Мегрэ, Лоньон и гангстеры - Страница 2

— Я полагаю, — сказал Мегрэ, вертя трубку в руке, но не решаясь закурить, — что лучше всего вам рассказать мне все сначала. По телефону вы мне что-то говорили о гангстерах.

— Да. Всю эту неделю Лоньон дежурил по ночам. Во вторник утром он вернулся домой, как обычно, в начале седьмого. Но вместо того чтобы поесть и лечь спать, он больше часа бегал взад-вперед по комнатам — у меня даже голова закружилась.

— Вам показалось, что он чем-то взволнован?

— Вы же знаете, господин комиссар, как он добросовестен. Я не переставая ему твержу, что он даже чересчур добросовестен, что он подрывает свое здоровье и что все равно ему никогда не дождаться благодарности. Вы уж извините меня за откровенность, но и вы не станете отрицать, что Лоньона еще не оценили по достоинству. Ведь он только и думает что о своей работе, отдает ей все силы, живьем себя съедает…

— Итак, во вторник утром…

— В восемь часов утра он спустился вниз, чтобы купить еду. Мне стыдно, что я стала совсем беспомощная, хотя это и не моя вина. Врач запретил мне подниматься по лестнице, и Лоньону приходится самому приносить в дом все необходимое. Конечно, бегать за покупками — неподходящее занятие для такого человека, как он, я это знаю. И каждый раз я…

— Итак, во вторник утром?

— Он отправился в магазин. Потом сказал, что ему необходимо зайти в комиссариат, но что там он, наверное, долго не задержится, а спать будет после обеда.

— Он не говорил вам, чем он сейчас занимается?

— Нет, он никогда не говорит о делах. А если я, не дай бог, задам ему насчет этого какой-нибудь вопрос, он, всегда отвечает, что это профессиональная тайна.

— С тех пор он не возвращался?

— Нет, он вернулся часов в одиннадцать.

— В тот же день?

— Ну да, во вторник, около одиннадцати.

— И все так же нервничал?

— Не знаю уж, в нервах ли тут было дело или в ужасном насморке, но чувствовал он себя явно плохо. Я умоляла его подумать о себе, принять лекарство и лечь в постель. Но он ответил, что леченьем займется потом, когда у него будет время, что он должен снова уйти и вернется к обеду, а скорее всего, и раньше.

— Он пришел к обеду?

— Подождите! Господи, вы только послушайте, что я подумала: а вдруг я его больше никогда не увижу? А я как раз осыпала его упреками и все твердила, что он думает только о работе и совсем не заботится о своей больной жене!..

Мегрэ покорно ждал; ему неудобно было сидеть на таком скрипучем стуле, но он не решался откинуться на спинку, боясь, что стул вот-вот рассыплется.

— Через четверть часа после его ухода, а может быть, даже и четверти часа не прошло, короче, около часа дня я услышала на лестнице чьи-то шаги и подумала, что это, наверно, к жиличке с шестого этажа… Эта дама, между нами говоря, вызывает…

— Да, так, значит, шаги на лестнице…

— Шаги затихли на нашей площадке… Я как раз только прилегла — доктор велел мне отдыхать после каждой еды. Раздался стук в дверь, но я не двинулась с места. Лоньон мне советовал не открывать, если люди, постучав, не называют себя. Когда работаешь в полиции, нельзя не иметь врагов, не правда ли? Вы понимаете, как я была удивлена, когда услышала, что дверь сама открылась, а потом раздались шаги сперва в прихожей, потом в столовой. Их было двое, двое мужчин. Они заглянули в спальню и увидели меня. Я крикнула, чтобы они немедленно убирались вон, грозила позвать полицию и даже протянула руку к телефону на ночном столике.

— Ну?

— Тогда один из них, тот, что поменьше ростом, пригрозил мне револьвером и сказал что-то, видимо, по-английски.

— Что это были за люди?

— Не знаю, как вам сказать. Они были очень хорошо одеты. Оба курили сигареты. Шляп они не сняли. Казалось, они были удивлены, не обнаружив того, что искали. «Если вам нужен мой муж…» — начала я, но они меня не стали слушать. Тот, что повыше, обошел квартиру, а маленький тем временем не спускал с меня глаз. Они заглянули даже под кровать и порылись в стенном шкафу.

— А в ящиках они не рылись?

— Эти два — нет. Они пробыли здесь не больше пяти минут, ни о чем меня не спросили и преспокойно ушли, словно их визит был чем-то вполне естественным.

Конечно, я тут же бросилась к окну и увидела, как они стоят на тротуаре возле большой черной машины и что-то обсуждают. Длинный сел в машину, а второй пошел пешком до угла улицы Колэнкур. Мне показалось, что он вошел в бар. Я тут же позвонила мужу в комиссариат.

— Он оказался на месте?

— Да, он только что туда пришел. Я рассказала ему, что произошло.

— Он был удивлен?

— Кто его знает. По телефону он всегда разговаривает каким-то странным тоном.

— Он попросил вас описать этих людей?

— Да, и я это сделала.

— Опишите их и мне.

— Очень смуглые, похожие на итальянцев, но я убеждена, что говорили они не по-итальянски. Мне кажется, что главным был длинный — красивый мужчина, ничего не скажешь, только, пожалуй, слишком полный, лет сорока. У него был такой вид, словно он только что вышел из парикмахерской.

— А маленький?

— Тот выглядел куда вульгарней! Нос у него перебит, уши как у боксера, золотой зуб. На нем была серая шляпа и серый плащ, а на его товарище новенькое, с иголочки пальто, знаете, такое, из верблюжьей шерсти…

— Ваш муж прибежал домой?

— Нет.

— Он прислал полицейских?

— Нет. Он только попросил меня не волноваться, если ему придется несколько дней отсутствовать. Когда я его спросила, что же я буду есть, он мне ответил, что едой он меня обеспечит.

Тот, что поменьше ростом, пригрозил мне револьвером, — сказала мадам Лоньон.

— И он это сделал?

— Да. Вчера утром пришел посыльный и принес продукты. И сегодня тоже.

— Вчера вы не имели никаких сведений о Лоньоне?

— Он звонил мне дважды по телефону.

— А сегодня?

— Один раз, часов в девять утра.

— Вы не знаете, откуда он вам звонил?

— Нет. Он никогда не говорит, где он находится. Не знаю, как себя ведут другие полицейские инспекторы со своими женами, но он…

— Простите, вернемся к сегодняшнему визиту.

— Я снова услышала на лестнице шаги.

— В котором часу?

— Вскоре после того как пробило десять. Я не поглядела на будильник. Быть может, в половине одиннадцатого.