Мечта (СИ) - Страница 12

— Ну ни о чем, а о ком. Это во-первых…

— У тебя мальчик есть? Или о подружках? — он уже смеялся.

— Нет у меня мальчика, я такими глупостями, милый мой Володечка, не занимаюсь, а подружки… ты же сам мне говорил, что женской дружбы не существует, вот я на них и забила давно.

— Так о ком же ты думаешь?

— О тебе. Вот ты уедешь сейчас, а я останусь.

— Я вернусь, Машка. Ты даже оглянуться не успеешь.

— Успею. Целых две недели…

— Думаешь, долго?

— Долго. Очень долго, когда любишь.

— А ты меня любишь?

— Да, — совершенно простодушно ответила я.

— Так ведь и я тебя люблю, красавица, — он смотрел на меня очень тепло, а его серо-зеленые глаза смеялись. Нет цвета его глаз в темноте не было видно, но я точно знала, что они серо-зеленые. Я так часто смотрела в них раньше.

— Володечка, зачем ты мне так говоришь? А если я и вправду поверю, что ты меня любишь.

— Так ты верь, Машуня, потому что это — правда.

И я поверила. По всему моему нутру разлилось невероятное тепло и мне стало так хорошо, что были бы у меня крылья, я бы обязательно взлетела. Я чмокнула Володю в щеку, взяла ладошками его лицо и повернула к себе.

— Ты думаешь, что говоришь?! Ты женился сегодня, а мне — другой женщине в любви признаешься.

— Женщине? Какой женщине?

— Мне. Я женщина! Или ты не знал, Володечка?

— Нет, Маша, ты не женщина, ты очаровательный ребенок, и я тебя действительно искренне люблю. А свою жену, я тоже люблю, только по-другому.

— Ничего ты в жизни не понимаешь, Володечка. Нельзя любить двух женщин сразу. Даже если одна ребенок, я ведь женщина, в душе в мыслях в естестве своем. А ты в первую ночь от жены ушел, неспроста ведь все это, ох, неспроста.

— Нет, Машка, ты не ребенок. Ты старушка. И откуда ты свалилась на мою голову?! — он уже искренне хохотал. — Подняла ты мне настроение, кикимора болотная.

— Почему кикимора? Ты же сам говорил, что я красивая.

— Красивая. Но знаешь, все прямо как кикимора или ведьмочка маленькая. Женщина она! — он опять смеялся. — Ох Маша, Маша. Ладно, ответь мне еще на один вопрос про любовь и спать пойдем.

— А меня ты любишь как друга, как подружку или как мужчину? Или меня ты как мужчину не воспринимаешь?

— Я женщина и отвечать на дурацкие вопросы не обязана. Пойдем спать, а то твоя жена ждет тебя, а ты ей со мной изменяешь.

— Так ты и про измену знаешь а, кикимора?

— Я много, про что знаю, Володечка.

Он обнял меня за плечи и проводил до дверей моей квартиры. Его удаляющиеся шаги я услышала, только когда закрыла дверь на ключ, и после того, как он подергал ручку.

====== Время ======

Скоро уже первое сентября, опять в школу. Папа купил мне красивую форму, рюкзак, тетради и еще кучу всего. Он бывает у нас с бабулей каждую неделю, по средам, а в субботу забирает меня к себе домой. Его Света мне рада и мальчишки рады. Мы с ними дружим, но как-то не так, как с папой. Вот ему я могу рассказать все и обо всем. Он надежный, даже бабушка так говорит, и дед мой, то есть прадед тоже так говорил, пока не умер. Он умер в июне, у нас дома, где и жил последние полгода. Бабушка говорит, что он умер от старости, а я думаю, что нет. Он умер от тоски, ведь возраст для человека неважен, важно — а завершил ли он свой круг, то есть выполнил то, зачем родился на свет. Ведь каждый человек не просто так рождается, у каждого есть цель и свое предназначение. И свое он выполнил, когда пришел к нам. Его душа успокоилась, и он смог покинуть этот мир…

Не знаю, может, я и не права совсем, но мне так проще, так легче расставаться, потому что остается надежда на встречу. Может, не сейчас, а когда-нибудь потом, но неминуемую встречу. А за прошедший год мне пришлось расстаться со многими моими родными людьми. С некоторыми на недолго, как с мамой и Германом. Они всего лишь на другом континенте, я ездила к ним в гости с папой. У них свой дом и лес за домом. Да, там красиво, но все чужое, и им трудно. Герман уже не работает инженером, как в Москве, он простой рабочий. А мама работает продавщицей в магазине. Я не понимаю, чем там лучше, чем дома. Но они говорят, что лучше. Что еще пара лет — и они обживутся. Ладно, дай им Бог.

Короче, я все так сумбурно излагаю, что никто никогда не поймет. Давайте, попробую по порядку и во временной последовательности.

Итак, полоса моих потерь стартовала с того самого дня, когда женился Володя. В ту ночь, когда я закрыла дверь, все и началось. Он уехал в свадебное путешествие и в квартиру этажом выше уже не вернулся. Мама и Герман говорили, что на свадьбу тесть подарил им с женой особняк, где-то в очень престижном районе.

Сначала я ждала, верила, что он заглянет в наш двор, что соскучится и придет. Ко мне придет. Но дни шли за днями, я каждый день, вернее, вечер проводила во дворе, но он не появлялся, а потом в его квартире поселились другие люди. Я пыталась с ними поговорить, но они не знали Володечку: купили квартиру через агентство. А у кого — им было все равно.

Но я ждала. Сережки, что он мне тогда подарил, носила не снимая. И все представляла, как пройдут годы, я вырасту, и настанет день, когда мы с ним встретимся. Я верила, что он обязательно узнает меня и поймет, что любит только меня. Представляла, как мы будем встречаться, гулять по улицам, ходить в кино. Мечтала о цветах, которые он мне подарит. Ходила к цветочному киоску и выбирала букеты. Мечтала о свадебном платье и о свадьбе с ним. Я никому не говорила о своих мечтах. Ведь никто не поймет, а еще ругаться будут. Взрослые вообще начинали ругаться на меня, если я вспоминала Володечку. А мама с Германом только смеялись и называли его продажной шкурой. Это плохо, но я верила, что они неправы. Просто что-то у него пошло не так. И мне его было почему-то жалко. Но ничего, я выросту, мы встретимся, и он будет счастлив со мной. И я буду счастлива. Ведь он самый хороший, на всем белом свете. А еще… я его люблю…

Еще были неприятности в школе. Настя с девочками совсем на меня ополчились. Дразнили, что сменила фамилию, что на собрание в первой четверти у меня было целых трое родителей. Мама, папа и Герман. А я понимала, что это совсем ненадолго. Вот уедут мама с Германом, и на собрание будут ходить только бабушка и папа. А еще мне Володечка рассказывал, что женской дружбы не существует. Что подруг настоящих не бывает. И я верила, потому что пример мамы и тети Наташи был ярким доказательством его правоты. Хотя я ее всю жизнь терпеть не могла, сама не знаю почему. Просто так, на уровне подсознания. Вот и Настя и ее компания стали мне глубоко безразличны.

Так в повседневной суете наступил декабрь. Мама с Германом все суматошились, что-то покупали, что-то паковали, отправляли, занимались языком, между собой говорили только на английском. Со мной общались мало. А я не жаловалась. Так постепенно привыкала к предстоящей разлуке. Только привыкала ли? Иногда так жалела, что отказалась ехать с ними… Это же мама моя!!! Представляете, что такое остаться без матери?! Да еще по доброй воле?!

Как я плакала ночами. А потом утром вставала и бежала в ванную комнату, чтобы умыться холодной водой, дабы никто не заметил. Но часто натыкалась на бабулю с такими же заплаканными глазами, как у меня. И тогда я понимала, что решила все правильно, что бабулю оставлять никак нельзя. Вот и Новый год мы встречали с ней вдвоем, плача обнявшись у накрытого стола, и вспоминая маму, и желая ей счастья каждую минуту. Мы даже есть не могли, все плакали и плакали. Не знаю, сколько бы это все продолжалось, но раздался звонок в дверь. Бабуля открыла, и я вышла с ней в коридор. В двери стоял тот старик, которого я видела тогда на качелях.

Они с бабушкой долго смотрели глаза в глаза, а потом он произнес.

— Я пришел прощения просить, Нина.

— За что? — спросила бабушка. — Проходите, Виктор Петрович.

— Можно?

— Это Ваш дом.

И он прошел. Чтобы остаться.

На следующий день мы поехали к нему: туда, где он жил все это время. Это было общежитие квартирного типа, где проживали молодые офицеры с семьями. Всем, кто попадался нам навстречу, он рассказывал, что с ним его сноха и его правнучка, и его глаза блестели от слез. Он говорил о нас с бабушкой с такой гордостью, а меня все время трепал по голове. Бабушка приглашала всех к нам в гости и давала наш телефон. Мне было немного странно, что она вот так с распростертыми объятиями впустила прадеда в нашу жизнь. Но она была рада, что он к нам пришел, а потом и я была рада.