Мерфи (другой перевод) - Страница 44

Купер не знал, что стряслось, что освободило его от чувств, на протяжении стольких лет не дававших ему ни сесть, ни снять шляпу, и не подумал поинтересоваться этим. Он опустил свой древний котелок на ступеньку тульей вверх, сел на корточки высоко над ним, тщательно прицелился с помощью своего костыля, закрыл глаз, сжал зубы, подбросил ноги в воздух и шмякнулся на ягодицы с силой молота для забивки свай. Второго удара не потребовалось.

В печи не было тяги, и Купер ушел из Приюта милосердия лишь после пяти часов с пакетом пепла под мышкой. Он, должно быть, вполне тянул на четыре фунта. По пути на вокзал ему пришло в голову несколько способов отделаться от него. Наконец он решил, что самым удобным и неприметным способом было бы бросить его в первую попавшуюся вместительную урну для мусора. В Дублине бы ему было достаточно сесть на ближайшую скамейку и подождать. Вскоре подоспел бы один из мрачных мусорщиков, кативший тележку с надписью: «Опусти сюда свой мусор». Но в Лондоне хуже соображали насчет мусора, здесь не позволяли собирать отбросы чужеземцам.

Он уже сворачивал к вокзалу, так и не встретив ни одной вместительной мусорной урны, когда обрывки музыки заставили его остановиться и обернуться. Через дорогу стоял паб, открывшийся после дневного перерыва. В зале вспыхнули лампы, двери распахнулись, радио заиграло. Он перешел улицу и стал на пороге. Пол был самого бледного оттенка охры, автоматы для игры в китайский бильярд сверкали, как серебро, щит для метания колец был снабжен сеткой, табуреты с высокими перекладинами, как он любил, виски в стеклянных бачках, медленные cascando[98] прозрачно-желтых струй. Мимо него в зал проскользнул человек, один из миллионов, жаждавших выпить в последние два часа. Купер медленно последовал за ним и сел у стойки бара — впервые более чем за двадцать лет.

— Что будешь пить, приятель? — сказал человек.

— Первую ставлю я, — сказал Купер дрожащим голосом.

Несколько часов спустя Купер вынул пакет с пеплом из кармана, куда он положил его для пущей сохранности в начале вечера, и со злостью запустил в мужчину, который сильно оскорбил его. Лопнув, пакет отскочил от стены и упал на пол, где тотчас стал объектом активной единоличной обработки, передач, остановок, ударов по воротам, толчков, игры головой и даже удостоился некоторого признания со стороны джентльменского кодекса. Ко времени закрытия тело, разум и душа Мерфи свободно разошлись по всему полу зала и до того, как новый рассвет пролился на землю серым светом, были выметены с песком, пивом, окурками, стеклом, спичками, плевками и блевотиной.

После полудня, ближе к вечеру. Суббота, 26 октября. Тихий, светлый, пасмурный день, внезапные легкие взвихрения гниющих листьев, неподвижные ветви на фоне неподвижного неба, клубы дыма в форме сосны над трубой.

Селия катила мистера Уиллоуби Келли на юг по Широкой аллее. На нем были спортивный костюм, который он надевал для запускания змея, блестящий клеенчатый плащ, который был ему непомерно велик, и шапочка яхтсмена, которая была непомерно мала, хотя выбирались самый маленький и самая большая из тех, что имелись в продаже. Он сидел совершенно прямо, как жердь, сжимая рукоять одной рукой в перчатке, держа в другой свернутого и зачехленного змея, и его голубые глаза сверкали в своих глубоких глазницах. С обеих сторон от него рычаги тяжело рассекали воздух, вызывая легкое дуновение, которое он находил приятным, потому что весь горел от возбуждения.

На вершине склона он положил змея и рукоять себе на колени и вцепился в рычаги. Это был сигнал для Селии отпускать. Его руки так и мелькали, взад-вперед, взад-вперед, все быстрее и быстрее по мере того, как кресло набирало скорость, покуда он не полетел, как сумасшедший, на прекрасной скорости двенадцать миль в час, представляя угрозу для себя самого и для всех окружающих. Затем, сдерживая одной рукой тягу, другой — давление рычагов, он плавно затормозил, остановившись точно напротив статуи королевы Виктории, которой он сильно восхищался и как женщиной, и как королевой.

Только ногми и лицом мистера Келли завладела старость, а в его руках и торсе все еще сохранялось много силы.

По-своему он так же обожал свое кресло, как Мерфи — свое.

Селия догоняла его очень долго. Он развернул старого шелкового змея, выцветший, в пятнах, алый шестиугольник, натянул его на деревянную рамку в форме звезды, крепко привязал хвост и бечевку, проверил одну за другой все кисточки. Однажды, в такой же точно молочно-белый день, много лет назад, один из завсегдатаев сказал:

— Шелк тут ни черта ни стоит. Подавай мне нансук.

На что мистер Келли, вспоминавший сейчас с удовольствием свои точные слова, ответствовал:

— Нансук в мягкое место, — заслужив громкие аплодисменты.

Селия прикоснулась к спинке его кресла, и он сказал:

— Долго ты не шла.

— Дела, — ответила Селия.

Листья начали подниматься в воздух и разлетаться, верхние ветки жалобно застонали, полотнище неба разорвалось и створожилось над просветами снятой синевы, дымовая сосна повалилась в восточную сторону и исчезла, пруд внезапно обратился в миниатюру бело-серого неистовства воды, чаек и парусов.

Как будто Время вдруг потеряло терпение или его охватил приступ безотчетного страха.

По ту сторону Длинного водоема Рози Дью и Нелли, у которой худший период течки был позади, повернули навстречу поднимающемуся ветру к дому. Их ожидала пара носков от лорда Голла. Он написал: «Если эта пара носков не принесет никаких результатов, мне придется обратиться к другому духу».

Селия подкатила мистера Келли на его позицию, в северо-восточном углу участка между Круглым прудом и Широкой аллеей, бампер его кресла уперся в железную решетку. Она осторожно взяла собранного змея из его рук, пошла, двигаясь спиной, остановилась на краю пруда, подняла змея, насколько хватало ее рук, и ждала, когда упадет перчатка. Ветер дул, облепляя юбкой ее ноги, раздувая полы жакета, скрывавшего грудь. Завсегдатай парка по уик-эндам, развратник весьма преклонных лет, сидевший, развалясь в кресле, на копчике (разъеденном экземой) прямо напротив нее, расплылся в улыбке, которую он имел полное основание считать непристойной, и побренчал мелочью, своим очень скудным запасом мелочи. Селия в ответ улыбнулась, потянулась руками еще выше, еще крепче уперлась ногами в землю.

Рука мистера Келли ощутила нужный напор ветра, перчатка упала, Селия подбросила змея вверх. И так велико было его искусство, что уже через пять минут он лежал, откинувшись назад, с трудом и часто дыша, закрыв по необходимости глаза, но при всем при том в восторге, отпустив бечевку наполовину ее длины, управляя на ощупь.

Селия на секунду задержалась, чтобы договориться с клиентом, потом вновь присоединилась к мистеру Келли. Бечевка, медленно извиваясь, разматывалась с рукоятки — вперед, чуточку назад, стоп, вперед, чуточку назад, стоп. Исторический процесс в представлении закаленных оптимистов. Змей, у которого оставалась еще четверть бечевки, не дрогнув, реял высоко над «Деллом», пылинка в просветах, которые всегда открывались на востоке при таком ветре. Кресло ехало, прижатое к решетке, мистеру Келли хотелось, чтобы зад у него отличался большей цепкостью. Не открывая глаз, он сказал:

— Очень хорошо ты это проделала.

Селия предпочла не заниматься гаданием о том, что он имеет в виду.

— А вчера? — сказал мистер Келли.

— Один мальчишка и пьяница, — сказала Селия.

Мистер Келли отпустил бечевку, позволив ей бешено крутиться, так сказать, промышленный переворот, затем, не отмотав назад и не сделав остановки, аккуратно пропустил несколько последних футов. Так как бечевка змея раскрутилась теперь до самого предела, он выпрямился и открыл глаза, в высшей степени дальнозоркие, чтобы полюбоваться результатом.

За исключением парения прогибавшегося шнура, несомненно превосходного, насколько он находился в поле зрения, смотреть было не на что, так как сам змей скрылся из вида. Мистер Келли был в упоении. Теперь он мог измерить расстояние от невидимого до видимого, теперь его положение позволяло определить точку, где встречались видимое и невидимое. Наблюдение это было бы ненаучным, так много включало оно непредсказуемых факторов, столь непостоянно проявлявшихся. Но удовольствие, выпадавшее на долю мистера Келли, нисколечко не уступило бы тому, что было даровано (надо полагать) мистеру Адамсу, когда он изящно вывел методом дедукции Нептуна из Урана. Он уставился своими орлиными глазами в точку на пустынном небе, где, как ему представлялось, змей должен выплыть, став видимым, и осторожно начал сматывать бечевку.