Медвежий ключ - Страница 76

Под утро зарядил мелкий дождик. Пришлось волей-неволей вставать, еще до первого света, до белой полоски над горами. Опять жгли костер, таскали чахлые лозы тальника, лишь бы хоть что-нибудь горело.

Сразу стало видно, что люди эти не так уж и молоды. Вчера, когда бежали они, азартно вопили и стреляли, не так это было заметно, даже седина не так заметна была в сочетании со свежими, бодрыми физиономиями. Теперь, после полубессонной ночи, с помятыми морщинистыми лицами растерянно стояли они, эти Володьки, Андрюхи и Кольши, под сеющимся дождем, и сразу стали заметны и седина, и усталость. Сразу стало видно, что эти люди перевалили уж по крайней мере на пятый десяток. Дать настоящий возраст можно было даже Кольше — единственному, у кого пока не вылезло ни одного седого волоска. Тяжко урчали животы, с трудом разминались суставы.

— Эх, что-нибудь бы зажевать…

Володька не стал ждать милостей от природы, побежал вдоль берега островка.

— Пройдусь, посмотрю, что можно отыскать в этих местах…

Сидя на песке, Акимыч подавал какие-то знаки, махал Володьке рукой. Страшновато выглядел Акимыч с этим новым, сумасшедшим взглядом, с вылезшей на щеках седой щетиной. Настолько страшновато, что даже неприятно стало наклоняться к нему, сидящему. Володя пересилил себя, нагнулся, и старик обхватил его за шею рукой, сунулся ртом в самое ухо:

— Смотри, лешаку не попадись!

— Что ты говоришь, Акимыч?!

— Говорю: не попадись лешаку! Он обманет!

— Ладно… Ладно, я ему не попадусь…

Акимыч подмигивал, улыбался, все показывал знаками Володьке, что нельзя попасться лешаку.

С криком метнулась из кустов чайка, и Володька ее застрелил. От звука выстрела чомга высунулась из гнезда, Володька убил и ее. Гнездо дрейфовало метрах в пятнадцати от островка, Володька побежал за лозой подлиннее. На выстрелы уже бежал народ, возникла веселая суета, разборки, кому ощипывать чайку, кому бежать за палкой подлиннее, кому держать Володьку, чтобы он не очень утонул.

Чтобы выцепить птицу, Володьке пришлось в одних трусах войти в ледяную воду по пояс, потом по грудь, и стоя в топком дне, опасаясь провалиться совсем, доставать палкой плавучую кучу, на которой лежала птица. Мелкие волночки окатывали его до лица, несли запах сырости и ряски. Кольша его страховал, тоже стоя в ледяной воде. Там же, на куче веток, пищали несколько утят. Им тоже свернули головы, целиком, только освободив от кишочков, насадили на палки у огня.

Пусть и микроскопические порции пищи, но все-таки сделали людей сильнее, бодрее.

Акимыч безучастно сидел у огня, бледно, безвольно улыбался. Еду он поглощал мгновенно, если давали, но не участвовал в готовке, и даже не обрадовался добыче, как бы не обратил на нее внимания.

— Акимыч, ты что?!

— Смотрю, чтобы он не подошел…

— Кто не подошел?

— Сам знаешь, кто.

И Акимыч вдруг тревожно обернулся, словно услышал что-то неслышное для остальных. Тут вспомнили, что и ночью несколько раз вставал Акимыч. Другие тоже вроде бы вставали, прыгали, чтобы согреться; думали, так же и Акимыч. А он все бормотал что-то, махал руками, бродя по берегу у самой воды.

Жалко… И не только бедного Акимыча жаль. Себя жалко — все привыкли ему подчиняться, привыкли, что Акимыч у них главный.

Теперь пришлось организоваться самим. Начали рубить тальник на лаги (в который раз!), начали соваться в воду, мерять глубину, искать тропинку. Раз за разом входили в воду люди, тыкали палками, и кончалось тем, что люди уходили в дно по колено, начинали вязнуть и выскакивали, ляская зубами, на берег.

Странно… Словно провалилась эта тропка. Вроде бы, нельзя сказать, что люди такие неопытные, чего-то не заметили в болоте. И тропинка же была, прошли же они как-то на остров. К полудню прекратили судорожные попытки сунуться «вроде бы туда…», стало ясно — на ура не прорваться, надо планомерно обходить берега… уж по крайней мере южный берег, на котором вчера очутились. К тому времени захотелось и есть…

— Вовка! Давай, ты будешь у нас главный добытчик, а мы пока еще посмотрим тут…

Володька не сопротивлялся, пошел вдоль берега, как в прошлый раз. Беда, всего три патрона с дробью осталось у парня, и то завалялись случайно. Остался один, и было еще несколько пулевых. А пуля Майера[21], конечно, незаменима при охоте на крупного зверя, только вот бить чаек и уток ею непросто — во-первых, попробуй попади, а во-вторых, при попадании такой пули от утки останутся ошметки.

Да к тому же и птицы пропали: то ли им не нравилась погода, то ли по таинственному миру болота прошел уже слух про утренние птичьи смерти. Никто не взлетал из кустов, никто не подплывал к берегам островка, даже не показывался там, где заросли камышей указывали на мелководье.

Володька вернулся без добычи. Акимыч сидел под моросящим дождем, нахохлившийся, сгорбившийся больше прежнего, то ли рассматривал на земле что-то, то ли играл окатанными камушками. Жалость тронула сердце Владимира.

— Акимыч! Ты… ты — ничего, выберемся мы.

Акимыч поднял голову, странно заулыбался Володьке. Вид у него сделался вроде бы и приветливый, но какой-то неприятно-диковатый. Володька не узнавал всегда спокойного, сдержанно-деловитого старейшину. Что-то не то делалось с Акимычем, только понять бы, что именно.

— Мужики… Что там?

Андрюха и Кольша повернули к Володьке какие-то не по-хорошему спокойные, скорее даже равнодушные ко всему лица. Что-то сломалось в этих людях, и уж конечно, не от голода.

— А что может быть? Нету тропы. И еды никакой нет, верно ведь?

В воде вроде мелькали мальки. Может, их можно поймать — например с помощью рубашки? Андрюха и Кольша продолжали лежать на песке, равнодушно смотрели в пространство.

— Мужики, может попробуем ловить мальков?

Андрюха и Кольша равнодушно пожали плечами.

— Вы что, с голоду решили подохнуть?!

Такое же равнодушное пожимание плечами.

— А что, есть какие-то предложения?

— Мальков ловить, черт побери!

Кольша о чем-то подумал.

— Нет, я рубаху не дам…

Андрюха отреагировал активнее; они с Володькой стали обсуждать, где лучше попробовать ловить, вошли в воду, посмотрели. Вроде бы, можно попробовать… Меленький дождь прекратился, стало парить. Над камышами, над лесом, над цепями гор стояли высокие, пышные облака с размытыми краями, как бывает летом в жаркие дни. Расстелили рубаху на дне, Андрюха стоял и ждал, когда побольше мальков зайдут над рубахой. Мальки заходили, но стоило хотя бы поднести руку к рубахе, тем более потянуть ее, как они мгновенно удирали. Нет, тут нужна ловушка посерьезнее…

Спустя полчаса или час Кольша вдруг дико заорал:

— Ястреб!

И снова, раз за разом, на одной ноте, он вопил:

— Ястреб! Ястреб! Ястреб!

— Замолчи! — Володька испугался, глупец спугнет спускавшуюся птицу. Тем более, Кольша даже не брал в руки ружья, только орал.

Володька схватил свое ружье. Руки дрожали от волнения, от быстрого бега, ястреб никак не оказывался на мушке. Володька опустил оружие, задержал дыхание; стало возможно уверенно держать ружье, прицелиться… Ястреб кругами уходил вверх, ловил восходящие потоки воздуха. Носов взял упреждение, мягко потянул спуск. Все, затаив дыхание, смотрели, но никто больше за оружие не взялся. Ударом пули ястреба подбросило, отшвырнуло; потом оказалось, добрую четверть тушки попросту вырвало и разнесло в мелкие клочья. Но и оставшегося хватило на всех.

Черное, невероятно жилистое мясо с дурным запахом — не лучшая еда из всех возможных блюд, когда-либо отведанных людьми… Но другой еды не было у четверых, сидящих на тальниковом островке. Опять Акимыч ел только то, что давали, оставался безучастен ко всему, все время что-то бормотал. Кольша после еды вроде хотел что-то сказать… помялся, выдавил: