Мэр в законе - Страница 7

Но сегодня ночь была иной. Впервые за шесть лет Таганке не снились кошмары.

Во сне к нему пришла Танька – продавщица из привокзального киоска.

Тогда, в 1984-м, в Москве на «трех вокзалах» только начали открываться кооперативные ларьки. Торговали всякой мелочью: дырявыми польскими презервативами и гнилыми марокканскими бананами, китайскими пистолетами «ТТ» и американской жевательной резинкой, успешно произведенной в подмосковных Солнцеве или Люберцах. Братва, понятное дело, взяла эти торговые точки под свой контроль. И Андрей как-то наведался к Таньке «за долей малой», которую торговка должна была еженедельно «отстегивать» пацанам «за охрану».

Маленькое окошко киоска оказалось закрытым, болталась табличка «Обед». «Мы пойдем другим путем», – подумал Таганка и обошел строение.

– Привет, Танюха! – браток без стука открыл дверь ларька и шагнул внутрь.

Как шагнул, так и замер, проглотив язык. Девчонка в это время примеряла черные колготки-«сеточку». На голую попу примеряла. Случайно так все по времени совпало или деваха нарочно ждала появления Андрея, о том новейшая история страны стыдливо умалчивает. Но в ту секунду, когда реальный пацан Андрюха Таганка, совершенно обалдев, замер на пороге киоска, Танечка стояла, как та избушка на курьих ножках, – к лесу передом, к Андрюхе задом. И – чуть-чуть наклонившись…

С этого самого места и начинался Андреев сон, нагло и развратно свалившийся на его «зэковскую» подушку.

Не нужно быть Нострадамусом, чтобы с ходу предсказать, что произошло, когда Андрей узрел избушку, то есть Танюшку, плавно и зазывающе покачивающую бедрами в крупную сеточку. Если на окне киоска висела табличка «Обед», это, ясный пень, вовсе не означало, что браток с продавщицей обедали.

Киоск возмущенно скрипел и энергично раскачивался из стороны в сторону, грозясь внезапно обрушиться. Андрюха мощно потел на Татьяне. Татьяна от удовольствия кричала, как резаная, напрочь позабыв о своей священной миссии обеспечения москвичей и гостей столицы товарами, блин, широкого потребления.

Прохожие, оказавшиеся волей случая неподалеку, шарахались в стороны, опасливо косясь на ларек и бормоча что-то вроде «грабят», «убивают» или «насилуют».

Молоденький постовой милиционер, узрев подозрительно качающийся торговый павильон, отважно ринулся на защиту кооперативной собственности.

– Всем оставаться на местах! Руки вверх! Милиция! – бдительный страж порядка ворвался в киоск и передернул затворную раму пистолета Макарова.

В народе таких людей называют очень точно – кайфоломами.

Андрюха, пардон за пикантную подробность, не успел кончить. А у Танюшки от пронзительного милицейского крика случился шок.

Читатель с медицинским образованием и без подсказки автора сообразит, что должно было произойти в результате такого вот неожиданного вторжения представителя правоохранительных органов в интимную жизнь двух добропорядочных советских граждан. Иным же растолкуем. Ту часть Танюшкиного организма, в которую с разбегу проник Андрюха, со страху немедленно переклинило. Таким образом, известная, пятая по счету, конечность Таганки оказалась намертво зажата, будто в железных тисках.

Руки вверх поднять было, конечно, можно. Но вот освободиться от других «объятий» – никак. Скрещенных собачек на улице видели? Вот-вот! То же самое произошло и с нашей «сладкой парочкой».

Пришлось менту вызывать «скорую». Из киоска Татьяну и Андрея выносили на одних носилках, как сиамских близнецов, так и не сумев разъединить их. Вдобавок ко всему, новые Татьянины колготки-«сеточки» почему-то оказались разорванными в хлам, и Таганка в них основательно запутался, словно карась в рыбацких сетях.

Липкая ночь внезапно оборвалась.

– Подъем! Строиться в проходе!

В бараке неожиданно зажегся свет. Контролеры шли между кроватями и лупили резиновыми палками по металлическим спинкам.

«Зэки» соскакивали со своих лежбищ и сноровисто одевались.

Перед строем вышагивал начальник оперативной части капитан Зубарев.

Прапорщики-контролеры принялись «шмонать»: переворачивать вверх дном постели и прикроватные тумбочки заключенных.

Странное дело: о предстоящем «шмоне» даже воров никто заранее не предупредил.

В процессе обыска у кого-то обнаруживали порнографические игральные карты, у кого-то «пайку» белого хлеба, у кого-то недопитый одеколон «Красная Москва». В общем, все по мелочам. Никаких сногсшибательных результатов внеплановый обыск не принес. Тогда к чему была вся эта канитель?

– Таганцев! – гаркнул Зуб.

– Здесь, – ответил Андрей из второй шеренги.

– Ко мне в кабинет! – приказал Зубарев.

Проходя мимо притихших «зэков», Андрюха кожей чувствовал, как на него смотрят. Взгляды прожигали его насквозь.

– Шакал! – негромко прошипел Садовник.

– Всем – отбой! – выкрикнул старший прапорщик Легавко, когда Таганцев и Зубарев покинули барак.

– Чего такой смурной? – по-приятельски улыбнулся начальник оперчасти. – Присаживайся.

Андрей, однако, продолжал стоять.

– Садись, тебе говорят! – опер ногой придвинул Таганке стул. – Давай-ка чайком побалуемся, – предложил он уже более мягким тоном.

На столе появился электрочайник, заварка, бутерброды с колбасой и рафинад.

– Может, ты выпить хочешь? – Зубарев достал из нижнего ящика стола бутылку водки и разлил по полстакана.

– Я пить не буду, – произнес Андрей, отодвигая спиртное.

– Ах, милок! – воскликнул Зубарев. – Куда ты денешься! Конвой!

В кабинет вбежали двое огромных сверхсрочников и без лишних церемоний повисли у Андрея на руках. Зубарев же спокойно подошел ближе, задрал Таганке голову и молча влил в раскрытый рот водку.

– Вот теперь – хорошо! – произнес довольно. – Закусывай!

В это время в умывальнике жилого барака собрались Садовник, Чугун и Баян.

– С каких это хренов Зуб к себе Таганку позвал? – спрашивал Садовник.

– Уж, наверное, не просто лясы точить! – высказался Баян. – Может, прав был Чижик вчера, и Таганка на самом деле сука?

– Да нет, братва, вряд ли, – сомневался Чугун. – Я Таганку с первого дня отсидки знаю. Да какое там! Помню еще с Вологодской пересылки. Борзой он. С конвоем в «Столыпине» так поцапался, что еле жив остался.

– Не заметил я, что он борзой, – возразил Садовник. – Тихо живет, никого не трогает. А в тихом омуте, говорят, черти водятся.

– Что тихий – это правда. – Вновь заговорил Чугун. – Зря в бутылку не полезет. Но ты тронь его – бес проснется! А вот подляны за ним не знаю, врать не буду.

– Чугун! – повысил Садовник голос. – Я чего-то не понял, ты за Таганку, что ли, мазу держишь?! Вы, может, скорешиться успели за моей спиной, а?!

– Ни за кого я мазу не держу, – насупился Чугун. – Я за справедливость всегда.

– Ну, а за справедливость, тогда хлебало закрой! – с раздражением рявкнул Садовник. – Здесь пока что я решаю, где справедливость!

– Решай… – Махнул Чугун безразмерной рукой-граблей и склонился над рукомойником, плеснув себе в лицо пригоршню холодной воды.

– Братва! – в умывальник с бешеным криком вбежал Чижик. – Таганка – «стукач»! Точно – козлище рваный! Он нашу «дурь» Зубу сдал!

– Гонишь! – не поверил своим ушам Садовник.

– Да бля буду! Я сам видел!

А «события», о которых в истерике сообщил «авторитетам» Чижик, развивались следующим образом.

В кабинете капитана Зубарева было крепко накурено. Начальник оперчасти тянул одну сигарету за другой, пока сверхсрочники-контролеры вливали в рот Таганки все новые и новые порции водки. Андрей уже с трудом держался на стуле, окружающее виделось, как в тумане, к горлу подкатывал ком тошноты.

– Красавец! – улыбался Зубарев. – То, что надо! Теперь пора и прогуляться.

Андрея подняли на ноги и подтолкнули к двери. Капитан шагнул следом.

Вдвоем они вышли на улицу, медленно прошлись по территории административного блока, отгороженного от жилой зоны. Минуя КПП – контрольно-пропускной пункт – пошли мимо бараков, в которых жили заключенные. Таганка с трудом передвигал ноги, а капитан указывал, куда следует идти.