Медвежий ключ - Страница 86

До избушки оставалось метров сто. Избушка стояла на пригорке, среди каменистой поляны, не спрятанная в глуши леса — вот ее третья особенность. Оставалось разделиться так, чтобы один прихватил окно, встал бы около оконной рамы, а другой рванулся бы во входную дверь. Данилов уже открыл рот…

…Низкое, мрачное ворчание, глухое, невыразимое никакими буквами «А-ааа-ааа…», звучащее словно из бочки. Над кустами шиповника мягко, грациозно-неуклюже, поднималась огромная туша. Не так уж он был и велик, этот потревоженный сыскарями, спавший в кустарнике зверь — меньше двухсот килограммов. Не так уж он был и агрессивен, скорее раздражен и недоволен. И если бы почувствовал медведь, что тут стоят охотники, жестокие люди, которые могут и добыть, не остался бы он тут ни минуты, рванул бы сразу во всю прыть туда, где можно спокойно поспать.

Но от сыскарей, в том числе даже от Данилова, не исходило спокойное чувство уверенности. То есть людей было двое, медведь сыт, Данилов сразу же рванул ремень карабина, и теперь стоял в красивой стойке. Будь дело только в том, чтобы спокойно доспать, зверь, скорее всего, ушел бы подобру-поздорову: ведь места выспаться ему — все горы. Но движения у людей были суетливые, растерянные, лица испуганные, и медведь чувствовал, что перед ним не столько грозный противник, сколько весьма легкая добыча.

Зверь сделал несколько шагов на задних лапах; между Даниловым и медведем не оставалось и двадцати метров. Зверь смотрел то одним, то другим глазом, аккуратно поворачивая голову. Изо рта, между клыков, стала спускаться слюна, повисла длинной серебристой ниточкой.

— Ааа-ааа-ааа… — снова завел зверь эту же песню.

А потом медведь затеял становиться на четвереньки, и тут-то все как раз произошло. Не могу сказать точно, что собирался делать медведь: очень может быть что убежать. Не исключаю, что собирался и напасть: от них ведь никогда не знаешь точно, чего надо ожидать. Во всяком случае, Данилов помнил, что стоящий на дыбах медведь не так опасен, как идущий «кабаном», стоя на четырех ногах, и не стал рисковать. Карабин рявкнул раз и второй, было видно, как медведя колотит в правильное место, под левой половиной груди, как он с раздирающим душу визгом и воем заваливается навзничь.

Медведь бился в кустах, на самом краю поляну, разбрасывал вывороченные куски дерна, кустов, пучки лишайника, травы. Данилов думал, подойти ли к нему и добить, или уже нет такой необходимости. А из домика, из «третьей избушки» уже выбегал человек, бежал изо всех сил к краю поляны.

И сработали профессиональные инстинкты:

— Стой! Стой, стрелять буду!

Крики, похоже, только придали ускорение бегущему, синяя куртка замелькала уже с самого края поляны.

— Стой, мать твою!

Человек мчался, и никакая револьверная пальба не в силах была его достать. Данилов побежал вдоль кромки поляны, чтобы получше видеть человека, на ходу готовил карабин. Эх, далеко, метров сто пятьдесят, если не больше! Не умел Данилов стрелять с такого расстояния. Ну, да лиха беда начало.

— Стой! Стреляем! — надрывался Саша, что есть сил.

Припав на колено, Данилов выцелил не то, что должен был по правилам — не ноги. Ног не видно в высокой траве, папоротнике и кустах. Данилов поймал в прицел синюю подпрыгивающую спину, и мягко потянул на спуск. Что такое?! Данилов видел, как полетели каменные брызги от здоровенного булыжника на поляне.

Еще выстрел! Опять пуля ударила в булыжник, подняв фонтан каменного крошева. Что такое?! Вот!!! В суете Данилов не перевел прицельную рамку с деления «сто метров» — после стрельбы по медведю. Ну, и сажал не по бегущему, а по лугу…

Та-ак, там уже метров двести… Данилов поставил рамку правильно, опять стал ловить синюю спину. Поздно — спина мелькала меж берез, достать ее можно было уже разве что случайно. Раз и два попытался Данилов — ведь бывают же на свете чудеса! На этот раз чудо не случилось, пули колотили по деревьям. Ага, Саша уже в избушке. Правильно! Надо посмотреть, что он тут делал, посмотреть, как тут насчет улик.

В этой избушке явно жили, но трудно поверить, что в первой, недавно брошенной избушке и в этой обитал один и тот же человек. Та избушка вылизана, все в ней аккуратно разложено, а в этой царил страшный бардак, да к тому же отвратительно воняло. Трудно было разобраться в нагромождении плоскогубцев, чашек, тряпок, курток, ложек, гаечных ключей и пуговиц. Тут все не лежало — валялось.

Грязное, засаленное тряпье на нарах, чудовищно грязный, заросший салом стол, такие же грязные, сальные тарелки и чашки на столе, вонища. Пережаренные кусочки мяса в большой тарелке на столе, еще дымящаяся кружка чаю.

— Посмотрите-ка шеф…

Если Саша так позеленел, если у него такое лицо, значит, полезно посмотреть. М-да-а… Данилов почувствовал, что и у него, совсем как у Саши, раздается в ушах тоненький звон, желудок подступает прямо к горлу, а перед глазами плывет, вместе с позывами на рвоту, что-то зеленое, и кружится. Потому что за дверью, в большой эмалированной миске, лежало бедро. Обычное человеческое бедро, покрытое обычной бледной, как обычно и бывает на этот месте, кожей, с редкими рыжими волосками. Судя по пышному задку, скорее всего женское бедро. Чуть несвежее, начавшее пахнуть, мясо, почерневшее от долгого лежания сырым.

— Саня… — Данилов сам почувствовал, голос его звучит хрипло, прочистил горло, начал снова: — Саня… Найдем остальное.

Но остального не было в избушке. Не было трупа ни на чердаке, ни в подполе, ни под нарами, ни на полках. Нигде.

— Может быть, он остальное уже съел?

— Может быть…

Оба подавлены: вот могли поймать и не поймали. Так бы вот сейчас задать этому, в зеленой куртке, несколько вопросов. И где остальные части трупа, и где взял, и многое, многое другое. А так, без поимки этого сукина сына, единственная польза от похода — теперь Данилов знал совершенно точно, — в тайге и правда есть «чужой». И это «чужой» еще опаснее, еще преступнее, чем он думал. Ну что ж, надо ловить его, ловить…

— Ну что, Саша, двинулись?! Попробуем его все-таки взять…

— До заката с час, не больше.

— Лично я предлагаю организовать преследование, а не поймаем, заночевать в лесу и есть медведя.

— А если поймаем?

— Тоже в лесу. То есть мы, конечно, можем здесь оставаться на ночь… Но скажи честно — тебе этого очень хочется?

Как и думал Данилов, его помощник и правая рука, окинув взором все вокруг, отвечает предельно решительно:

— Нет!

И еще один день провели Кольша и Володька на острове, посвященный поискам тропинки. За этот день они поймали несколько рыбок рубахами и трусами, убили из ружья дятла, прилетевшего на остров неизвестно зачем. А чайки, вороны и чомги не собирались иметь дело с неприветливым тальниковым островком. Коршун делал круги на такой высоте, что снять его оттуда нечего было и думать.

И еще одна ночь, проведенная в песчано-галечной ямке, прижавшись друг к другу, чтобы не было все же так холодно. Вставал новый день. Еще один день, поневоле голодный. Еще один день, поневоле посвященный поискам пропавшей подводной тропки.

Кружилась голова от голода и от неподходящей пищи, от холода, от мерзкого дыма костров из сырого тальника. Еды не было. Надо идти искать тропинку. Вялость, не хочется ничего. Ощущение усталости с утра.

Посидели, поговорили, договорились даже и о том, что кому-то придется поплыть грудью на сучьях, если тропинки не найдут. Плыть придется Кольше: Володька встал с температурой, красными глазами, сильным насморком. Если к самому теплому времени они не отыщут тропинку, Кольша поплывет в поисках выхода, и будь что будет.

— Какое сегодня число?

— Как будто, двенадцатое…

— Вот именно, «как будто»… Ну, пошли?

— Постой… Что это там?!

От камышей отделилось что-то длинное. На длинном стояло высокое, ритмично взмахивало чем-то. Человек! Человек в челноке!