Меч не знает головы кузнеца - Страница 4

- А я вот что отвечу, старец! - разозлился Ридар, и, смело глядя своему гостю в глаза, тоже пропел:

"Мужей не суди за то, что может с каждым свершиться; нередко бывает мудрец безрассудным от сильной страсти.

Никто за любовь никогда осуждать другого не должен; часто мудрец опутан любовью, глупцу непонятной."

- Это я-то глупец? - расхохотался Старик, схватившись за бока. - Да что же ты, приятель, жалеешь тогда об этой одной единственной вещи? Ведь ты судишь свою ненаглядную Марианну за ее любовь к Орму. А еще недавно и вовсе жаждал убить его. Уж, кто из нас дурак, так это ты, а не я! - Ты и о том прознал, проклятый колдун! - крикнул Ридар, но опомнился, и продолжил более спокойно. - Да, я теперь другой человек, Старик! Во мне нет больше былого Света. Со мной опасно теперь рядом любой и любому. Но пусть пройдет месяц, год, много лет. У меня теперь есть две цели - я верну себе похищенную женщину, и я уничтожу Орма, рано или поздно. Я так сказал. Да будет так! - По-моему ты обманываешься в сроках? - весело ответил гость. - Да, с кем ни бывает?! Лучше, выпьем-ка теперь из моей чаши! - Выпьем! Но уже как два месяца я только и делаю, что пью, не пьянея. - Это особый мед! - возразил Старик, доставая из-под плаща чашу, которая на глазах Ридара стала сама наполняться душистым пенистым напитком. - Экая диковина! - удивился Ридар. - Содержимое лучше вместилища! - пояснил его странный гость. - Пей же, и я за тобой, мы пригубим из одной чаши. - Теперь уже все едино! - промолвил Ридар и сделал глоток, словно хотел выпить море.

* * *

Вот ты и вернулась, моя родная Марианна! Но у отца колесницы наготове. Так, не берем же никого с собой, и прочь отсюда... На все четыре стороны, Марианна! На все четыре, мой холодный чернокудрый демон! Только ты и я. Или мы, рыцари, слишком радужно смотрим в будущее. Зачем же ты тогда вернулась? Чтобы я мог, наконец, украсть тебя, милая? А я и не могу видеть грядущее иначе, зачем тогда вообще жить? Марианна! Никто из нас не стеснит друг друга никогда. В конце концов у тебя будет время убедиться в моей искренности и честности, а главное, в том, что если я дам тебе слово быть верным до самого конца - я его постараюсь сдержать, коль ты позволишь мне это. Я видел смерть, не так много, но видел. И я нес ее сам на острие меча. Я знаю предательство и разочарование, может, не в полной мере, но с меня этого было довольно, да, ты тоже все это видела, наверное... Так, неужели, ничто не подсказывает тебе, что в этот раз все уже идет не так!? А лучше, чище, совсем, совсем по-другому, по-настоящему, как бывает только в детских сказках... Да, в сравнении с этими горячими арапами, что, проходя мимо, громко обсуждают тебя на своем тарабарском языке - я просто лед чистейший, я северянин - все необузданное и дикое прячется во мне. А если что и проявляется - под твоим строгим взглядом я загоняю это вниз, в самую глубину. Может быть, я даже сумею так долго существовать, прежде чем ты разрешишь мне выпустить себя. А коль не суждено... Я не знаю, что тогда. Позови меня, просто позови, и даже если ты спрячешь пронзительный, ни с чем не сравнимый взгляд этих внимательных глаз за длинными ресницами, я хотя бы обхвачу твои загорелые под южным неправедным солнцем колени. Уткнувшись в них лицом, я поведаю тебе о той нераскрытой, таящейся во мне нежности, которую не доверить никакому пергаменту. О том, как ждал тебя, как схожу с ума, и как счастлив, что ты снова здесь, рядом. Так повелевай же, любимая! Что же ты медлишь!? Что же ты молчишь? Я, быть может, и дурак, коль все это так открыто говорю тебе. Но разве это не лучший способ доказать, что я не лгу. Ты лишаешь меня даже самой надежды быть необходимым. Зачем ты так? Сегодня я и мизинцем не коснулся твоей кожи, а ты так отдернула руку, едва я указал на этот странный змеиный браслет... Твоя воля, Твое слово тут для меня закон. Но, коль я не совсем безразличен, родная, милая моя, да подскажи же путь, который ведет к твоим ногам, и к твоей руке, извлекающей из струн столь пронзительные звуки грусти и любви. А мой путь давно безжизненен без тебя, о, жестокая валькирия. Если я не нужен, если в тебе не теплится ничего, ни лепестка... то пусть отныне он будет таким. Но что же ты молчишь, если хотя бы искра, хотя бы уголек мерцает в тебе, в этих дивных очах? И я поддался бы им, и я пропал, я хотел бы пропасть, утонув в твоих чудных глазах, потерять в них все то, что нашел до сих пор, потерять себя и стать иным, пройдя этот сосуд перерождений. Пусть будет тихий вечер, нешумный круг редких друзей, ласковая мелодия божественной лиры, проникающая сквозь полутьму. Я приглашу тебя на танец, медленный и неспешный, вечный танец, как пригласил бы тебя на Жизнь до исхода. Пусть будет потрескивать костер, пусть все повторится, когда, вдоволь накружившись в хороводе, мы взойдем на крутой берег Вислы, и слыша лишь один ту скромную мелодию, я предложу, я прошу, я буду умолять тебя всего об одном танце среди последних зеленых мурав умирающего лета. А теперь, ты спи, и смотри свой сон, о сумасшедшем, поверившем в случай, судьбу, сказку. О том, кто создал себе богиню, и о том, что она не должна быть так безжалостна и неумолима. Целую твои пальчики, да воссияет на каждом из них кольцо или перстень. Тогда будет предлог еще раз перецеловать их всех до единого. Ответь же хоть что-нибудь! Потому что та пустота, куда уходили мои письмо эти последние месяцы, меня приводит в такое же страшное опустение. Словно какой-то черный коршун бил в лёт этих милых голубей, раздирал их на клочья и выклевывал маленькое сердце. А со мной? Что будет со мной? Ничто не обессиливает так, как нежелание принять помощь. Великие боги! Да скажи хоть одно слово! Я молил бы тебя только о том, чтобы принять на себя ту боль, хотя бы малую толику боли, что ты испытываешь последнее время. Незнание, непонимание, что с тобой происходит. Возможность быть одним лишь зрителем - эта роль изводит меня, доводит до полоумия. Сказать, что ты прекрасна - это оскорбить тебя. Марианна, ты сама не представляешь, насколько ты очаровываешь людей, то сияя воинственной валькирией, то щекоча им нервы хитрым черным котенком, а то просто убивая холодной рассудительностью. Зачем же ты губишь себя, ввергая в какую-то странную небыль, из которой возвращаешься вот уже не первый месяц с такими потерями. Ты будешь счастлива, я клянусь, что сделаю для этого все... и даже выше моих сил. Я облеку тебя в царственные одежды, ведь украсить каждый из этих перстов - это так мало и естественно. У тебя будет величественный замок, и в нем все самое лучшее, если это так необходимо для счастья. Но, ради всего святого, не замыкайся в своем замке. Ты думаешь, это ты в нем заключена? Нет, это я узник одинокого замка, названного, словно в насмешку, твоим благословенным именем. Марианна! Марианна! Марианна! Я произношу его нараспев, мне становится теплее на душе. Я восславлю тебя в моих балладах, я пронесу славу твою на острие меча. И я... Что я? Да оживи же меня, выпусти все лучшее во мне, и запри все худшее! Ты одна, одна в целом свете можешь это сделать со мной. Я не хочу, чтобы это была не ты! Пусть же мое чувство застынет на пике, на взлете, пусть я продолжаю парить... А ты, ... неужели ты не взлетишь, не поднимешься ко мне в эти выси, где мне так одиноко, Марианна? Или ты просто спустишь тетиву, пока я на излете? Что ж, стреляй! Я даже не успею удивиться, я приму эту стрелу от тебя, как должное, и не спрошу, за что. Что плохого я сделал Тебе, родная!? Если это так случится, то вдруг, когда-то, много лет спустя, ты, быть может, услышишь одну из тех баллад, которых я не спел тебе у костра в нашем лагере - и тогда ты вспомнишь об этом выстреле, убивающем без промаха. И если я не сумел разбудить тебя - то горе мне, то моя вина, а не твоя. Значит, я просто не так талантлив, не так добр, не такой... словом, каким ты хотела бы видеть рядом верного рыцаря. Если бы ты указала только путь. Я постарался бы стать таким, каким хочешь ты. И, наверное, из третьего котла с кипящим молоком, я все-таки выйду на божий свет. Не надо варить меня, душа, в кипятке первого. Я тебе еще пригожусь. Позови меня, ты только позови! Позови, как-нибудь, через сотни веков. Или вот сейчас, прямо сейчас, Марианна-Марианна, мое чудо и спасение мое.