Мендель - Страница 54

Молчание.

И когда все завершилось так неожиданно, и, растерявшись несколько, он стал выспрашивать у коллег и друзей мнение о своей работе, то из осторожных ответов выудил горькое:

«Мне было небезызвестно, что полученный результат нелегко согласовать с нынешним состоянием науки и что в этих условиях опубликование одного изолированного эксперимента вдвойне рискованно как для экспериментатора, так и для вопроса, им защищаемого… Я старался организовать контрольные опыты, для чего изложил на собраниях местного Общества естествоиспытателей опыты с Pisum. Как и следовало ожидать, я столкнулся с весьма разноречивыми мнениями, однако никто не предпринял, насколько мне известно, повторения опытов…», — так он писал об этом год спустя.

Он был и монах и биолог. И знал что к чему. Знал, что вера нужна лишь религии, ибо без веры религия чахнет. Но он, ученик Доплера, Коллара, Унгера, знал еще, что наука живет по другим законам: в науке сначала проверяют точность фактов и стройность выводов, а затем отвергают или принимают.

Он рассчитывал найти поддержку. Он рассчитывал, что его результаты будут подкреплены исследованиями других люден. Но математичность его работы в смятение привела коллег, истинных сынов своего времени. Большинству из них куда ближе были словесные пассажи Львовского профессора и тщательные описания формы тычинок «Herbichia abrotanifolia». Мендель заработал себе добродушное, шутливое прозвище «наш ботанический математик». А иные коллеги между собой говорили, что, кажется, патера Грегора потянуло к мистическим числам Окена и Шеллинга и от этих «наследственных задатков» весьма сильно попахивает «зародышевыми причинами» — «rationes seminales» из сочинений святого Августина — покровителя монастыря, во дворе которого Мендель выращивал свои гибриды.

Как раз накануне, в декабре 1864 года, Пий IX издал знаменитую энциклику «Quanta cura». Как раз накануне оказался разглашенным папский «Sillabus», — меморандум, объявлявший «догматическую войну» всякому проблеску свободной мысли. И потому для известной части австрийских интеллигентов один вид вицмундира Службы Спасения, который носил этот весьма эрудированный и трудолюбивый монах, — один вид мундира, который открыл Менделю дорогу к науке, сам по себе уже вызывал чувство недоверия.

Каким бы ни был сам Мендель приятным собеседником, как бы свободно ни рассуждал он на самые щекотливые для духовника темы, он был из черного лагеря. И быть может, наиболее радикально настроенные коллеги говорили ему комплименты: «Ваше преподобие, вы совсем не похожи на монаха», но они не забывали, что он все-таки оставался монахом и не видел нужды порывать с орденом, со Службой Спасения душ, с которой сжился, которой был обязан многолетним безбедным существованием. А право, когда монах выводит соотношение «3: 1», да еще и повторяет это «3: 1» в докладе многократно, невольно может возникнуть опасение: «А не пытается ли он под сурдинку сунуть в ботанику нечто о триединой троице?» Коллеги отлично помнили знаменитую реплику Мефистофеля:

Веками ведь, за годом год,

Из тройственности и единства

Творили глупые бесчинства

И городили огород.

А мало ль вычурных систем

Возникло на такой основе?

Глупцы довольствуются тем,

Что видят смысл во всяком слове '.

Но все же они были достаточно деликатны, чтоб не оттолкнуть и не обидеть человека, восемь лет положившего на титанический по объему — это было всем им понятно — труд. И Брюннское общество естествоиспытателей решило опубликовать в своих «Трудах» конспект доклада Грегора Менделя.

В конце следующего года том «Трудов» с конспектом доклада «Опыты над растительными гибридами», увенчанным пометкой «Доложено на заседаниях Общества 8 февраля и 8 марта 1865 года», вышел в свет. Этот том попал в 120 библиотек университетов и обществ естествоиспытателей Вены, Праги, Берлина, Мюнхена, Лондона, Парижа, Петербурга, Филадельфии, Нью-Йорка… Кроме того, Мендель заказал типографу сорок отдельных оттисков работы. Несколько оттисков подарил друзьям, а остальные разослал крупным исследователям-ботаникам, тем, кого считал способными разобраться в его работе.

Разослал и стал ждать откликов, ждать признания, ждать хотя бы вопросов.

Ждал неделю, третью, пятую. И слышал одно — молчание.

…Когда вы оказываетесь в обществе физиков и они в вашем присутствии начинают говорить на своем профессиональном языке о вещах, ведомых только им, вам чудится, что вы слышите речь пришельцев с другой планеты.

Речь Менделя звучала для современников именно как речь пришельца с другой планеты.

Он не удосужился рассиропить на многие страницы традиционный обзор всех работ, проделанных прежде него, — работ, которые, видимо, его брюннские коллеги если и знали, то каждый по-своему: ведь читая книгу, каждый из нас сохраняет в своей памяти с должной ясностью лишь то, что ему созвучно. Остальное оказывается в дымке.

Мендель не удосужился и оснастить свой труд привычными для ботанических работ той поры многословными описаниями каждого или хотя бы некоторых из своих гибридов.

Он не удосужился сделать доклад традиционным по форме, а потому и более легко усваиваемым.

Он сразу поволок своих слушателей и читателей к своему «черному ящику», к странным для них рядам алгебраической комбинистики, всем этим «АаВВсС» и «ааВЬСс», из которых вытекала его до наглости дерзкая гипотеза наследственных задатков, то расходящихся, то невидимо сходящихся, дабы родить новое сочетание признаков.

Она действительно была до наглости дерзкой, ибо ни сам Мендель, ни кто другой не видели еще изящного «танца хромосом», а тем более «мейоза» — «редукционного деления» — материального воплощения высчитанного Менделем процесса. И потому ни в Брюнне, ни в Берлине, ни в Вене, ни в Мюнхене не оказалось людей, способных понять его. Даже сто лет спустя, открывая впервые тоненькую, словно популярная брошюра, книжку, где на сорока семи страницах конспективно изложены начала генетики, мы не без труда впитываем в себя особую систему понятий, вводящую в неведомый мир.

Страна, где говорят на этом неведомом «иноземцам» языке, — новая наука, в которой говорят на языке Менделя, — стала складываться лишь 35 лет спустя после опубликования его работы и через шестнадцать после его смерти.

В 117 библиотеках из 120, в которые был разослан том со статьей Менделя, он простоял на полках, тронутый разве одними библиотечными мышами. Лишь три из этих 120 экземпляров были развернуты.

Первым о работе Менделя упомянул «ординариус ботаники» Гофман из Гиссена, автор книги «Исследования определения видовых закономерностей и их изменений». Ссылаясь на его работу, Гофман подтверждает собственное мнение о том, что «гибриды имеют склонность в последующих поколениях возвращаться к исходным видам», и расписывается в непонимании главного в прочитанном им труде.

Второе упоминание обнаружено в тексте магистерской диссертации молодого петербургского ботаника И.Ф. Шмальгаузена — отца замечательного советского ученого-дарвиниста Ивана Ивановича Шмальгаузена.

Работа Менделя попала в руки молодого магистра в 1874 году, когда его диссертация была уже в печати, и потому свое мнение о ней Шмальгаузену пришлось напечатать уже лишь в сноске на одной из страниц главы, посвященной истории проблемы гибридизации.

Но «сноска» превратилась у И.Ф. Шмальгаузена в подробный реферат «Опытов»:

«С работою Менделя «Опыты над растительными помесями» (в Verhandl. d. naturforschenden Vereines in Briinn. B. IV. 1865) мне случилось познакомиться только после того, как моя работа была отдана в типографию. Я считаю, однако, нужным указать на эту статью потому, что метод автора и способ выражать свои результаты в формулах заслуживают полного внимания и должны быть дальше разработаны (для вполне плодородных помесей). Задача автора: определить с математической точностью число возникающих от гибридного опыления форм и количественное соотношение индивидов этих форм. Он выбирает для скрещивания растительные формы, отличающиеся постоянными и легко отличимыми признаками, которых помеси остаются вполне плодородными в последующих генерациях. Породы гороха вполне удовлетворяют этим требованиям. Для сравнения форм выбираются определенные признаки, которые в этом случае таковы, что в получаемой помеси они не смешиваются, а всегда один признак поглощается у 3/4 индивидов, то есть делается вполне незаметным от преобладания противоположного признака, a 1/4 индивидов помеси по этому признаку переходит к типу другой формы. Последняя группа индивидов в последующей генерации остается постоянною. Первая же разделяется опять на две группы: 1/4 ее остается постоянною, 1/2, сходная по избранному признаку с первой четвертью, остается гибридной, последняя 1/4 индивидов переходит к противоположному типу. Мендель приходит к заключению, что из семян помеси двух отличающихся признаков половина воспроизводит помесь, другая же половина дает растения, которые остаются постоянными и наполовину воспроизводят преобладающий, наполовину исчезающий признак. Для потомства же помесей, в которых соединено несколько признаков, он получает сложный ряд, которого члены можно представить себе происходящими от комбинации (умножения) нескольких рядов, из которых каждый состоит из трех членов, получаемых при скрещивании двух противоположных признаков. Равно по наблюдениям Менделя, как и по математическим соображениям всегда получаются, между прочими, тоже постоянные члены с новыми комбинациями признаков. Опыты его и математические соображения во второй части работы (Befruchtungszellen der Hybriden [59]) приводят его к заключениям, в сущности сходным с теоретическими соображениями Нодена (в Nouv. Arch, du Mus. I). Интересны тоже наблюдения Кернике над сортами кукурузы (в Ver-handl. d. naturw. Vereines d. pr. Rheinlande und Westphalens Jahrg. 9. 1872), но, к сожалению, он не следует методу, столь превосходно примененному Менделем и не дает числовые выводы».