Мед для медведей - Страница 3

– Понятно, – сказала Белинда, – значит, все подстроено. Я вообще не верю, что она – доктор. Они обе из тайной полиции. Я так и знала, что все раскроется. Черт возьми, зачем я дала себя уговорить! Ой!

Видимо, сыпь ее сильно беспокоила. Хотя, возможно, теперь неприятные ощущения вызывало то средство, которым ее смазали.

– Самый лучший способ развеять любые подозрения, – скороговоркой проговорил Пол, уверенный, что быструю речь Лукерья не поймет, – это ничего не скрывать. Считай это репетицией перед завтрашним спектаклем. Если все раскроется, это, конечно, будет очень плохо. Но убить нас они все равно не смогут.

Он вытащил связку ключей из заднего кармана и открыл старый, потрепанный голубой чемодан. Лукерья жадно заглянула внутрь. Десять дюжин дрилоновых платьев – половина общего количества – всевозможных цветов и оттенков: бледно-голубые, темно-синие, коричневые, лимонные, бледно-розовые, кроваво-красные, оранжевые. Две женщины на минуту позабыли о преимуществах советского образа жизни и завистливо вздохнули.

– Все это, – поинтересовалась Лукерья, – принадлежит вашей супруге?

– Да, – подтвердил он. – Видите ли, она любит часто менять платья. Очень часто. Дело в том, что она сильно потеет. Но думаю, что потери двух из них она даже не заметит. Не правда ли, дорогая?

Белинда не ответила. Он все время чесалась, морщилась и охала.

– Вот, пожалуйста, – сказал Пол докторше и сунул ей в руки платье густого малинового цвета, сделанное из химического волокна. Она не отказалась. – Подарок от благодарной пациентки. А это для вас. – Он протянул Лукерье такое же платье, только ядовито-красного цвета. – За доброту и бескорыстную помощь.

– У нас в Советском Союзе, – заявила Лукерья, прижав к груди платье, – пока нет таких вещей. Но скоро будут. Обязательно. Зато у нас бесплатная медицина и дешевый хлеб. И еще мы успешно покоряем космическое пространство, – поразмыслив, добавила она. – Это главное. А потом настанет черед и второстепенных вещей, таких, как красивая одежда. – Решив, что она успешно справилась со своей официальной миссией, Лукерья чисто по-женски с восторгом уставилась на яркую тряпку. – Хотя это платьице, конечно, очень миленькое.

Вслед за этим она объяснила не понимающей ни слова по-английски докторше, что платье ей вручили в благодарность за квалифицированно оказанную помощь, и в заключение добавила:

– Ваша супруга чрезвычайно добра и очень похожа на англичанку.

– У меня нехорошее предчувствие, – сказала Белинда, ерзая на койке. – Оно не покидало меня с момента отъезда, но сейчас особенно усилилось. Мне очень жаль, что мы приехали сюда. Мы не должны были соглашаться на эту авантюру. Я уверена: произойдет что-то ужасное.

Слово «ужасное» она произнесла очень по-американски. Создавалось впечатление, что ее понятие об ужасном не претерпело значительных изменений и осталось таким же, как было во времена ее далекого детства, проведенного в Амхерсте, штат Массачусетс. Потому что, если не считать нескольких несущественных мелочей, ее речь стала абсолютно британской, как и у любой бродвейской гранд-дамы. Правда, она продолжала жалобно охать. Видимо, ей все еще было больно.

– Но я думал, – пробормотал Пол, – что тебе очень понравилась идея сделать что-нибудь для Сандры. Она твоя подруга и вдова моего друга. Это же так просто.

– А ты уверен, – простонала Белинда, – что в Хельсинки, или Гельсингфорсе, или как там называется это проклятое место, на борт не поступило никакой почты?

– Во всяком случае, для нас ничего не было.

– Она могла бы прислать открытку, – сказала Белинда. – Обещала же поддерживать с нами связь. В конце концов, мы согласились сделать ей одолжение.

Пол молча покачал головой. Он сидел рядом с койкой на единственном имеющемся в каюте стуле, держа на коленях раскрытую книгу, одну из немногочисленных книг на английском языке, предлагаемых судовой библиотекой. (Боже мой, ну почему у них есть только Лондон и Кронин!) Он читал Белинде вслух, но ей явно было скучно, и мысли ее витали где-то далеко. Надо сказать, она не слишком увлекалась книгами, хотя, между прочим, ее отец был профессором английской литературы, специалистом по поэзии восемнадцатого века. Переработанное им для школьников «Похищение локона» А. Попа было подготовлено к изданию в день, когда родилась его дочь, поэтому ей и дали такое имя.

Пол тоже чувствовал некоторое смущение, скорее даже возбуждение. Ничего подобного с ним не происходило уже давно. Возможно, его растревожил равномерный гул двигателей, по необъяснимой прихоти судьбы сыгравший роль своеобразного стимулятора, или же сказалось вынужденное воздержание. Но вероятнее всего, причиной было изрядное количество водки, выпитой им перед обедом. Каким-то образом она снова начала действовать, после невинного стакана чая с лимоном и окаменевшей сладостью, именуемой зефиром. Книга, которую Пол тщетно пытался читать, была длинным романом, написанным в духе социалистического реализма неким Т.С. Пугачевым, персонажи которой являлись советскими мужчинами и женщинами, то есть были все на одно лицо. Советская литература наверняка убьет сама себя из-за свойственных ей внутренних противоречий. Ах, проницательный Маркс.

– Трагический, – вслух произнес Пол, – дуализм.

– Трагическое ничто, – резко возвестила Белинда, – кстати, и Сандра тоже ничего из себя не представляет. На расстоянии людей видно лучше. Представляешь, Сандра считает, что ей идет черный цвет. А ты заметил, сколько у нее перхоти! Кстати, знаешь, что я подумала… Мне кажется, Сандра убила (ой!) Роберта. Не верю я в сердечный приступ.

Пол снисходительно улыбнулся. Любопытно, почему женщины так ненавидят друг друга. Не всегда, правда, это заметно сразу, они научились ловко скрывать свои чувства. Но в конце концов тайное всегда становится явным. Хотя в данном случае всему виной, наверное, сыпь.

– Не говори чепухи, – успокаивающе улыбнулся он, – и не волнуйся, милая, скоро тебе станет лучше.

Он осторожно погладил руку жены, ее кожа была гладкой и теплой, как только что снесенное яичко. Вообще, привлекательность многих женщин так или иначе ассоциируется с едой. К примеру, Полу всегда казалось, что роскошные волосы Сандры имеют едва уловимый аромат поджаренного копченого бекона. А эта сыпь у Белинды, которая никак не проходит, хотя ее и смазали чем-то необыкновенно целебным, похожа на кипящую овсянку. Кстати, само слово «сыпь» произносится как «ломтик ветчины».

– Ночью мне не спалось и я много думала о Сандре, – сообщила Белинда. – Это не чепуха.

Придумывая небылицы о Сандре, Белинда отвлеклась от своих болячек, поэтому Пол мудро решил не мешать ей. Она села на койке, лицо оживилось, глаза засверкали.

– Вскрытие же не производилось! А человек днем раньше пребывал в добром здравии, ни на что не жаловался, вечер, как всегда, провел в пабе, а потом – ой! – Белинда вздрогнула. Боль никак не желала ее покидать. – А Сандра утром принесла ему чашку чая и – ой-ой-ой!…

– Дорогая, возможно, боль означает, что дело идет на поправку, – предположил Пол и добавил: – Не зря же говорят, что самое темное время всегда наступает перед рассветом.

Здесь, на Балтийском море, летом не бывает по-настоящему темных ночей. В свое время Пушкин воспевал удивительную красоту белых ночей севера России. Еще на службе Пол твердо решил одолеть Пушкина и теперь честно пытался это сделать.

– Сильно чешется, – вздохнула Белинда и снова вернулась к столь заинтересовавшему ее предмету. – Однажды правда все равно станет известной. С тех пор как мы уехали, я только об этом и думаю. Помнишь, как все кинулись утешать бедную рыдающую киску Сандру, ставшую вдовой после войны? Все знали, что ее муж за десять дней, проведенных в самолете, шлюпке или еще где-то, заработал Крест за боевые заслуги и больное сердце. Поэтому сердечный приступ все посчитали совершенно естественным, и никто не удосужился проверить содержимое его чашки.