темная прихожая. Там ничего не было видно. Хюльдран не стала зажигать лампу.

— Мое розовое платье достаточно хорошо видно даже в такой темноте, — произнесла она не без гордости. — Иди за мной и не заблудишься.

Конан так и поступил. В Хюльдран чувствовалась коренная обитательница преступного мира, воровка и скупщица краденого высокого класса

— здесь не нужны были хитрость и коварство. В определенной мере Конан был здесь среди своих.

Низенький проход неожиданно вывел в просторное помещение. Невероятно, чтобы внутри той убогой хибары, которую Конан только что созерцал, стоя на улице, могла бы поместиться такая большая зала. Вероятно, верхнее здание служит только прикрытием, а настоящая жизнь кипит здесь под землей.

— Добро пожаловать в подземную Десинаду!

— произнесла Хюльдран, подтверждая догадку Конана.

Подземный мир Десинады обладал совершенно иной географией улиц. Здесь все выглядело по-другому. Повсюду горели факелы и лампы, люди одевались куда приличнее — многие, впрочем, предпочитали живописные лохмотья шелков и парчи обычной добротной одежде. Женщины казались доступными и одновременно с тем сварливыми, но они не выглядели ни голодными, ни забитыми. Мужчины красовались с оружием, но редко пускали его в ход.

Эта игра в тайную жизнь развеселила Конана, и здешние «негодяи» показались ему забавными и безобидными, как малые дети с деревянными сабельками.

Впрочем, и среди них наверняка есть настоящие. Их-то и следовало отыскать.

Но для начала Конан решил как следует потолковать с Хюльдран. Уж эта-то женщина наверняка запомнила бы Берлиса, если только он побывал в Десинаде.

— Хочешь порошка или выпивки? — осведомилась хозяйка.

— Я бы предпочел выпить, — сказал Конан. — Мне надо голову держать ясной.

Хюльдран расхохоталась.

— Разумное решение. Ладно, я велю Цессии…

— Не надо никаких Цессий, почтенная Хюльдран, — перебил Конан. — Пусть она даже распрекрасна, как цветок, я предпочту сегодня беседу с женщиной умудренной опытом пустой возне с девчонкой.

— Ух как ты умеешь разговаривать! — восхитилась Хюльдран. — А я-то думала, что ты простак-варвар, которому требуется глоток вина и крепкогрудая девчонка под бок.

— Это мне тоже требуется, но не сегодня.

— Как скажешь. — Хюльдран подозвала полуобнаженную девицу и велела ей принести кувшин и две больших кружки.

Поначалу они пили и болтали о разной ерунде. Хюльдран поведала жалостливую историю о том, как сделалась проституткой. Наверняка эту историю она рассказывала всем своим клиентам, кто обладал хоть малейшим признаком сентиментальности, и те платили ей больше — из сострадания к чувствительной душе, погруженной в трущобы волею злой судьбы. Конан выслушал не без интереса. Он понимал, что перед ним профессионалка, и поневоле восхищался ее умением. Даже сейчас, утратив большую часть своей природной привлекательности, Хюльдран обладала несомненным обаянием.