Мечты Энни - Страница 111

— Какая жалость, — вздохнув, сказал Чарльз.

По мере того как в чреве Энни подрастал малыш, ее самочувствие более-менее нормализовалось. Хотя у нее еще несколько раз текла кровь из носа, а когда она слишком много ходила, отекали ноги. Гари и Анна-Мари по утрам залазили к бабушке в кровать, и она рассказывала им истории о том времени, когда их мама и дядюшка Дэниел были маленькими. Сара, приободрившись от мысли о предстоящей поездке на родину, стала лучше относиться к своему мужу. Поведение Найджела оставалось прежним, но теперь Энни знала, что в душе это порядочный, честный человек, и прониклась к своему неуклюжему зятю огромной симпатией.

Энни пробыла в Австралии более трех месяцев, и когда сентябрь подошел к концу, она решила, что пора возвращаться домой.

— Почему бы не подождать Рождества? Тогда мы могли бы поехать вместе, — предложила Сара.

— Нет, милая. Если я еще немного задержусь, то не помещусь в самолете. Я и так уже стала размером с огромный дом.

За несколько дней до отъезда Энни в последний раз пришла на прием к Нине Ковловски. За это время они стали подругами. Энни легла в смотровое кресло и из-за выпирающего живота с трудом видела Нину.

— Пообещай, что пришлешь открытку, когда у тебя появится ребенок.

— Обещаю.

Вдруг на вытянутом лице Нины появилось недоумение.

Энни почувствовала, как у нее в жилах застыла кровь.

— Что-то не так?

— Да нет, все в полном порядке, — растерянно произнесла Нина.

Она продолжала надавливать и прислушиваться, полностью поглощенная этим занятием.

— Неужели там играет радио и можно слушать музыку?

— Нет, нет.

— Тогда что же ты нашла такого интересного?

Нина резко выпрямилась.

— Не знаю, что ты сейчас чувствуешь, Энни, но я определенно слышу биение второго сердца. У тебя будет двойня.

Тупик Хезер, залитый осенними лучами, казался узким, а дома были слишком тесно прижаты друг к другу. Энни заметила, что на некоторых дверях и окнах, включая и ее собственные, кое-где облупилась краска. Пока она отсутствовала, Винсенты установили сигнализацию.

— Вот вы и на месте, милочка! — проворчал водитель такси. — Держу пари, вы рады вернуться домой после столь продолжительной поездки. Хорошо еще, что выдался погожий денек, иначе после Австралии вы бы чувствовали себя несчастной.

Войдя в дом, Энни закрыла дверь и прислонилась к ней, совершенно обессиленная. Как только она выпьет чашечку чая, сразу же ляжет в постель. Дом казался мрачным, маленьким, бесцветным. Возле телефона она заметила толстую пачку корреспонденции, перевязанную резиновой лентой. Энни отнесла ее в столовую.

К ее удивлению, на столе стояла грязная посуда. Энни охватило тревожное предчувствие. Неужели в дом вселился незнакомец?

Она вошла в гостиную и увидела разбросанные на полу пластинки. Окна были открыты. Энни сделала еще несколько шагов и крикнула:

— Кто здесь?

В саду, похоже, никого не было. Но неожиданно ветки ивы раздвинулись, и из-за них показался молодой человек с длинными волосами, заплетенными в косички. От него остались лишь кости да кожа, и он, похоже, был на последней стадии истощения, с впалыми щеками и ввалившимися испуганными глазами. Вероятно, он решил отрастить бороду. На нем были грязные рваные джинсы, да и рубашка выглядела не лучше.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга.

— Ты что, не принимал ванну с тех пор, как возвратился домой, Дэниел? — спросила Энни.

— Нет горячей воды. Похоже, волшебная фея, живущая внутри бойлера, больше не зажигает огонек.

— Нужно сперва включить его в сушильном шкафу.

Беседа матери и сына могла показаться нелепой. Энни так много думала о Дэниеле, молилась, беспокоилась, плакала, тосковала, а теперь, когда он наконец-то вернулся, не испытывала ничего, кроме легкого раздражения.

— Так ты нашел себя? — спросила она.

— Не уверен. — Голос Дэниела стал грубее, и он, похоже, избавился от ливерпульского акцента.

— Хочешь чашечку чая? Я как раз собиралась заварить его.

— Да, пожалуй.

Спустившись, Дэниел кивком головы указал на ее живот.

— Наша соседка сказала, что ты в Австралии, поэтому я позвонил Саре. Она рассказала мне о ребенке.

— О детях, — поправила Энни.

— Да, правильно, о детях. — Дэниел улыбнулся своей милой улыбкой. — Ты ничего не делаешь наполовину, мама.

Возможно, причиной этому была его улыбка, а может, то, что он произнес слово «мама», но Энни вдруг почувствовала, как ее захлестнула волна нежности. Дэниел вернулся, он снова дома. А через два месяца приедет Сара, и вся ее семья опять соберется вместе. Энни похлопала его по плечу.

— Я рада видеть тебя, сынок.

— И я тебя, мама.

Корреспонденция, как и следовало ожидать, состояла в основном из счетов, но было также несколько писем, одно из которых пришло от адвоката. Он сообщал, что десятилетний срок аренды «Пэчворка» истек. Энни побледнела, увидев, во что обойдется продление договора. Сумма подскочила в пять раз. Похоже, с «Пэчворком» все-таки придется расстаться.

Ей также написал Бен Уэйнрайт. Он спрашивал, можно ли на время взять ее картину.

«В Лондоне проходит моя выставка. Если вы вернетесь до конца октября, пожалуйста, свяжитесь со мной. — Он добавил, что она сделала удачное капиталовложение. — На прошлом показе полотна продавались по пятьсот фунтов каждое».

На следующем конверте Энни сразу же узнала подчерк своей сестры.

«Я подумала, что просто обязана сообщить тебе об этом, сестренка, — писала Мари. — Я на седьмом небе от счастья. Став женой доктора, я чувствую себя очень нужной. Конечно же, я была вне себя от радости, узнав о твоей новости. Ребенок! Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, мне бы тоже это удалось. Тем не менее, я чувствую себя так, словно пациенты Джастина — это моя семья. Меня попросили сняться в очередном сериале "Лорелей" и быть может, повторяю, быть может, я и соглашусь. Деньги нам сейчас очень бы пригодились, поскольку Джастин хочет открыть клинику, но не может собрать необходимых средств…»

Энни вздохнула с облегчением, узнав, что ее сестра счастлива, и почувствовала, как груз волнения длиною в жизнь свалился с ее плеч. «Я должна написать Мари о том, что у меня будет двойня».

На последнем письме стоял почтовый штемпель города Турина, поэтому Энни сразу же поняла, что письмо от Сиси.

«Как обрадовалась бы Сильвия, узнав о ребенке, Энни, дорогая. Внучки приезжали к нам на лето: Жасмин и Ингрид пробыли три месяца, а Дороти и Люсия всего две недели, причем под присмотром нянечки, которую нанял Майк. Нам ничего о нем неизвестно, но Берт написал письмо, сообщив, что произошел ужасный скандал. На последних выборах Майк, по всей видимости, проголосовал за консерваторов, и Дот отказывается теперь с ним разговаривать, так что клан Галлахеров раскололся».

— О боже, — ахнула Энни. — Я должна как можно скорее повидать тетушку Дот. — Она перевернула страничку.

«Ну, а самую плохую новость я оставила напоследок, моя дорогая Энни. Ты очень огорчишься, узнав, что моего ненаглядного Бруно уже нет в живых. Можешь не сомневаться, он ушел из жизни достойно. Верится с трудом, но он ввязался в драку во время одной дурацкой демонстрации против засилья мафии. Никто не может с уверенностью сказать, что именно его убило — удар по голове или сердечный приступ. Звучит странно, но я даже рада, что он ушел из жизни именно так. Бруно не мог смириться с мыслью о том, что стареет. Он бы предпочел умереть, отстаивая свои убеждения, чем превратиться со временем в трясущегося чудаковатого старика вроде меня».

Энни редко ходила на прием к своему врачу с тех пор, как дети стали взрослыми. После первого же посещения гинеколог объявил, что ее беременность — настоящая проблема. Выносить двойню нелегкая задача в любом возрасте, ну а в случае с Энни риск удваивался. Ей было строго-настрого велено сидеть на диванчике и ни на что не обращать внимания.