Мент - Страница 12

– Откуда знаешь? – спросил Сашка как можно безразличней.

– Это я вам открою, только когда задержите вора. Иначе – не жить мне, – ответил Лев Караган, и взор его геройский затуманился. Фамильные бриллианты! – пропела корова красивым колоратурным сопрано артистки Фрумкиной. Министр культуры снял трубку с аппарата правительственной связи и позвонил министру внутренних дел. У вас там в Ленинграде работает оперуполномоченный Александр Зверев. Надо бы его поощрить – он вернул бриллианты, похищенные у нашей драгоценной Изольды Панкратовны, – сказал министр культуры министру внутренних дел… Зверев посмотрел на часы – было почти семь – и бросил:

– Поехали в «Кронверк».

…Морда у бармена была такая, что хоть сразу сажай. Классическая продувная морда. Гайдай. «Бриллиантовая рука»… Наши люди в булочную на такси не ездят… Недолив, обсчет, обман, обвес, пересортица.

В общем, просидели в этом баре до закрытия. Зверев оставил там, считай, недельную зарплату. А всего и выпил-то рюмку коньяку и три чашечки кофе. Вот у Левки Карагана стол ломился. Левка вовсю жрал коньяк армянский, запивал дефицитнейшей кока-колой и съел штук шесть каких-то аппетитных салатов. Иногда он о чем-то шептался с барменом и по-свойски подмигивал Звереву. Бриллиантики артистки народной в тот вечер так и не сверкнули.

– Завтра, Александр Андреич, – сказал пьяноватый Левка Звереву на улице. – Завтра бриллианты будут. Завтра придем, да?

После прокуренного бара на улице было очень хорошо, прохладно. Тихо. Парил над Петропавловкой ангел, дул легкий ветерок.

– Вот что, Лева, – сказал Зверев, – если ты мне мозги крутишь…

– Да вы что, Александр Андреевич?! Да я, вам, как к отцу родному!

Зверев побрел домой пешком, Левка с понтом укатил на такси. Когда утром Сашка рассказал эту историю Сухоручко, тот смеялся долго и искренне.

– Ай да Левка, – говорил он, хлопая себя по тощим ляжкам, – ай да молодец! Бриллианты!… И смех и грех…

– А в чем дело-то, Дмитрий Михалыч?

– Да в глупости твоей, Саша. Извини, конечно, но сам виноват. Ты хоть проверил: была ли такая кража?

– Н-нет…

– Ты хоть проверил: существует ли такая артистка – Фрумкина?

– Нет, – ответил Сашка. Министр культуры и министр внутренних дел скорбно покачали седыми головами. Пенсионерка Фрумкина покрутила на пальце колечко с дешевым раух-топазом. – Нет, не проверял. А зачем Левке все это было нужно? А, Михалыч?

Сухоручко налил себе стакан портвейну, выпил и сказал:

– Ну, это просто… Левка, во-первых, авантюрист по жизни, стебок. Он если кого-нибудь за день не обманет, ночью не уснет. А во-вторых, он на халявку хорошо поужинал, да еще и бабки с бармена снял. Думаю, не меньше полтинника.

– Ни хрена не понял, – честно сказал Зверев.

– Объясняю. Наш друг Лева сказал халдею, что ты с БХСС и что пришла бармену жопа… А он, Лева, дескать, тебя хорошо знает и может все вопросы утрясти. Просек, опер? Левушка тебя просто использовал… как презерватив.

Опер просек. Он ушел в свой кабинет с видом на природу, взял фломастер и нарисовал на лугу большой коровий шлепок.

…А Лева Караган потом подсел на квартирной краже. Залез Лева в квартиру народной артистки Фрумкиной… тьфу!… в квартиру одного скрипача, набил вещичками рюкзак и чемодан. Тут, как на грех, скрипач внезапно приходит. Лева – раз! – и вещички в окно. Но сам не прыгает – высоко, третий этаж дома дореволюционной постройки, потолки пять метров! Сам не прыгает, а является перед ошеломленным скрипачом и говорит: так, мол, и так, здрасьте – я вор. Хозяин – натурально – в столбняке. Вор я, говорит Лева, ножкой смущенно по паркету старинному елозит. Взор потупил… Сирота, родители алкоголики… голодаю. Но я же ничего не украл! Вот – руки-то пустые… отпустите, дяденька, Христом Богом прошу!

Ну, хозяин по мягкости интеллигентского характера да и от растерянности отпустил Леву. А тот подобрал во дворе вещички – и ноги в руки. Потом-то хозяин прочухался, увидел, что обнесли его не слабо, и побежал в милицию. Левку быстро установили по приметам и взяли. Так вот и подсел талантливый еврейский мальчик Левушка Караган.

Свежий коровий шлепок на зеленом лугу каждый день напоминал Звереву про Леву Карагана. Больше Сашка его не встречал.

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!… Того Невского проспекта, о котором писал Николай Васильевич Гоголь, уже разумеется, нет. Мы можем вздохнуть печально, сказать увы и ах!, но ничего с этим не поделаешь.

С этим уже ничего не поделаешь, однако Невский проспект жив, и у нас есть возможность спуститься под землю где-нибудь на Гражданке, или в Автово, или в Купчино, и через пятнадцать-двадцать минут подняться на поверхность на Невском. Блочно-панельный кошмар остался далеко-далеко. Ты стоишь на Невском проспекте! Что-то в этом есть… согласись?

Оперуполномоченный Александр Зверев шел по Невскому проспекту. Прошло два года с того момента, когда Сашка получил удостоверение. Два года… много это или мало? Как считать? С чем сравнить? Два года оперской работы… нет, не поддается измерению. Тут ведь как? Или ты станешь ментом, или…

Зверев стал ментом. Опером. Осенью, бабьим летом восемьдесят восьмого года Сашка шел по Невскому проспекту, привычно посматривал по сторонам. Иногда с кем-то здоровался. Круг знакомых у Зверева был весьма своеобразный: жулики, мошенники, проститутки… эх, ребята, что это был за круг знакомых!

Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! Какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Те характеры и явления, которые встречаются на Невском одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года вам, Николай Васильевич, трудно было бы себе вообразить!

На девяносто процентов контингент был откровенно гнилой. Кроме денег их не интересовало ничего. Фарцовщики, спекулянты, мелкие мошенники. Они шли на контакт, чтобы спасти от изъятия свой товарец: матрешек с лицом Горбачева или советскую армейскую атрибутику: погоны, шапки-ушанки, значки. Они истово, круче, чем настоящие рецидивисты, ненавидели ментов и сходу сдавали напарника за пачку сигарет, за возможность заработать доллар или марку… Общение с этой жадной, глупой и корыстной шушерой ничего, кроме брезгливости, не вызывало. Вся эта публика кишмя кишела возле гостиниц, магазинов, музеев и автобусов с любопытными и доверчивыми фирмачами. В двадцать седьмое любителей сделать бизнес ежедневно доставляли пачками. Случалось, что новички, пережив испуг, бросали свое ремесло. Но это редко… Как правило, ребятишек засасывало. Иногда Звереву казалось, что весь мир представляется этим шустрым ребятишкам одной огромной толкучкой… жалко их не было нисколько. Даже воры и грабители вызывали больше уважения – они, по крайней мере, рисковали. И среди них встречались интересные люди. И характеры.

…Возле «Европейской» Сашку окликнули:

– Александр Андреич!

Зверев обернулся и увидел известного каталу Сперанского по прозвищу Сенатор. Сенатор был, как всегда, в безупречном костюме, хорошем галстуке и длинном, до пят, белом плаще. Холеное аристократическое лицо, холеные руки. О, руки Сенатора! О них ходили легенды. Возможно, Саша, – сказал Звереву Сухоручко, – один из лучших стирал в Союзе. И человек весьма неглупый и порядочный. Вот так – порядочный шулер… интересно.

– А… Игорь Станиславович. Здравствуйте. Прогуливаетесь?

– Пообедать собрался… Не желаете присоединиться? Сейчас очень хороший повар появился в «Европе». Такие котлетки по-киевски строит – просто прелесть.

– Так на оперскую зарплату в «Европах»-то не едят.

– Пустое, Александр Андреич. Я вас приглашаю… Посидим, пообедаем, поговорим. Кстати, Мушка подойдет.

– Благодарю, но, извините, – принципы. Господину Мушону, кстати, передайте, чтобы зашел ко мне. Не он ли грузинских барыг в Ленинграде кинул? – ответил, посмеиваясь, Зверев.