Мертвая зыбь - Страница 20

Однажды вечером Юрий Артамонов возвращался домой из кинематографа. Он продвигался в толпе, выходившей из кинотеатра, публика невольно давала дорогу статному, высокому человеку, презрительно щурившему глаза, роняющему сквозь зубы:

– Пардон…

Он долго не мог привыкнуть к штатской одежде. Офицер чувствовался в его манере разговаривать, в походке и в жестах.

Артамонову было нестерпимо скучно в Ревеле, он до сих пор считал его русским губернским городом, а не столицей эстонского буржуазного государства. Все его раздражало, даже крепостные стены и башни, Вышгород, по-эстонски Тоомпеа, административный центр, узенькие улицы старого города, здание ратуши со шпилем и флюгером, изображающим воина с алебардой, герб города и купеческой гильдии – белый крест на красном поле. Эстонские буржуа, как крупное купечество во времена Большой гильдии в пятнадцатом веке, считали себя хозяевами страны. И каково было это терпеть ему, Артамонову, офицеру гвардии Его Величества. Он и его друзья должны были заискивать перед новоиспеченными министрами и генералитетом. Артамонов был уверен, что это ненадолго, что он еще расплатится с этими господами за унижение. А пока надо было терпеть и вести скучную переписку с Берлином, Парижем, Варшавой, со штабом Врангеля, расквартированным в Сербии, с Высшим монархическим советом, с молодым и старым князьями Ширинскими-Шихматовыми, с Николаем Евгеньевичем Марковым, по прозвищу «Валяй, Марков», известным в прошлом скандалами в Государственной думе, членом Думы от Курской губернии, пользующимся теперь влиянием при дворе «Верховного». Как и Щелгачев, Артамонов люто ненавидел «адвокатишек» Маклаковых и Милюковых, болтавших о какой-то конституции, сидевших все-таки в Париже, а не в Ревеле. В тот вечер Артамонов спешил домой. Он ожидал к себе Щелгачева, у которого были какие-то новости из Стремске Карловцы от людей, близких к Врангелю. И когда хорошенькая горничная Эрна открыла Артамонову дверь и сказала, что его ожидает господин, Артамонов был уверен, что это Щелгачев. Но он увидел совершенно незнакомого ему человека. Тот поднялся навстречу, вертя в руках какой-то маленький конверт.

– С кем имею честь?

– Позвольте для начала вручить вам письмо Варвары Николаевны… – сказал гость.

Артамонов машинально вскрыл конверт, пригласил гостя сесть и прочитал: «Милый, дорогой мой Юрий, это письмо тебе вручит Павел Петрович Колесников, оказавший мне большую услугу. Какую – он сам тебе скажет. Слава богу, все обошлось… Обнимаю тебя, Христос с тобой, дорогой мой, береги себя ради светлого будущего. В. С.».

– Так… Стало быть, вы прямо из Москвы?

– Нет. Я ездил в Берлин по командировке, на обратном пути задержался на один день в Ревеле. Простите, явился в такой поздний час. Так удобнее для меня. Менее заметно.

– И вы возвращаетесь в Москву?

– Так точно.

– Значит, вы, как это у вас называется, «совслуж»?

– Да. Приходится служить.

– И вы рискнули посетить гидру контрреволюции?.. Ну что ж, я вам благодарен за весть о тетушке Варваре Николаевне. Она пишет, что вы оказали ей услугу.

– Незначительную. У Варвары Николаевны были неприятности с домкомом. Ну, я их припугнул, только и всего.

– Значит, в Ревеле вы проездом… Где остановились?

– В гостинице «Золотой лев».

В передней послышался звонок. Артамонов извинился и вышел в переднюю. Раздались негромкие голоса, затем Артамонов вернулся. С ним вошел коренастый, невысокий блондин с седыми висками.

– Штабс-капитан Всеволод Иванович Щелгачев, – представил его Артамонов, – при нем можете говорить все, решительно все.

– Что, собственно, вас интересует?

– Прежде всего, как там живется в Москве? Вы давно оттуда?

– Пошла вторая неделя. Я, как изволил вам докладывать, сейчас из Берлина.

– О… Так вы совсем свежий гость, – сказал Щелгачев. – Ну, как там в столице Совдепии?

– Подожди, Всеволод, – сказал Артамонов. – Такого гостя надо принять, как водилось у нас в прежнее время на Руси. Пожалуйте в столовую, я распорядился. Ничего особенного, знаете, как мы здесь живем, по-походному.

– Не откажусь.

Щелгачев и Артамонов переглянулись, и все трое перешли в столовую. Стол был накрыт не по-походному. Гостю налили большую рюмку. Чокнулись. Выпили по одной, по другой. Закусили ревельскими кильками.

Щелгачев спросил:

– Вы служили на военной службе, я полагаю? Или пошли по штатской?

– Я поручик. Служил в эту войну в запасном батальоне Самогитского гренадерского полка.

– По этому случаю надо выпить. Армейские, кстати сказать, перепивали нас, гвардейцев. – И Артамонов снова налил гостю.

– Я, должен признаться, выпущен был из Александровского училища в шестнадцатом году, в запасной батальон. Так что в германскую почти не пришлось воевать. Гонял запасных бородачей на плацу. Но зато в Гражданскую повоевал. – И гость осушил рюмку.

Как-то незаметно перешли к воспоминаниям о походах, о марковской дивизии, о начальнике дивизии Блейше, которого доконала не пуля, а тифозная вошь, вспомнили Ростов-на-Дону, Харьков, Киев.

Веко у гостя дергалось, и, видимо, не от вина.

– Это у меня память о контузии под Синельниковой… А в Киеве хорошо пожили. Зимой, в девятнадцатом. Была одна рыженькая из шантана, Зиночка…

– Эге, этак, если перебирать рыженьких да черненьких, мы, пожалуй, с вами, поручик, окажемся свояками… – смеялся Артамонов.

– В общем, пили, ели – веселились, посчитали – прослезились, – мрачно сказал Щелгачев. – А все-таки почему мы не дошли до Москвы?

– Антанта не поддержала, сволочь! – сказал гость.

– Немцев надо было, немцев…

– Видал я их на Украине, тоже, знаете ли, драпали от красных нах фатерланд. Что теперь говорить, надо было делать по-другому, по-умному.

Артамонов и Щелгачев переглянулись.

– А вот вы скажите, поручик, как же вы после всего докатились до «совслужа»? Интересно все-таки…

– Грустная история. Свалил меня в Орле сыпняк, на улице прямо с коня свалился. Приютило меня одно семейство, а то я бы в дороге непременно подох. Месяц провалялся в чулане. Еле поднялся на ноги… В Орле – красные. Наши драпают на юг – не догонишь. Добрался до Москвы. Там родственнички: «Уйди, ради бога. А то нам расстрел». Слава богу, приютила одна добрая душа, в Кунцеве. Помог еще один человечек: дал совет – поступай на службу, устрою, состряпал документы. И вот второй год служу экономистом, даже за границу послали… Вот она, жизнь…

Хозяин и Щелгачев переглянулись.

– Слушайте, вы, Колесников, или как тебя… Давай начистоту. Ты не в Москве, а в Ревеле. Понимаешь? – И Щелгачев опустил руку в карман.

– Ну, ладно, господа… – И Колесников отчетливо произнес: – «Санкт-Петербургский столичный ломбард, квитанция шестнадцать тысяч четыреста шестьдесят семь…»

– Покажите!.. – задыхаясь, сказал Артамонов.

Колесников достал из бумажника квитанцию и положил на стол. Артамонов сверил номер квитанции по своей записной книжке и с облегчением вздохнул:

– Господи, наконец!

– Александр Александрович жив, правда, чуть не умер от тифа, полтора месяца провалялся в больнице в Иркутске… Дайте-ка ножичек или ножницы…

Пока искали перочинный нож, Щелгачев наконец пришел в себя от изумления:

– Ну, дела! Столько времени ни звука. Вы уж простите меня, ради бога, поручик…

Вернулся Артамонов и положил ножик на стол. Колесников осторожно подпорол подкладку пиджака и вытащил квадратный клочок полотна, исписанный цифрами.

– Шифр – книга Отто Вейнингера «Пол и характер», страница шестьдесят восемь…

– Давай мне, – сказал Щелгачев, – дело тонкое, где книга?

Артамонов дал ему книгу, и Щелгачев ушел в другую комнату, чтобы не мешали.

– Ну, пока он расшифрует, скажите, дорогой, как там, что там?..

– Все узнаете из письма Политического совета МОЦР. Я рядовой член организации. Мое дело явиться, сдать письмо – и до свидания.

– Когда вы едете?

– Завтра. С вечерним поездом.