Мечтательница из Остенде - Страница 8

Обернувшись к нему, я пошла напролом:

– Скажите, вы опасны?

– Смотря для кого… Для рыбы, для зайцев и фазанов – несомненно, поскольку занимаюсь и рыбной ловлей, и охотой. Но для всех остальных…

– Ненавижу охотников.

– Значит, вы ненавидите меня.

Он с улыбкой бросал мне вызов. Я снова уселась перед ним.

– Я заставлю вас изменить свое мнение…

– Мы знаем друг друга всего несколько минут, а вы уже намерены изменить меня?

– Мы совсем друг друга не знаем. – Запахнув поплотнее плед, он негромко продолжал: – Хочу ответить на ваш вопрос: нет, вам не стоит меня бояться. Я бесконечно благодарен вам за то, что вы вытащили меня из этой глупой переделки и храбро впустили к себе в дом. Но я не хотел бы злоупотреблять вашим гостеприимством… Возможно ли позвонить отсюда, чтобы за мной приехали?

– Конечно. Но не хотите ли сперва принять горячую ванну? Это вас согреет…

– Я не смел просить вас об этом.

Мы встали.

– И еще… если бы у вас нашлась какая-нибудь одежда…

– Одежда?

– Ну да, рубашка, брюки… Можете не сомневаться, я, разумеется, верну их вам постиранными и выглаженными.

– Видите ли… у меня здесь нет мужской одежды.

– А ваш супруг?

– Видите ли… у меня нет и супруга.

Воцарилось молчание. Он улыбнулся. Я тоже. Потом упала в кресло, бессильно, как тряпичная кукла.

– Очень сожалею, что у меня нет мужа, чтобы выручить вас, до сих пор мне никогда не приходило в голову, что от мужа может быть какая-то польза.

Он со смехом опять присел на диван:

– А ведь мужья бывают очень даже полезны.

– О, я заранее знаю, что мне не понравится то, что вы собираетесь сказать! Но все равно, говорите… Так какую же пользу мог бы принести мне муж? Не стесняйтесь, начинайте…

– Например, составлять вам компанию.

– Для этого у меня есть книги.

– Сопровождать вас на пляж.

– Я хожу туда с моим спаниелем Бобби.

– Открывать вам дверь и пропускать вперед, когда вы куда-нибудь входите.

– Я прекрасно справляюсь с дверями сама, и мне не нужен муж, который пропускает вперед других. Нет, этого мало; чем же еще он мог бы мне услужить?

– Ну, например, заключил бы вас в объятия и стал целовать в шею, в губы.

– Вот это уже лучше. А потом?

– А потом он отвел бы вас в спальню и сделал счастливой.

– Даже так?

– Он бы любил вас.

– И это ему удалось бы?

– Мне кажется, вас совсем нетрудно полюбить.

– Почему?

– Потому что вы очень милая.

И тут мы невольно, бессознательно придвинулись друг к другу.

– А разве так уж необходимо выйти замуж, чтобы испытать все это? Разве эту роль не может выполнить возлюбленный?

– Да… – почти неслышно прошептал он.

Внезапно его лицо окаменело. Он откинулся назад, туго стянул на плечах плед, вскочил с места, окинул тревожным взглядом стены, заставленные книгами, и произнес совсем другим голосом, твердо и раздельно:

– Мадемуазель, мне очень стыдно за свое неприличное поведение. Вы так очаровательны, что я забыл о ситуации, заставляющей вас слушать, а меня толкнувшей на недопустимые высказывания. Прошу простить мне эти выходки. Не могли бы вы провести меня в вашу ванную?

Его голос звучал с новой, властной силой, и я подчинилась не раздумывая.

Впустив его в ванную, я пообещала, что одежда будет ждать на табурете у двери, и бросилась в свою комнату.

Торопливо распахивая шкафы и выдвигая ящики комодов, я вспоминала всю эту сцену. Что же со мною приключилось? Я вела себя как авантюристка, льстила ему, поощряла, распаляла… да, прямо-таки вынудила его к ухаживаниям… Во мне проснулось страстное желание понравиться, оно пронизывало все мои слова, все жесты и взгляды, побуждая превратить нашу беседу во флирт. Сама того не желая, я установила между нами атмосферу эротического притяжения, вошла в образ доступной женщины и позволила ему проявить недопустимую вольность в обращении со мной; к счастью, в последний миг он вспомнил о приличиях и отреагировал должным образом.

Содержимое шкафов привело меня в полное уныние. Мало того что я не нашла в них никакой мужской одежды, но и все остальное решительно не подходило моему гостю по размерам. Вдруг мне пришло в голову подняться наверх, в комнату моей служанки Маргит, которая отличалась высоким ростом и дородной коренастой фигурой; пользуясь ее отсутствием, можно было позаимствовать что-нибудь из ее вещей.

Вспотев от волнения, я вытащила из ее сундука самую широкую одежду, какая нашлась, спустилась вниз и крикнула сквозь дверь ванной:

– Мне стыдно признаться, но это просто ужасно: я могу предложить вам только халат моей служанки.

– Сойдет и халат.

– Вы так говорите, потому что еще не видели его. Я жду вас в гостиной.

Когда он спустился по лестнице, облаченный в этот просторный наряд из белого ситца, с кружевцами на вороте и обшлагах, мы оба расхохотались. Он-то смеялся над своим нелепым видом, я же больше от смущения, ибо эта женская одежда, в силу контраста, подчеркивала его мужественный облик. Меня волновали его большие руки, длинные ноги.

– Могу ли я позвонить?

– Да, телефон вон там.

– Что мне сказать шоферу?

Удивившись тому, что он собирается говорить с шофером, а не с кем-то из родных, я не сразу поняла вопрос и ответила невпопад:

– Скажите, что ему будут здесь рады, а также угостят чаем.

Вильгельма одолел такой смех, что ему пришлось сесть на ступеньку лестницы. Я пришла в восторг оттого, что мои слова развеселили его, хотя и не понимала причины. Слегка успокоившись, он объяснил:

– Простите, мой вопрос означал совсем другое: какой адрес я должен назвать шоферу, чтобы он за мной приехал?

– Вилла „Цирцея“, дом два, улица Рододендронов, Остенде.

Стремясь взять реванш и доказать, что меня тоже хорошо воспитали, я оставила его у телефона и удалилась в кухню, где начала греметь посудой, чтобы он не думал, будто я подслушиваю его разговор, более того, даже стала что-то насвистывать под звон чайников, ложек и чашек.

– Вы готовите чай так звучно, что вам позавидовал бы симфонический оркестр.

Вздрогнув от неожиданности, я повернулась и обнаружила своего гостя на пороге кухни.

– Вы дозвонились родным? Успокоили их?

– Они и не думали волноваться.

Мы вернулись в гостиную с чайником и второй порцией бисквитов.

– Скажите, Эмма, а вы сами пишете?

– Почему вы спросили? Странно, все задают мне этот вопрос!

– Вы ведь столько читаете.

– Я сочинила несколько ужасных стихов, но думаю, что на этом и остановлюсь. Чтение и сочинительство не имеют между собой ничего общего. Это все равно что я спросила бы вас, не хотите ли вы превратиться в женщину лишь потому, что любите женщин! Ну вот, ваш вопрос звучит так же абсурдно.

– Это верно, но откуда вы взяли, что я люблю женщин?

Я прикусила язык. Попалась! Значит, я все-таки невольно придала своим словам оттенок эротики. Когда этот человек находился меньше чем в трех метрах от меня, я не могла сладить с собой и не завлекать его.

– Ну… мне так кажется, – пробормотала я, пряча глаза.

– Видите ли, я не пользуюсь репутацией женолюба, – добавил он, понизив голос. – Мои братья и кузены бегают за юбками куда больше, чем я. Они упрекают меня в благоразумии, в чрезмерном благоразумии.

– Вот как? А почему же вы так благоразумны?

– Думаю, потому, что берегу себя для одной женщины. Для настоящей. Для единственной.

Вначале я сдуру подумала, что эта фраза обращена ко мне. Но тут же осознала свою ошибку и отреагировала, попытавшись придать этой теме иной поворот:

– Вы же не станете уверять меня, что в вашем возрасте не… все еще не…

Я не договорила – мне стало безумно стыдно за себя! Ну с какой стати я мучаю этого божественно красивого мужчину, которого сперва вырядила в женские тряпки, а теперь допытываюсь, сохранил ли он непорочность?!

Его губы искривила удивленная и одновременно веселая усмешка.