Меч Роланда - Страница 15

– А теперь самое важное – меч, – объявил граф.

Нас отвели в дальний угол оружейной, где стояли десятки мечей. Осмотрев их критическим взором, Хроудланд спросил:

– Это все, что у вас есть?

– Каждый из них искуснейшей работы, – чопорно ответил кладовщик.

Мужчина взял со стойки один.

– Старье! – заявил он, взвесив на руке, и протянул мне. – Смотри, Одноглазый, лезвия клинка идут параллельно почти до самого острия. От этого меч тяжелый и неудобный.

Кладовщик возмутился:

– И тем не менее, прекрасное оружие.

– Но для моего друга не подойдет, – отрезал граф, ставя меч на место. – Я слышал, у вас есть один из этих новых, из кузницы Ингелри.

Кладовщик отчетливо вздохнул и сказал:

– Ненастоящий Ингелри.

– Уж это я решу сам, – ответил граф.

Кладовщик неохотно подошел к большому деревянному сундуку, отпер и вынул что-то длинное, завернутое в материю. Я ощутил запах масла.

– Вот. – Он протянул предмет Хроудланду.

Граф развернул промасленную тряпку и вынул меч, его клинок был длиной с мою руку. Я был разочарован. Глядя на поведение кладовщика, я ожидал чего-то особенного, какой-нибудь сверкающий клинок с инкрустированной драгоценными камнями рукоятью, а увидел обыкновенное оружие, и рукоять у него была просто железная. Единственным украшением был маленький пустяковый кристалл на крестовине.

Хроудланд взмахнул мечом в воздухе, проверяя центровку, потом внимательнее осмотрел клинок.

– Ты прав, – сказал он, – это не настоящий меч Ингелри. Он бы поставил на нем свое клеймо.

Кладовщик самодовольно улыбнулся.

– Я же говорил. Мы получили это оружие в качестве десятины из одного бургундского монастыря. Неизвестно, кто его выковал.

Граф еще раз взмахнул клинком и проговорил:

– Не Ингелри. Но так же хорош. Мы берем его.

– Не имею полномочий отдавать его за пределы оружейной, – возразил кладовщик.

– Ты хочешь, чтобы я поставил этот вопрос перед моим дядей?

– В этом нет необходимости.

Кладовщика явно не обрадовала такая перспектива.

Хроудланд вложил рукоять мне в руку.

– Ну, Одноглазый, как он тебе?

Я осторожно взмахнул им. Меч был замечательно легок и хорошо сбалансирован.

– Заметь разницу в клинке, – сказал граф. – Он постепенно сужается к острию, что делает меч продолжением руки. И качество стали исключительное. – Мужчина заглянул в сундук. – Я вижу здесь также ножны и перевязь к нему.

Признав свое поражение, кладовщик кивнул одному из помощников, и принадлежности были добавлены к нашему набору.

Когда мы шли через оружейную обратно, Хроудланд был очень доволен собой.

– Пообещай мне вот что, Одноглазый. Этот меч уникален. Ты должен дать ему имя.

– Имя?

Он рассмеялся.

– Каждый действительно хороший меч имеет собственное имя. Мой зовут – Дюрандаль, что значит «выносливый». Его подарил мне сам король, это большая честь. У него точно такой же – Жойоз, то есть «радостный».

Я сомневался, что когда-нибудь стану воином, достойным носить такой знаменитый меч, и чуть не сказал, что «Радостный» – странное имя для смертоносного оружия, но меня отвлек зов Озрика:

– Хозяин, это нам пригодится.

Раб свернул к стеллажу с луками и что-то вытаскивал, чтобы показать. Это был лук, но не такой, как остальные. Другие были длиной в рост человека, совсем прямые или слегка изогнутые, а Озрик выбрал, по меньшей мере, на треть короче обычного, с дугой, имевшей странный двойной изгиб. Он поднял его, чтобы показать мне.

Вмешательство Озрика вызвало раздражение у Хроудланда.

– Лук – оружие пехотинца. А твой хозяин идет в бой верхом, – сурово проговорил он.

Озрик не слушал его, и, не дав графу сказать что-то еще, я быстро спросил кладовщика:

– Можно взять и этот лук?

Тот перевел взгляд с меня на Хроудланда и обратно, очевидно, радуясь разладу между посетителями.

– Конечно. Луки дешевые, а этот вообще ничего не стоит.

– А также колчан с крышкой и пару дюжин стрел, – не отставал Озрик.

Бросив на него недовольный взгляд, кладовщик кивнул. Невольник стал перебирать связки стрел, выбирая подходящие.

Кладовщик занес все это в свой список на восковой табличке, закрыл крышку и проводил нас на улицу. Ему явно не терпелось увидеть, как мы уходим.

Пока мы с Хроудландом выходили из оружейной, раб договорился с двумя помощниками кладовщика, чтобы мое новое снаряжение доставили к нему для чистки и хранения, но граф настоял, чтобы меч я носил при себе.

– Твой раб и этот лук слишком изогнуты и скособочены, чтобы от них было много пользы, – не очень любезно заметил он, когда мы направились в свой барак.

Меня обидела злоба в его замечании.

– Озрик, может быть, и калека, но знает, что делает. Он уже однажды спас мне жизнь.

Хроудланд виновато улыбнулся.

– Извини, Одноглазый. Не хотел обидеть. Если лук убережет тебя от опасности, ради бога, пусть раб возьмет его.

Его слова снова заставили меня задуматься, какую опасность он имеет в виду.

Лето прошло, страшная буря и наводнение забылись, и я привык к повседневной рутине среди новых товарищей. Я обнаружил, что гнедой мерин больше моего понимает в конных маневрах, и едва касался поводьев в разыгрываемых атаках и отступлениях. Это позволяло мне сосредоточиться на обращении с копьем, дротиком и щитом. Но я по-прежнему выглядел неуклюжим в сравнении с остальными, хотя преуспел в поединках на тупом оружии до такой степени, что мог противостоять Отону и Беренгеру, самым слабым бойцам в нашей компании. Однако до таких мастеров, как Герин или Хроудланд, мне было далеко, несмотря на то, что последний показал, как оберегать мою левую сторону, где наглазник оставлял меня уязвимым.

Во время тренировок я постоянно думал о том, что король Оффа может когда-нибудь решить, что будет лучше, если я умру. На учебном поле порой случались смертные случаи, и если уж меня станут считать агентом мерсийского короля, то вряд ли будут бить тупым мечом или имитировать удар копьем. Потом, отдыхая в доме для королевских гостей, я развил в себе привычку следить за товарищами и прикидывать, насколько можно положиться на них, так как прекрасно сознавал, что опоздал вступить в их братство.

С Беренгером, всегда приветливым и открытым, было легко ладить. Меня привлекало его чувство юмора. Часто я первым смеялся его шуткам, и он обнимал меня за плечи, заявляя, что я, наверное, его давно утраченный брат. Понять Герарда Русильонского, человека много старше, было труднее, и все же за его сдержанностью крылись доброе сердце и терпимость, порожденная долгим опытом. Многие вечера я проводил в тихих беседах с ним, больше узнавая о франкском мире, а он ценил мою почтительность. Но больше всего подружился я с Хроудландом, несмотря на разницу в нашем происхождении. Граф был великодушен и импульсивен. Однажды за свой счет он прислал собственного портного снять с меня мерку и сшить мне новый модный гардероб. Или был случай, когда он настоял, чтобы я сопроводил его на встречу с высокими сановниками, сказав, что это лучший способ увидеть, как устроен королевский двор. В те вечера, когда паладины оставались дома, обсуждая что-то и споря меж собой, он часто спрашивал мое мнение, словно я был его советник или наперсник. В конце концов я улучил момент, когда никто не слышал, и спросил его, почему он так внимателен ко мне, и он ответил:

– Когда-нибудь дядя даст мне провинцию, чтобы я правил там от его имени. Когда такой день настанет, мне понадобится взять с собой толкового человека.

– Но у тебя много других товарищей, способных дать хороший совет. Например, Беренгер. Ты знаешь его намного дольше, чем меня.

Он бросил на меня один из своих аристократических взглядов, отчасти насмешливый, отчасти снисходительный.

– Помню вечер, когда ты впервые появился среди паладинов, и они задавали загадки. Тогда я заметил, что ты быстро соображаешь и в то же время сохраняешь спокойствие. Такое сочетание мне кажется весьма ценным.