Меч Константина - Страница 7

Монах задумчиво поглядел на него и изложил свое мнение:

– Мм, сомневаюсь… Как ты все же низко себя ценишь. – Он покачал головой и опять на секунду задумался. – Нет, все-таки ты романтик. Ну ничего, трезвая самооценка – дело наживное, мы тебе это дело быстро поправим.

Так Леха среди общего, опять же, хохота получил позывной Романтик.

Через час мы вышли к автодороге. Машины проезжали редко, но Святополк приказал из леса все равно не высовываться. Около километра мы топали вдоль трассы, когда впереди на обочине заметили джип. Возле него стояли два человека в гражданской одежде. Один из них открыл багажное отделение, и оттуда вывалился третий, то ли труп, то ли связанный. Святополк поднял руку, предупреждая, и знаком позвал к себе Серегу. Вдвоем они вышли на открытое пространство, остальным было велено себя не обнаруживать. Связанного уже столкнули в кювет, и один из чужаков продолжал пинать его, откатывая к лесу» Второй остался у джипа.

Ближе чем на тридцать метров они наших не подпустили. Тот, что стоял у джипа, выхватил с сиденья автомат, у другого был только пистолет. Пальба началась моментально, без слов. Святополк и Серега залегли в траве, открыли ответный огонь. Автоматчика убило сразу, он успел только пару коротких очередей выпустить. Второй тоже упал, но живой, прятался за связанным, который лежал мешком и даже не дергался. Наверное, тот гад пленника сразу пристрелил. Затем на сцене появился еще один. Он вылез из джипа с другой стороны и под прикрытием повел бешеную, беспорядочную стрельбу. Пули долетали до леса, срывали листья с деревьев. Я прижимался к стволу сосны и совсем не был уверен, что какая-нибудь часть меня не торчит сбоку. Листья сыпались мне на голову, в ушах стоял свист пролетающих мимо пуль. Было страшно. По-настоящему. Не из-за того, что я мог умереть. Просто дико было представить, как маленький кусочек стали влетает в твое тело, и уже не ты, а он – хозяин твоей жизни.

Но тут не выдержало сердце Монаха. Он зарядил подствольник и стал выцеливать из-за дерева джип. Но может быть, у того типа кончились патроны, а может, у него просто такая же бешеная, как стрельба, интуиция – он внезапно прекратил огонь, прыгнул в машину и дал деру. Последний оставшийся из троицы, видя такой оборот, заорал ему вслед, поднялся над своим укрытием и тут же свалился мертвый, с пулей в груди. А машину Монах так и не; прижарил. Плюнул только: «Шантрапа».

– Что это было? – с круглыми глазами спросил Леха у Сереги.

– Мародеры, надо думать, – пожал тот плечами. – Падальщики.

– А… милиция? – совсем растерялся Леха.

– А милиция здесь – мы, – отрубил Серега. – Никакой другой.

Романтик поугрюмел и поплелся в хвосте отряда, сосредоточенно пытаясь найти рациональное объяснение «бандитской» разборке. На лице у него было написано именно это. Но растолковывать ему явно никто ничего не собирался. Наверное, это что-то вроде неписаного правила для новобранцев: парень должен сам разобраться в ситуации, понять происходящее и сделать свой выбор. И если эта война для него чужая, то, скорее всего, он ее не увидит. Она будет мельтешить у него перед глазами бандитским беспределом, насилием, одной большой бессмысленной разборкой неизвестно с кем. Тогда пути отряда и его разойдутся.

Мне-то не нужно было ничего объяснять. Я хорошо знал, с кем собираюсь воевать.

С Лорой Крафт и с пришельцами.

Я потихоньку пробрался вперед и пристроился сбоку от Святополка. Куда мы идем, мне было все равно. Оккупантов можно найти везде, за пятнадцать лет нашествия они расплодились. Их так много – как крыс или тараканов, – что кажется, будто бороться с ними бессмысленно и безнадежно. Но ведь это не так. Вчера я спросил Горца-Руслана, что для него эта война.

Он живет в Москве, переехал из Владикавказа несколько лет назад. Работает фельдшером, собирается жениться. Познакомься я с ним не здесь и в других условиях, принял бы за типичного мирного, живущего с завязанными глазами. Диктофон записал его ответ: «Ты Уэллса „Войну миров“ читал? Читал, да? Там такие трехногие марсианские тарелки город жгут. Кто там внутри, сначала не видно. А вокруг все горит, и думаешь, что в этих тарелках – такое безглазое, с щупальцами, полипы какие-то. Вот что для меня эта война Сказать: не люблю марсиан – мало. Понимаешь, да? Они навязывают мне свое чужое, свое склизкое. Человек человеку волк – это все, что они мне могут дать, а мне это надо? Я должен терпеть это, как баран? Нет, я лучше возьму грабли и пойду их вычесывать, если по-хорошему уйти не хотят». Если все возьмут грабли – что останется от пришельцев?

От отца я часто слышал это слово – «пришельцы». Произносил он его с особенной, какой-то мятежной тоской. В голосе его не было ненависти – была почему-то вина, как будто своей тоской он извинялся перед кем-то и за что-то. Может быть, это и вправду – кровь, как говорит Вадим. Тогда я должен чувствовать то же самое.

А я не чувствовал – я знал. Время смутных ощущений чего-то неправильного, подозрений в обмане прошло, теперь другое время – действий.

– Что нос повесил? – спросил Святополк. – Страшно?

Я кивнул, потом замотал головой.

– Не-ет.

– Врешь, первое слово дороже второго. Правильно, бояться нужно. Не будешь бояться – ты уже не человек, а бревно, которому все равно. Не нужно трусить. Чувствуешь разницу?

Я опять кивнул. Мы выбрались на лесную тропинку и пошли по ней.

– Кто такие киники? – задал я вопрос Не нравилось мне это слово.

– В Древней Греции была такая организация. Поскольку сект, тем более тоталитарных, тогда еще не придумали, то называлось это философской школой. Если по сути, не вдаваясь в детали, то в общем это те, кто говорит, что хочет научить тебя свободе, и начинает выкручивать тебе руки и промывать мозги.

– Пришельцы делают то же самое, обманывают, – подумав, сказал я.

Сами себя они называли Легионом «Единственного пути», а для нас были просто оккупантами, бусурманским диверсионным корпусом. Философия у пришельцев куцая: мир должен идти по единственному правильному пути, который проложен западными первопроходцами, изобретателями гильотины, а кто будет упорствовать на своем неправильном, тех они силой с него сведут. Но Россия не поместилась бы на их жалком единственном пути – она слишком велика. Поэтому ее без всякой жалости убивали.

– Точно, – ответил командир. – Этой секте «Единственного пути» повезло чуть больше, чем остальным. Им дали чуть больше воли, чтобы они могли поиграть во власть и в передел мира.

– Кто дал?

– Над всякой сектой есть свой коммерческий и генеральный директор. Ищи, кому выгодно.

– Бесам это выгодно, – пробормотал я.

– Ты сказал, – согласился командир. – А теперь, будь добр, вернись на свое место.

Мое место при передвижении отряда было определено почти в самом конце. Я вернулся и стал слушать, как Леха пытается вытянуть информацию из Монаха.

– Пейнтбол? – переспросил Монах, изумившись. – Резиновые пульки? Нет, я ж говорил, что ты романтик, со смешными представлениями о реальности. Кто ж на войну ходит с резиновыми патронами? Это ты что-то перепутал, парень. В пейнтбол играть тебе в другую сторону.

– Откуда же оружие?

– Откуда, говоришь, арсенал? Ну ты и вопросы задаешь. Откуда на войне железяки! Кто ж тебе на это ответит. Откуда в доме тараканы, а в амбаре мыши? Самозародились, елки-палки.

– А почему вас Монахом зовут?

На это Лехе ответил не Монах, а Ярослав Премудрый. Он обернулся, изнемогая под тяжестью амуниции и оружия, простонал:

– Так он же вериги на себе таскает. Вон, меч свой стопудовый. И на кой тебе эта гиря лишняя, Монашек? КПД ж у нее стремится к нулю.

– Иди, иди, Премудрый ленивец. Не оборачивайся. А то грохнешься, лишняя работа – подниматься, кости собирать.

– И то верно, – опомнился Ярослав.

– А КПД у моего меча больше, чем у вас всех, вместе взятых, – пробурчал Монах себе под нос.

Тропинка стала расширяться, наверху между деревьями появился просвет. Далеко впереди тихо шумела магистраль, а может, город. Гроза проползла где-то в стороне. Я первый раз посмотрел на здешнее небо. Утренняя бледность давно сошла с него, оно сияло на солнце в полный цвет. Этот цвет показался мне странным. Если не глядеть прямо в небо, то ничего бы и не было заметно. Но однажды увидев это, уже не забудешь, не вытолкнешь из себя небосвод пыльного цвета с яркой салатной прозеленью.