Мертвая зона. Города-призраки: записки Сталкера - Страница 2
День первый
От Петербурга (тогда еще Ленинграда) до Киева лететь недолго, меньше двух часов. Очень скоро наш самолет приземлился в аэропорту Борисполя. Прямо к трапу подали автобус, и мы, на какой-то безумной скорости проскочив Киев, вылетели на трассу, ведущую к Чернобылю. Апрель, как и год назад, стоял на удивление жаркий, вовсю цвели сады вдоль дороги. Прекрасная земля лежала вокруг – теплая, ласковая, уже совсем летняя. Вот только машин на дороге было мало: за час быстрой езды мы встретили лишь два газика. Недалеко от Дидяток – первого КПП на пути к станции – автобус тормознул у обочины. Открылись двери, в салон легко вскочил мужчина лет сорока – невысокий, смуглый, кареглазый. Пожал руку шоферу, обернулся к салону:
– Кто тут журналисты? Покажитесь!
Мы с Витькой послушно подняли руки, как в школе.
– Меня зовут Володя Шинкаренко, – представился новый спутник. – Я, можно сказать, абориген, из Припяти после аварии не уезжал. Вы едете в город по моему приглашению, с вашим начальством мы все обговорили. Теперь так: вы, наверное, в курсе, что журналистам без специального разрешения въезд в Зону запрещен?
– Знаем! – дружно кивнули мы.
– Чудненько, – улыбнулся Шинкаренко. – Значится, сделаем так: сейчас вы ляжете на пол возле задних сидений, а мы с ребятами забросаем вас тюками с одеждой, которые автобус везет вахтовикам; тюки лежат в багажнике. Спросят на КПП, скажем: заело в багажнике дверь, вот и везем весь груз в салоне. Ребята с нами едут умные, никому не расскажут, правда? – он, посмеиваясь, осмотрел сидящих в автобусе.
– Пра-а-авда! – охотно откликнулись наши попутчики.
– Мы не болтливые! – добавил молодой паренек на переднем сиденье.
– И вообще нас это не касается! – поддержал его мужчина в костюме и с дипломатом на коленях. – Мы по своим делам едем, а вы – по своим.
– Вот и правильно, – мигом посерьезнев, похвалил их Шинкаренко. – Так и дальше мыслите, в том же ключе. Помните: Зона болтливых не любит. Здесь болтливый человек запросто пропасть может насовсем. Был и – нету. А где искать? Зона большая…
На секунду в салоне автобуса наступила тишина. Было как-то очень понятно, что наш новый знакомый уже не шутит. Мгновенье назад веселые глаза его вдруг стали холодными, а белозубая обаятельная улыбка исчезла, будто ее и не было вовсе.
– Ну, чего все загрустили? – снова заулыбался Шинкаренко. – Ехать надо! Вы, – он кивнул нам с Витькой, – устраивайтесь поудобнее на полу, а вы, ребята, кто-нибудь, помогите перетащить тюки из багажника!
Через пятнадцать минут мы смирно лежали на жестком, грязном полу автобуса, а сверху на нас были аккуратненько сложены тяжелые тюки. Правда, надо отдать должное Шинкаренко, он заботливо оставил нам несколько отверстий в «тюковой» пирамиде – чтобы можно было дышать.
Как и о чем шли переговоры на КПП Дитятки, мы не слышали и не видели. Вероятно, все образовалось наилучшим образом, потому что автобус наш очень быстро снова тронулся в путь. Ребята во главе с Шинкаренко бодро скинули с нас маскировочный груз.
– Вылезайте, нелегальщики! – скомандовал Володя. – Вот, возьмите, – он протянул нам закатанные в прозрачные «корочки» прямоугольные картонки. – Это – ваши документы. В Дитятках они не годились, а на КПП «Припять» уже вполне сойдут. Там считают, что раз Дитятки пропустили, значит, все проверено.
Я заглянула в свой документ. Там были написаны мои имя и фамилия, кроме того, в графе «пункт приписки» было означено: НПО «Спецатом». На обратной стороне картонки красовалась печать: «05».
– «05» – это разрешение ездить по всей Зоне и заезжать в Припять, – пояснил нам Шинкаренко. – С такой бумажкой вы теперь здесь практически неуязвимы.
– А если нас спросят, кто мы, зачем и откуда? – с сомнением поинтересовался Витька.
– Не спросят, – усмехнулся Шинкаренко. – Я ж тебе сказал уже: в Зоне люди лишнего не болтают. И не спрашивают чего не надо. Тем более мы вас всех сейчас переоденем как положено.
Автобус свернул с шоссе на какую-то узенькую грунтовую дорогу и через несколько минут подъехал к железному ангару.
– Так, граждане, дружно выходим, – скомандовал Шинкаренко, – топаем в ангар и там переодеваемся.
В ангаре хмурые мужики быстро подобрали нам всем «пятнашку» и широкие кожаные ремни. К ремням прилагались острые узкие ножи в ножнах.
– Наденьте на пояс, – велел Шинкаренко. – В Зоне много диких собак развелось, бывает, бросаются на людей. Если кинутся, бейте в горло.
Мы с Витькой растерянно переглянулись. Нет, всякое, конечно, бывало в нашей журналистской жизни, но чтобы перерезать горло живому существу, пусть даже и собаке… Тем более – собаке!..
– Ничего-о-о! – словно подслушав наши мысли, усмехнулся наш проводник. – Когда она на вас кинется с оскаленной пастью, вы быстро свои интеллигентские штучки забудете! Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Тут такие законы.
Переодевшись, тронулись дальше. Наших попутчиков шофер высадил у Станции, мы же отправились дальше – в Припять.
Руководство Чернобыльской АЭС не беспокоило и то, что в программе проведения эксперимента раздел о мерах безопасности был составлен чисто формально. Несмотря на рискованность испытаний, никаких дополнительных мер предусмотрено не было. Более того, программа предполагала отключение системы аварийного охлаждения реактора (САОР), а это значило, что в течение всего эксперимента (около 4 часов) общая безопасность реактора будет снижена. Казалось, их вообще мало что беспокоит – словно они возглавляли какой-нибудь не слишком крупный Дворец культуры или пионерский лагерь, а не атомную станцию. Через 2 недели этих людей признают виновниками самой крупной техногенной катастрофы со времен существования человечества. А пока они улыбаются киевлянам со страниц газет и с экранов телевизоров, передающих киевские программы «Новостей». Какими они были, эти люди?
Директор станции Виктор Брюханов – невысокий, смуглый, кудрявый. Первое впечатление – очень мягкий человек, покладистый. По профессии – турбинист, с отличием окончил Энергетический институт, работал на Славянской ГРЭС. Говорят, работал очень грамотно. Трудолюбив, бывало, сутками не уходил с работы. Увы, в атомной энергетике смыслил мало, не атомщик по образованию. И тем не менее был выдвинут начальством Минэнерго на пост директора Чернобыльской атомной станции. Приняв станцию, работал по-прежнему самоотверженно, вот только почему-то на руководящие посты проводил в основном опять же не атомщиков, а бывших работников тепловых станций. Считал, видимо, что атомной станцией могут прекрасно руководить и те, кто практически ничего не смыслит в атомной энергетике. Впоследствии это его убеждение обернется бедой для всей страны…
Николай Фомин, заместитель главного инженера по эксплуатации, пришел на станцию по рекомендации Брюханова. Электрик по образованию и опыту работы, пришел в Чернобыль с Запорожской ГРЭС. Улыбчив, белозуб, темные глаза постоянно восторженно блестят. Очень работоспособен, исполнителен и требователен. Постоянно пребывает в напряжении, как туго скрученная пружина. Импульсивен, честолюбив. Злопамятен. В конце 1985 года Фомин попал в автомобильную катастрофу, в которой повредил себе позвоночник. У него был длительный паралич. Но – могучий человек – Фомин справился с болезнью и вернулся на работу. Правда, прежним он уже так и не стал, чувствовалась с тех пор в нем какая-то заторможенность.
Заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов. Худощавый, седой, взгляд уклончивый и тяжелый. Характер трудный, неуживчивый, злопамятный, очень упрямый. Все реакции – замедленные. До Чернобыля заведовал физлабораторией на одном из предприятий Дальнего Востока. На АЭС никогда не работал. Тепловых схем станции и уран-графитовых реакторов не знал. Говорят, в нем совершенно не были развиты чувство опасности и умение быстро реагировать в критических ситуациях. Зато сильно было развито неуважение к коллегам и правилам безопасности АЭС.
Итак, под руководством этих троих людей в 1 час 00 минут ночи 25 апреля 1986 года начались испытания на Чернобыльской атомной станции. Через сутки этот эксперимент обернется ядерной катастрофой.