Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада - Страница 15

Что касается Альфонса, то его брачный союз имел еще большее значение для французской короны. Супругой Альфонса стала Жанна, единственная дочь и наследница Раймунда VII, последнего из рода графов Тулузских, некогда могущественных сеньоров французского Юга, которые, однако, потерпели поражение в многолетней борьбе с католической церковью и ее светскими союзниками[44]. Брак Альфонса и Жанны фактически подводил черту под этой борьбой. По условиям договора, заключенного в Париже в 1229 году, граф Раймунд вновь признал себя вассалом короля Франции и торжественно покаялся перед церковью, от которой был ранее отлучен. Условия договора предполагали, что в случае, если у Альфонса и Жанны не будет детей, графство Тулузское отойдет французской короне.

Оба женатых принца, однако, не отличались плодовитостью. Альфонсу, как уже говорилось, суждено было остаться бездетным, у Роберта к 1245 году тоже не было детей (они родятся позднее). У самого короля в тот момент было лишь двое отпрысков — четырехлетняя Изабелла (будущая королева Наваррская) и годовалый наследный принц Людовик, не отличавшийся крепким здоровьем. Оба они были рождены в браке с Маргаритой, старшей дочерью Раймунда Беренгера IV (подругой системе подсчета правителей — V), графа Прованского, одного из самых влиятельных сеньоров Юга. На семью своей супруги и обратил внимание король, задумавшись о брачных перспективах 18-летнего принца Карла.

Раймунд Беренгер происходил из младшей ветви арагонской королевской династии (известной также как Барселонский дом — подробнее см. главу VI), которая имела немало вассалов в землях, лежавших к северу от Пиренеев. Позиции арагонцев там, впрочем, были ослаблены после того, как их король Педро II, дядя юного Раймунда Беренгера, защищая своих вассалов во время крестового похода против альбигойцев, принял сторону восставших жителей Тулузы и в 1212 году погиб в бою с крестоносцами. Сам Раймунд, однако, ловко лавировал между противоборствующими сторонами, оказавшись наконец на стороне победителей. Постепенно он навел относительный порядок в графстве, охваченном раздорами между рыцарством, епископами и городами, чье значение и политическое влияние быстро росли. Как многие вельможи того времени, граф отдавал дань куртуазной культуре, привечал при своем дворе трубадуров. Любил он и диспуты с участием ученых монахов, которые отвечали ему благодарностью и оставили о нем похвальные отзывы: «…Доколе сей добрый князь был жив, вовеки не бывало никого, кто более жаловал бы провансальских пиитов, и ни при ком провансальцы не мнили себя счастливее и никогда не были менее принуждаемы платить подати».

Прованс был полем столкновения политических интересов империи (земли Раймунда Беренгера являлись имперскими ленами), папства и французской короны. Положение графа было не из легких: «Прованс находился так далеко от операционной базы императора[45] на Сицилии и так мало затрагивал его интересы, что император не мог ни потребовать чего-то от графа, ни прийти к нему на помощь… Поскольку намерения папы почти всегда вступали в прямой конфликт с намерениями императора, Раймунду Беренгеру часто приходилось выбирать между ними. И наконец, граф должен был принимать в расчет территориальные амбиции — свои собственные и своего весьма агрессивного соседа, графа Тулузского». В итоге правитель Прованса сделал ставку на Капетингов — и не прогадал. Брак его старшей дочери Маргариты с Людовиком IX в 1234 году принес Раймунду Беренгеру могущественного союзника в борьбе с Раймундом VII Тулузским, его наиболее упорным противником, и вечными бунтовщиками — жителями Марселя. Других дочерей граф Прованский выдал замуж не менее удачно: Элеонору — за короля Англии Генриха III, Санчу — за его младшего брата Ричарда Корнуэльского, который носил впоследствии титул германского короля (хоть и не правил фактически). Оставалась младшая, Беатриса, которую отец, умерший в августе 1245 года, в своем завещании объявил единственной наследницей Прованса, посчитав, что остальные дочери благодаря удачным замужествам обеспечены с лихвой. В результате за руку Беатрисы, совсем еще юной (в год смерти Раймунда Беренгера ей было, по разным данным, от и до 13 лет), развернулась нешуточная борьба.

Раймунд VII Тулузский крайне тяготился договором 1229 года с французским королем. Ему совсем не хотелось завещать Тулузское графство своему зятю Альфонсу. Избежать этого, однако, можно было лишь одним способом: новой женитьбой, которая давала надежду на появление наследника. В 1241 году Раймунд VII развелся со своей супругой Санчей Арагонской, с которой в силу ее возраста уже не надеялся иметь детей, и женился на Маргарите, дочери Гуго, графа де ла Марш — того самого, что столь неудачно бунтовал пару лет назад против короля Людовика. Но папа, который, несмотря на покаяние графа Тулузского, по-прежнему видел в нем неисправимого еретика, объявил брак недействительным — по причине слишком близкого родства супругов[46]. Тогда стареющий Раймунд решил посвататься к Беатрисе Прованской, дочери своего давнего противника Раймунда Беренгера. Однако такие же планы (для своего сына) вынашивал и Хайме, король Арагона, стремившийся восстановить былое влияние Барселонского дома в Провансе. Еще одним претендентом был юный Конрад Гогенштауфен, сын императора Фридриха II. Будущий брак Беатрисы стал предметом сложных интриг при прованском дворе, в которых активно участвовала мать девушки, вдовствующая графиня Беатриса Савойская, недовольная тем, что ей по завещанию мужа достались лишь доходы от небольшого графства Форкалькье.

В этих условиях решающей оказалась позиция папы Иннокентия IV. К тому времени папа и император находились в состоянии острейшего конфликта: Рим добивался низложения Фридриха II, обвиняя его в ереси. В этой борьбе глава церкви нуждался в сильном союзнике, и король Франции как нельзя лучше годился для этой роли. Однако Людовик IX стремился не вмешиваться в борьбу папства и империи, считая ее несчастьем для христиан, которое распыляло их силы и отвлекало от организации крестового похода, идея которого к тому времени всецело овладела королем. Именно поэтому в ноябре 1245 года Людовик направился на встречу с папой в Клюни, где «несколько дней уговаривал сто признать заверения Фридриха в своей приверженности правой вере; но Иннокентий… был непреклонен». В результате Людовик встал на сторону папы, посулив ему поддержку против императора. В свою очередь, Иннокентий IV согласился с тем, что младший брат короля Франции посватается к Беатрисе Прованской.

В начале 1246 года Карл с небольшим войском явился в Прованс. Он двигался буквально наперегонки с Раймундом VII, который решил во что бы то ни стало использовать свой последний шанс жениться и произвести на свет сына, лишив тем самым Капетингов тулузского наследства. Но Карл оказался удачливее и 31 января 1246 года в городке Экс-ан-Прованс, оцепленном его воинами, повел юную графиню к алтарю. Брак благословил дядя Беатрисы, архиепископ Лионский. Мать невесты, Беатриса Савойская, и ее старшие дочери, однако, приняли нового родственника без особого воодушевления. Они справедливо полагали, что своей добычи Карл не упустит, постаравшись как можно скорее стать подлинным хозяином Прованса. А это значило, что надежды вдовы и трех дочерей Раймунда Беренгера на пересмотр невыгодного для них завещания становились совсем эфемерными. С самого начала отношения Карла с семьей жены были напряженными, и это впоследствии принесло ему немало забот.

Что касается самой Беатрисы Прованской, то она немедленно приняла сторону супруга, противостоя матери и старшим сестрам. Можно предположить, что, пережив несколько месяцев суматохи и интриг, последовавших за смертью Раймунда Беренгера, юная графиня с радостью увидела в Карле новую опору и защитника. К тому же, как не без оснований полагает Нэнси Голдстоун, биограф Беатрисы Прованской и трех ее сестер, психологически у юных супругов было немало общего: «Оба они были младшими в собственных семьях, и их поочередно то игнорировали, то баловали. Оба выросли в тени старших детей… Обоим приходилось ощущать сравнение, высказанное или молчаливое, между их успехами и достижениями обожаемого старшего ребенка. При этом они были втайне уверены, что на самом деле намного превосходят старших, и воспринимали всякую обиду, действительную или воображаемую, остро, как будто рану, нанесенную мечом…» О ревности, которую испытывал Карл к старшему брату, говорит и его частое упоминание о своей «порфирородности», которой Людовик похвастаться не мог: когда он родился, их отец был еще «всего лишь» наследным принцем.