Меланхолия - Страница 2
Не нервничай, я уверена, это ненадолго, — мягко успокаивает его Юка.
В помещении таможни почти нет движения воздуха. Чернокожие служащие покрыты крупной испариной. Кажется, что трехлопастный вентилятор на потолке едва вращается, делая духоту еще более невыносимой. Однако Юка этого не ощущает. Она сидит, выпрямившись, сдвинув колени, на ее губах блуждает легкая улыбка, пока она рассматривает таможенных офицеров. Приближается время отлета.
Неожиданно Юка поднимается с места и строго произносит по-английски:
Господин офицер, мы обязательно должны успеть на рейс до Нью-Йорка. Я должна доставить в свой университет этот панцирь, это очень ценный объект для научных исследований. Если из-за нас я не смогу выполнить свою задачу, я должна точно знать, на кого будет возложена ответственность. Настоятельно прошу, если эта черепаха подлежит изъятию таможенными органами, сделать это немедленно, а мне выдать письменный документ для того, чтобы я могла уведомить мой университет, университет во Флориде, американскую таможенную службу, а здесь… здесь государственное бюро по туризму, нью-йоркское телевидение и прессу.
Офицер бледнеет. Как всякий чиновник, занимающий ответственную должность, он озабочен только одной-единственной проблемой — избежать ответственности в любой ее форме. Догадавшись, что ее удар достиг цели, Юка сама предлагает выход из ситуации:
Приближается время отлета. У меня еще есть письмо директора океанографического института в Кингсбурге! По-моему, вам должно быть уже все понятно.
Она кладет бумагу перед офицером.
Как я понимаю, в соответствии с этой бумагой владелец обязан вернуть панцирь на Барбадос в течение двух лет по окончании исследований. Офицер! Вас никто не сможет ни в чем упрекнуть!
С этими словами она достает из сумки серый конверт и протягивает таможеннику. В конверте лежат пять новеньких сто долларовых бумажек.
Не поймите меня превратно, господин офицер, эти деньги предоставлены моим университетом в качестве обеспечения за этот панцирь. Я лично передала ту же сумму и директору океанографического института.
Все решается мгновенно. Толстый офицер, колыхаясь необъятным телом, приглашает всех пятерых проследовать за ним.
— Поторопитесь! — кричит служащая из «Эр-Караиб». Панцирь вдруг выскальзывает из рук работника багажного досмотра, и офицер снова подхватывает его. Никто не замечает напряжения на лицах японки и ее спутников при мысли о том, не взбредет ли в голову кому-нибудь положить панцирь на лен ту рентгеноскопического аппарата.
Наконец они входят, отдуваясь, в зал для отбывающих. Посадка через пять минут. Офицер протягивает панцирь Юке, чмокает и удаляется, помахав рукой.
В зале человек двести, мужчины и женщины средних лет. Группа врачей, авторитетов в области сердечнососудистой хирургии, возвращается в Нью-Йорк после очередного конгресса. Юка и ее товарищи сразу выделяются среди этой медицинской братии. Можно сказать, они испускают какие-то особые флюиды. Две женщины, одна блондинка, похожая на немку, другая брюнетка, скорее латинского типа, обе прекрасно сложены, но ростом меньше, чем Юка. Они тоже почти без косметики. Мужчины бородатые, манерами напоминающие научных работников, смысл жизни которых заключается в отыскании истины. Едва войдя и зал, они вместе направляются в сторону кафетерия. Пять бутылок кока-колы. Чокаются.
Люди тотчас же начинают смотреть на Юку и на черепаху в ее руках. Сидя, скрестив перед собой ноги, она проявляет необычайное хладнокровие. Мужчины не могут отвести от нее глаз, подчиняясь ее обаянию. Женщины тоже смотрят, и на лицах у них такое выражение, будто бы Юка отняла у них все — нежную кожу, стройную фигуру, выступающие округлые груди, прелестный мускулистый зад. Короче, Юка — предмет всеобщего интереса. В ней есть что-то завораживающее, что-то предостерегающее, что проявляется не только в чертах ее лица, но и сверкает огоньком в самой глубине зрачков. Что это — трудно сказать, но стоит ей взглянуть поверх своих черных очков, как любопытные взоры немедленно исчезают.
Какой-то доктор, сидящий позади Юки, что-то ей говорит. Лет сорока, хорошо выглядит, несмотря на довольно-таки узкое лицо. На нем летние шерстяные брюки, тенниска от Ральфа Лорена. Человек, преисполненный уверенности в себе.
Прошу вас простить меня, — говорит он, наклонившись через плечо Юки и улыбаясь, — могу ли я задать вам два-три вопроса о… об этой черепахе? Юка слегка оборачивается к нему.
Прошу вас, — говорит она.
Ее голос такой чувственный, такой мягкий, что все остальные женщины опускают глаза, задыхаясь от ревности.
У вас очень редкий экземпляр, не так ли? Я, видите ли, врач, специалист по кардио… — На секунду он замолкает и улыбается: — И я совсем ничего не знаю о черепахах!
Но, несмотря на это, вы все же интересуетесь морской фауной? — говорит Юка, убирая панцирь, словно желая спрятать его от взгляда своего собеседника.
Мне вообще многое интересно, не только черепахи. Ну уж если мы летим одним рейсом… как вам сказать? Ну, мне любопытно было бы знать о связи между вами и этой вещью.
В этом панцире… — начинает серьезно объяснять Юка, поглаживая воображаемую голову животного, — в этом панцире есть то, что я люблю больше всего в жизни.
Неужели? Обязательно расскажите мне об этом!
Для неспециалиста все это может показаться набором сухих фактов из жизни рептилий.
А не относится ли эта черепаха к какому-нибудь особому виду? Могла бы она представлять научный интерес, сравнимый со слоновой черепахой с Галапагосов, любимой черепахой Дарвина? Действительно, — отвечает Юка, кивая, словно вдохновенный ученый. — Однако я думаю, что сравнение ее с chelenoidos elephan topos, вся ее значимость и тому подобное в нашем случае имеет скорее иной смысл. Если бы я углубилась в подробности, сложность состояла бы не в том, смогли бы вы понять меня или нет… Я бы сказала, что здесь сокрыт некий философский интерес, впрочем, как и любом материале, ценном для науки.
— Полностью согласен, — кивает доктор.
Юка улыбается, и в этот момент раздается сигнал к посадке. Приглашаются пассажиры, летящие люкс-классом.
Прошу прощения, — говорит, поднимаясь с места, медик, мне пора. — Он машет рукой, приветствуя товарищей Юки, которые все это время сидят, вцепившись в панцирь, и скрывается в зале отбытия.
Самолет взлетает. Подъем заканчивается, самолет набирает крейсерскую скорость. Наступает время аперитива, стюардессы проходят по рядам, принимая заказы. Юка устраивает панцирь у себя на коленях и кладет руки поверх него. Соседи по ряду начинают ее рассматривать. Кажется, что вот-вот что-то произойдет. Четверо товарищей Юки пересаживаются на своих местах. Юка сжимает руки так, что белеют ее ненакрашенные ногти, а вены на тыльной стороне ладони вздуваются. Вдруг слышится треск — это Юка сломала панцирь, внутри которого под прослойкой из полистирола оказывается пластиковая сумка. Потом она раскрывает ее, достает небольшие металлические шары и передает их по одному своим друзьям.
Да что такое происходит?! — возмущается сидящий рядом пассажир.
Заткнись, — бросает ему Юка, отрывает у сумки второе дно и вытаскивает пистолет-пулемет.
Эти маленькие шары — советские противотанковые грана ты. С этого момента всем молчать. Я не потерплю ни малейшего шума. Самолет захвачен.
В черепашьем панцире находилось одиннадцать противотанковых гранат. Такие, как правило, состоят на вооружении армий стран-участниц бывшего Варшавского договора. Это не какие-нибудь осколочные фанаты — такой мячик способен уничтожить весь экипаж танка только лишь взрывной волной, которую он создает при взрыве. Они не всегда могут быть обнаружены металлоискателем, поскольку, не превышая размером теннисный мяч, покрыты защитным слоем пластика.
Разобранный и спрятанный в двойном дне сумки пистолет-пулемет — идеальное оружие для захвата самолета. Магазин, предохранитель и прицел сделаны из термостойкой пластмассы. По этой причине в нем нельзя использовать обычные боеприпасы, даже эти новые разрывные пули. В данном случае это оборачивается преимуществами: из-за отдачи использование разрывных пуль приводит к потере точности, к тому же такие боеприпасы легко обнаруживаются рентгеновскими лучами.