Мекленбургский дьявол (СИ) - Страница 6
После этого вперед выступил подьячий … и, развернув свиток, стал зачитывать фамилии или прозвища отличившихся.
— Донской атаман Исай Мартемьянов, жалуется кафтаном с царского плеча и серебреным кубком! — начал он.
В ответ все ахнули. Кафтан или шуба с царского плеча — честь огромная! Не всякий боярский род может похвастаться, что имел такую награду, а тут простой казак. Можно сказать, шпынь [5] а вот поди ж ты!
— Полковник и стольник Федор Семенович Панин — жалуется в кавалеры ордена Святого апостола Андрея Первозванного и двумя тысячами четей земли в вотчину!
Эта награда тоже была куда как щедрой. Про кавалерство, конечно, мало кто понял, но вот то, что не особо родовитого дворянина записали в царскую грамоту с вичем дорого стоило. Ну и земля лишней никогда не бывает, хотя… когда Михальский, бывший в свое время Федькиным командиром спросил, где мое величество собирается брать столько вотчин для пожалований, я ответил ему, сделав красноречивый жест:
— Мало что ли земли вокруг?
Прочие награды были хоть и не такими почетными, но не менее щедрыми. Представители казачьей старшины, включая Мишку Татаринова, получили дорогие кафтаны и шапки, доброй работы сабли и пистолеты. Командиры отличившихся галер кто деньгами, кто повышение в чине. Затем были начальные люди солдатских и стрелецких полков, а также наиболее отличившиеся из простых воинов. Помимо всего прочего, каждому из награжденных наливалась чарка из царских рук, что тоже немалая честь.
Наконец, пришел черед калмыков, чей вклад в общую победу трудно было переоценить. Для награждения из их лагеря прибыл сын Длай-Батыра Дайчин-Хошучи в сопровождении десятка своих лучших воинов. Увидев меня, он, как и его сопровождающие преклонил колени, но я велел ему подняться и подозвал к себе, после чего протянул руку, к которой он почтительно приложился. Меня, грешным делом, до сих пор коробит от этого ритуала, но ничего не поделаешь — положение обязывает!
Затем наступило время даров. Я на глазах у всех отстегнул висевшую у меня на поясе драгоценную саблю, обильно украшенную золотой насечкой и самоцветными камнями и протянул ее немного обалдевшему хану.
— Ай-яй-яй, какая хорошая сабля, — зацокал языком Дайчин, после чего снял свою, и хитро улыбаясь узкими глазками, отдарился.
Нельзя сказать, чтобы его оружие было совсем уж простым, но по ценности, конечно, весьма уступало моему презенту. Но тут ведь дело не в стоимости. Обмен оружием означал военный союз, а он сейчас нам жизненно необходим. Помимо сабли, калмыцкого тайшу пожаловали дорогим кафтаном, шапкой, и богатой конной упряжью. То есть, седлом, сплошь затканной золотом попоной и уздечкой.
В ответ, тайша что-то крикнул на своем языке все еще стоявшим на коленях воинам, после чего они вскочили с ног и, выхватив луки, разом выстрелили в небо. Но что интересно, когда стрелы, упав назад, воткнулись в землю, они к немалому удивлению всех присутствующих, образовали почти правильный круг. Уж не знаю, сколько эти ребята тренировались, но номер получился весьма эффектный.
Указывая на саблю и стрелы, Дайчин сказал:
— Эта сабля и эти стрелы всегда будут готовы на поражение твоих врагов.
Помимо моих ближников и союзников присутствовали на пиру и знатные пленники. Во-первых, конечно, сам Ибрагим-паша вместе со своими агами, а во-вторых, непонятно как оказавшийся среди раненых черкесский пши — то есть князь. Вообще, черкесы во время сражения одними из первых поняли, что сегодня не их день и покинули турецкое войско, а потому среди пленных адыгов почти не было. Ну, кроме присутствующего здесь князя Беслана.
Им в отличие от моих людей наливали без ограничений, а потому хмурые османы скоро захмелели и даже немного оживились. В какой-то момент, я даже стал опасаться не устроят ли они бучу, но беда, как водится, пришла откуда не ждали.
Награждая участников осады, я не обошел, конечно же, и единственного в их рядах врача. Доктор Попел получил от меня шапку с соболиной опушкой, серебреный кубок и десять рублей серебром. То есть, конечно, монеты были турецкими, но по весу в аккурат червонец. Рядом с ним вертелся какой-то парень, смазливое лицо которого показалось мне смутно знакомым, но я поначалу не придал этому никакого значения.
Зато на этого мальчика обратил внимание Дайчин-Хашучи, и после очередной чарки попросил подарить его ему.
— Что?! — не сразу понял я смысл просьбы.
— Ея хачу! — с поистине дикарской непосредственностью заявил мне представитель братского калмыцкого народа.
— Да ты, брат, перепил! — усмехнулся я. — Не знаю как у вас, а у нас за эдакое на кол сажают. Так что иди, проспись…
— Нет! — замотал головой тайша. — Это девка!
— Да, ладно! — удивился я, хотя успел заметить, как смутился спутник Попела.
— Дай мне девка, — не унимался Дайчин. — У меня три жены есть, она будет четвертая. Буду ее любить, обижать не буду…
— Государь, — кинулся ко мне Панин. — Не вели казнить, только нельзя ему ее отдать!
— Значит, точно девица! — нахмурился я.
— Помнишь черкешенку, которую я с войны привез. Она это!
— Постой, так это, как ее, Фатима что ли?
— Она. Только имя это ей в плену дали, а так она черкешенка Нахат.
— Да хоть Изабелла Кастильская, мать ее! Федя, ты понимаешь, что мне калмыцкая конница сейчас как воздух нужна! Да если этот хрен с балалайкой к моей дочери посватался я и то не сразу бы отказал…
— Ваше величество, — громко крикнул со своего места Попел. — Позвольте мне сказать?
— Говори, — хмыкнул я, не ожидая услышать ничего хорошего.
— Это и впрямь девица благородного черкесского рода, — витиевато начал свою речь мораванин. — Я дал рыцарское слово, что буду оберегать и защищать ее…
— Короче, Склифосовский! — теряя терпение, процедил я.
— А еще она моя невеста!
— А ведь это меняет дело, — шепнул мне Михальский.
— Хм, пожалуй, ты прав, — согласился я, после чего обернулся к тайше. — Прости друг, но эта женщина принадлежит ему. По нашему закону я не могу отнять ее у мужа и отдать тебе. Но в замен обещаю, что когда мы возьмем Крым, ты сможешь выбрать любую пленницу, будь она даже дочерью самого хана или даже султана!
— Хорошо, — расплылся в улыбке тайша, но глаза его хитро блеснули. — Я запомню твои слова русский царь!
— Государь, нешто мы Крым воевать будем? — вычленили главное из моей речи ближники.
— А вы думали, я сюда винца попить прибыл? — с усмешкой отозвался я. — Завтра с рассветом мы отправимся на юг. После нашей славной победы в здешних краях у турок осталось мало сил, значит, нам самое время действовать! Донцы, собирайте людей, берите струги — их много с нами пришло. Скольких сможет выставить Донское войско, атаман?
— Все пойдем, государь! Обшарпались мы за месяцы осады, самое время за зипунами отправляться! Где ты, там победа! И прибыток! Полторы тыщи сабель смогу выставить к утру, богом клянусь!
— Добре! Из каторг, что мы взяли у врага четыре совсем целые, одну отдаю под начало кавалеру и полковнику Панину! Отряд себе наберешь их охотников и арнаутов. Остальными командовать будут старшие офицеры солдатских полков. А те галеры, что побиты, приказываю немедля начать исправлять! Первым делом пойдем к Тамани и Герзету. Брать будем разом обе крепости!
А тем временем калмыцкое войско вместе с ними отряд конных донцов, Белгородский стрелецкий полк, посаженный на конь и конно-гаубичная батарея пойдут берегом моря до Сиваша и Арабатской стрелки, перейдут его вброд, да там по такой жаре розовая соль, а не вода. И сходу ударят на Карасубазар. А как возьмете его, пошлете гонцов в Кафу и Герзет, к тому сроку мы уже должны быть там. Частью сил после пройдете мелким гребнем по всей восточной части Тавриды, сгоняя скот и побивая татар, освобождая христиан из неволи. А основными отрядами пойдем на запад — к столице крымцев! Мы зайдем с моря, займем Балаклаву и пешим маршем за сутки доберемся до Бахчисарая. Там и встретимся. Ваша задача, тайша, крепко закрыть им пути отступления, чтобы никто не ускользнул. А там, на месте уже решим куда дальше идти. По домам или еще кого бить!