Меня нашли в воронке - Страница 47

Лейтенант пожал плечами и ответил:

- Я и говорю, машина в пути. А пока чай пейте!

Машина прибыла через час, когда умаянные лесом они закимарили вповалку, напившись сладкого чаю.

- Ширшиблев! - заорал кто-то на улице. - Где тебя черт носит?

- Дороги, товарищ лейтенант… Танками все разбито, еле тащился.

- Дороги у него… У всех дороги! - плащ-палатка, навешенная на дверь распахнулась, впустив холодный воздух:

- Эй, партизаны, подъем!

Дольше всех будили девчонок. Просыпаться они никак не желали.

Встали только после угрозы Ежова облить их водой.

Метрах в трехстах от землянки их ждала полуторка, заляпанная грязью по крышу с двумя бойцами в кузове. Возле машины стоял какой-то старший лейтенант и ругался на бойцов:

- Да будьте вы людьми! У меня раненых пол-батальона, машин нет, хотя б троих в полк заберите.

- Не положено… - лениво процедил один боец. - Велено только окруженцев вывезти…

- А… комбат… тут уже?

- Да уговариваю этих храпоидолов раненых забрать. А они ни в какую. Приказ, говорят, долдоны, твою мать…

- Эй! бойцы, у партизан тоже двое раненых, - крикнул Костяев.

- Велено всех забирать. Тащите…

Таругина притащили в бессознательном состоянии. Валера допрыгал сам на костыле.

- Осколок у него между лопаткой и ребрами застрял. Операцию надо делать, - буркнул сердитый Валера, когда танкиста осторожно грузили в кузов. - Так и так в тыл…

- Сам-то как?

- Жив, чего мне.

В кузов заглянул водитель со смешной фамилией Ширшиблев:

- Раненых в дороге держите. Растрясет к фигам…

Под Таругина сгребли все солому, которая была в кузове. Сами устроились на мешках, шинелях и телогрейках.

Дорога и впрямь была ужасная. Машина на каждой ухабине накренялась так, что казалось еще чуть-чуть и все вывалятся в грязь. В паре мест пришлось вылезти и толкнуть засевший по средину колес грузовик. И потому девять километров до штаба полка они добирались аж целый час.

Зато по прибытии их сразу же накормили горячим кулешом и разместили в каком-то сарае с сеном. Правда, заставили почему-то сдать оружие. И поставили часового у дверей. А раненых Валерку и Олега унесли в полковой госпиталь.

Самое удивительное, что дали выспаться. Подняли, когда солнце уже стояло в зените.

Дверь открылась и часовой сказал:

- Которые тут из плена бежали?

Встал политрук Долгих.

- За мной…

- А куда меня?

- Узнаешь…

Его привели в большой деревенский дом, в светлую, совсем недавно побеленную комнату. Из мебели был только стол и два табурета. За столом сидел рослый старлей НКВД.

- Проходите, гражданин предатель!

- Почему это я предатель? - возмутился Долгих.

- А кто вы? - флегматично разглядывал ногти старлей.

- Младший политрук Долгих Дмитрий!

- Да что ты говоришь! - удивился энкаведешник. - Политрук, да еще и младший!

- Ну да… Между прочим, бежал из плена, оружие раздобыл, с боем через линию фронта перешел!

- Молодец… - протянул старлей. - Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то…

Долгих сник:

- Потерял я… В лесу. Не помню где…

- Ах, потерял… И знаки различия потерял, да?

- Я это…

- Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так?

- Страшно было, товарищ старший лейтенант…

- Гражданин.

- Что?

- Гражданин старший лейтенант.

- Простите, гражданин старший лейтенант… - почти шепотом ответил Долгих.

- А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием?

- Что, вы, гражданин…

- Какое задание? - рявкнул на него старлей. - Быстро! Имена, явки, пароли!

Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей…

- Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали…

- Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером трибунал твое дело рассмотрит и - по законам военного времени…

- Что? - помертвел Долгих.

- Расстрел, что ж еще-то… Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру - будешь жить.

- Нету никакой агентуры, тов… гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь!

- Ишь ты… Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал?

- Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму…

- Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел?

- Я не говорил…

- Так говори.

- Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии…

- Проверим. Эй! Как тебя… Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди.

- Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились.

- В смысле закончились?

- Ну есть один, но тяжело раненый…

- С ним потом. А что остальные?

- А остальные партизаны из местных.

- Тогда веди командира.

- Есть!

- Стоять! Этого… Долгих… Раздень догола. И всю одежду принеси сюда. Смотреть будем.

- И исподнее что ли?

- И его тоже. Дай ему… Шинельку какую-нибудь. На время… И веди командира партизанского!

Пока допрашивали политрука, в сарае шло бурное обсуждение. Обговаривали план, который родился позапрошлой ночью у Леонидыча.

Девчонки оставались сами собой, только не трындели, что, мол, из будущего. Инвалидности еще не хватало… Подруги, приехали Кирьяна Васильевича навестить в июне сорок первого. Потом так выбраться и не смогли. А Рита деду внучкой будет. Все документы сгорели в избе, когда каратели деревни жгли.

Вот с мужиками сложнее… Пойди, объясни - почему здоровые парни призывного возраста и не в армии?

Решили так… Все трое из того же Демянска. Леонидыча вообще не призывали с его-то возрастом… А Ежа и Вини не успели.

- Ага, не успели… Нам с Лехой, между прочим, по двадцать два. Мы перед войной должны отслужить были…

- Мне двадцать пять, между прочим! - сказал Вини.

- Чем докажешь? - спросил Леонидыч.

- Ну… Это…

- Вот-вот. Документов-то нет? Значит что?

- Что? - хором воскликнули Вини и Еж.

- Вам по семнадцать было на начало войны…Сейчас, конечно, восемнадцать уже. А жили вы в Минске…

- Почему в Минске-то?

- А почему нет?

- Акцент не бульбашский. Может быть, все же из Демянска? Я хоть там улицы знаю…

- Левая какая-то версия… - задумчиво сказал Еж.

- Андрюш, а давай ты шизофреником будешь. Или там туберкулезником. Вон какой худой, - высказалась Маринка.

- Угу… Сейчас, разбежалась… Меня ж лечиться отправят. И после первых анализов… Нет уж. Восемнадцать так восемнадцать!

Скриплая дверь распахнулась:

- Эй, старче, давай на выход!

- Это ты мне, что ли? - после секундной паузы спросил дед.

- Тебе, тебе… Подымайся, пошли. Старший лейтенант приглашает на беседу.

- Грозный какой, ты распорядись-ка, чтоб накормили нас.

- Не мое дело. Командир прикажет…

- А ты инициативу прояви, боец!

- Инициатива, дедуся, наказуема! Потому - шагай давай!

- Ёшкин кот тебе дедуся! - обозлился унтер-офицер.

- Шагай давай… - подоткнул деда стволом автомата конвоир…

…Богатырев Кирьян Семеныч, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения… - прочитал обтрепанный паспорт деда энкаведешник.

- Так точно, ваше благородие!

Старший лейтенант широко открыл глаза:

- Из бывших, что ли?

- Почему же из бывших? Из настоящих. Бывшим я буду когда помру.

- Интересный разговор…

- Ты, гражданин старший лейтенант, - выделил голосом слово «гражданин» Кирьян Васильевич, - Сразу запиши, чтобы вопросов на эту тему больше не было. Воевал я за белую армию под началом полковника Дроздовского. В звании унтер-офицера прошагал и великую войну и гражданскую. Потом меня по процессу «Промпартии» осудили - так что я есть самый настоящий враг советской власти. Еще вопросы есть?