Мерфи - Страница 18

Подняв глаза, он увидел официантку, которая стояла перед ним с таким отсутствующим видом, что ему оказалось очень трудно представить себя в роли клиента, делающего заказ, который ей нужно записать да потом еще и принести. Спустя некоторое время, видя, что официантка не собирается уходить, Мерфи, слегка откашлявшись, произнес тоном, которым собираются заказывать блюдо, требующее особого искусства шеф-повара:

– А вот принесите-ка мне…

И запнулся. Он решил выдержать паузу, которая, как он вычитал в трудах по психологии Освальда Кюльпа, необходима для того, чтобы предварительный сигнал, предшествующий главному сообщению, мог подготовить нужную реакцию и снять напряжение, вызванное необходимостью такую реакцию проявлять. Когда Мерфи решил, что нужный промежуток времени истек, он огласил главную часть своего сообщения:

– Да, принесите-ка мне чашечку чайку и пакетик печенья «ассорти».

Вполне калорийно сбалансированный обед и как раз по его средствам.

А официантка, словно подчиняясь каким-то его волшебным чарам или неожиданно догадавшись о его «вздымающихся», как это когда-то назвал Вайли, способностях, несколько срывающимся голосом тихо и быстро (быстро, наверное, потому, что боялась наплыва других клиентов, которых пришлось бы спешно обслуживать) проговорила:

– Для тебя я Вера, дорогуша.

Нельзя сказать, что Мерфи воспринял это с большой заинтересованностью.

Да, Мерфи испытывал доверие к школе психологии Кюльпа. И Марбе, и Бюлер могли заблуждаться, даже Уотт ошибался – он был человек, а разве человеку не свойственно ошибаться? Но вот Нарцисс Ах,[87] как он мог ошибаться?…

Вера завершила обслуживание, как ей представлялось, в значительно лучшем стиле, чем начала его. Ей казалось странным, что этот клиент – тот же самый человек, которого она поначалу приняла за какого-то дурачка. Она ловко поставила поднос на стол и даже приготовила счет, хотя об этом ее еще не просили.

Мерфи слегка отодвинул поднос от себя так, чтобы его удобнее было осматривать, откинулся на спинку стула, уперся ногами в пол и поднял передние ножки стула в воздух, балансируя на задних и покачиваясь, отдался созерцанию того, что он так почтительно называл своим «обедом». Это доставило ему большое удовлетворение. Мы сказали: «почтительно», и это не случайно, ибо Мерфи как последователь (хотя и не постоянный) учения Гильома Шампосского,[88] исповедовавшего крайний теофанизм,[89] не мог не ощущать некоторую робость и почтительность перед такой жертвой, приносимой в угоду своему аппетиту; не мог он обойтись и без мысленного прочтения молитвы: «Милостивый Боже, смилуйся над той Своей частью, которую я собираюсь проглотить!»[90] Мы сказали, что созерцание «обеда» принесло Мерфи «удовлетворение». И это тоже не случайно, ибо пришел высший момент его падения, момент, когда без чужой помощи, самостоятельно ему предстояло одним махом покончить с капиталовложением. Капитал, вложенный в «обед», был совсем небольшим и составлял всего несколько пенсов, но не следует забывать о том, что весь его наличный капитал составлял сумму, лишь ненамного превосходящую вложенную. Мерфи несколько беспокоило то, насколько эта трансакция соответствовала деловой активности, предписанной гороскопом Сука, но не следовало исключать и того, что их понимание умения вести дела несколько различалось. Однако не столь уж важно, как предпринятая Мерфи деловая операция могла быть оценена с экономической точки зрения; ничто не могло приуменьшить ее значения как триумфа, пусть и небольшого, достигнутого, несмотря на серьезнейшие препятствия. Ну, возьмите хотя бы соотношение сил воюющих сторон: с одной стороны, колоссальная армия содержателей ресторанов, кафе, закусочных, жаждущих лишь наживы, щедро одаренных здравым смыслом и хитростью, имеющих на вооружении наисовершеннейшее оружие в виде неисчислимого количества всяческих вкусностей, а с другой стороны, жалкий солипсист[91] и несколько пенсов в его кармане.

Итак, наш жалкий солипсист, сотворив свою молитву и предвкушая заранее свое бесчестье, быстро придвинулся вместе со стулом к столу, лихим движением схватил чашку чая и одним залпом выпил не меньше половины. Но едва проглотив то, что было у него во рту, Мерфи принялся плеваться, эруктировать[92] и производить другие непотребные звуки так, словно его, прибегнув к подлому обману, заставили глотнуть густую жидкость, в которую насыпали толченого стекла. Такое его поведение привлекло внимание не только всех остальных посетителей закусочной, но и официантки Веры, примчавшейся, чтобы спасать клиента, у которого, как она решила, «чай пошел не в то горло», и теперь ему грозила смерть от удушья. Мерфи еще некоторое время производил звуки, очень напоминающие рокотание и фырканье воды, вырывающейся из сливного бочка в унитаз при многократном и слишком настойчивом дерганье за ручку, а затем, обретя голос, проговорил гадко и ЯДОВИТО:

– Я просил китайский, а что вы мне подсунули? Индийский!

Хотя Вера и была разочарована тем, что ничего особо серьезного не произошло, и несколько задета несправедливым обвинением – он заказывал просто «чай», не указывая, какой именно, – она не замедлила заменить чай. Вера была типичной и послушной представительницей того слоя населения, из которого выжимали на работе обильный пот, и не могла изменить лозунгу своих нанимателей, которых скорее можно было бы назвать рабовладельцами, гласившему: если уж клиент, он же простофиля, платит за ту дрянь, от которой в желудке делаются дырки, в десять раз больше, чем она стоит производителям, и в пять раз больше, чем обходится притащить и швырнуть эту дрянь перед его рожей на стол, то вполне резонно будет выслушать его жалобы и сделать то, чего он хочет, но при этом стоимость замены блюда ни в коем случае не должна превышать пятидесяти процентов того, что с него состригли.

Получив свежую чашку чая, Мерфи решил несколько изменить тактику. Он отпил лишь треть, а затем, дождавшись, когда Вера проходила мимо, окликнул ее:

– Извините ради Бога, Вера, я, наверное, причиняю вам массу беспокойства, но не могли бы вы долить в чашку кипяточку? И молочка еще немножко, а?

Увидев, что Вера готова возмутиться, Мерфи поспешил добавить фразу, которая подобно тому, как «сезам» открывал вход в пещеру, открывала доступ к ее сердцу:

– Верочка, я знаю, что доставляю вам столько хлопот, но, видите ли, заварочки налили от души, для меня слишком много.

Обрати внимание, читатель, на ключевые слова в этой фразе: «Верочка», «от души» и «заварочка». Такая официантка, как Вера, да еще в такой закусочной, в которую забрел Мерфи, ни за что не смогла бы устоять перед их тройственным воздействием. А прибавьте еще сюда тон благодарности, особую улыбочку… И Вера не устояла.

Вот таким вот образом Мерфи получил на вложенный капитал обслуживание, 1,83 (приблизительно) чашки чаю да еще печенье. Откроем маленький секрет: к подобным благородным хитростям он прибегал не раз.

Можете и вы, мои дорогие мелкие мошенники, попробовать провернуть этот трюк.

Мерфи настолько воспрянул духом, что принял смелое решение: не есть печенье, а оставить его «на потом». Значит так: сейчас он добьет чай, а поскольку к чаю подают бесплатно некоторое количество молока и сахару, он напьется этого молока и наестся этого сахару, сколько удастся заполучить, а потом потихоньку пешочком отправиться в Гайд-Парк и там на травке съест свое печенье. На Оксфордской улице, глядишь, кого-нибудь из знакомых повстречаешь, что-нибудь еще подкинут… И Мерфи принялся обдумывать, как ему лучше всего добраться до улицы Тоттенхэм Корт, как и в каком порядке он будет есть свое печенье «ассорти», как он холодным тоном поначалу отвергнет предложенную ему подачку… Он с закрытыми глазами в уме уже добрался до Британского Музея и даже уже собирался зайти в Зал Древностей, поглядеть на все эти археологические находки, когда вдруг резкий тычок в нос чем-то твердым побудил его открыть глаза. Тычок был произведен визитной карточкой, которую тут же слегка отодвинули в сторону так, чтобы он мог прочитать, что на ней написано: