Маяковский без глянца - Страница 7

Маяковский блестяще использовал свои внешние данные: басовый тембр голоса, крупный рост, широкие плечи, чтоб создать легенду о сильном, волевом человеке. Он сам нарисовал себе портрет, каким он, Маяковский, должен казаться миру.

И эта поза заменила ему скоро брошенную желтую кофту.

Василий Васильевич Каменский:

В <…> домашние часы, наблюдая за Володей-сыном, таким совсем иным, неузнаваемым, и в то же время зная Володю-поэта, Володю-бунтаря в желтой кофте, я много думал о том, что в Володе живут два Маяковских, два разных существа и при этом таких, которые меж собой находятся в состоянии борьбы.

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965), писатель, мемуарист:

Впоследствии я много раз слышал, будто бы Маяковский был человек грубый. Это глубочайшее заблуждение. В молодости он был человек в высшей степени застенчивый, постоянно преодолевавший свою внутреннюю робость. <…> Часто резкость того, что он говорил, зависела именно от этой насильственно преодоленной робости. К тому же от природы был он наделен прелестнейшим даром насмешливости и безошибочным чутьем на всякую пошлость. Никогда не бывал он резок с теми, кто был слабее его.

Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987), литературовед, мемуарист:

В нем самом, как и в его творчестве, равно сочетались лирическое и сатирическое начала.

Корнелий Люцианович Зелинский:

Джентльмен-задира, как его назвали на одном диспуте. Хотя нередко Маяковский и грубил с публикой, но по своей природе он был необыкновенно благородным человеком и все человеческое воспринимал очень чутко.

Гуго Гупперт (Huppert) (1902–1982), австрийский поэт и переводчик:

Если меня спросят, какая черта всего сильней, всего выразительней определяла облик Маяковского, я безоговорочно буду утверждать: безраздельная цельность и чистота. Когда, вы пожимали его большую, сухую, но совсем не жесткую руку, когда его взгляд становился внимательным и зрачки чуть расширялись, когда после первых, как бы прощупывающих, интонаций он находил самые прямые слова, словно геометрически кратчайший подход к собеседнику, – вокруг чувствовалась та свежесть и чистоплотность, та атмосфера искренности и доверия, в которой раскрываются сердца.

Лев Абрамович Кассиль. В записи Григория Израилевича Полякова:

Никогда не был похабен или циничен.

Николай Николаевич Асеев. В записи Григория Израилевича Полякова:

Необыкновенная естественность в обращении, огромная напористость и самоуверенность, входил в кабинет как хозяин.

Галина Дмитриевна Катанян:

Он был ревнив и очень нетерпелив. Если ему захотелось чего-нибудь, так вот сейчас, сию же минуту, вынь да положь, все силы пустит в ход, чтоб как можно скорее достичь желаемого.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Был очень настойчив и напорист в своих влечениях и желаниях, был при этом очень самоуверен, решителен и нестеснителен, вынуждая своей напористостью к исполнению своих желаний. Для достижения цели был способен к наскоку, штурму, но не к планомерным, длительно подготовленным маневрам («позиционной войне»).

Лев Абрамович Кассиль. В записи Григория Израилевича Полякова:

М. был не в состоянии волевыми усилиями заставить себя заниматься чем-либо, что его не интересует, или подавлять свои чувства (желание, хотение превалирует над долженствованием). М. всегда находится во власти своих чувств и влечений. Вследствие слабости и недостаточности сознательно-волевого контроля и задержки, проявления его эмоционально-аффективной сферы принимают несдержанный, необузданный характер. М. способен давать очень бурные проявления своих переживаний, например, плакать, рыдать. Помимо сильно выраженного полового влечения, две черты характера М., резко выявившиеся уже с его детских лет, особенно демонстративны в этом отношении: это его нетерпеливость и азартность. М. был настолько нетерпелив, что, по словам сестры Л<юдмилы> В<ладимировны>, не ел костистой рыбы (!). У него не хватало терпения, чтобы дочитать до конца какой-нибудь роман (Брик, Каменский).

Вадим Габриэлевич Шершеневич:

Эмоция в нем была всегда сильнее разума.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Очень большая непосредственность, примитивность, превалирование эмоционально-эффектных сторон личности над сознательно-волевыми; отсутствие условностей, «культуры», «цивилизации».

Вероника Витольдовна Полонская:

Помню, как в один из вечеров он провожал меня домой по Лубянской площади и вдруг, к удивлению прохожих, пустился на площади танцевать мазурку, один, такой большой и неуклюжий, а танцевал очень легко и комично в то же время.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Был склонен к импульсивным поступкам.

Галина Дмитриевна Катанян:

В нем было то мальчишество, которое так пленяет во взрослом мужчине.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Обладал очень богатым воображением и необузданной фантазией, была склонность все доводить до крайних предельных степеней, до гротеска. Любое обстоятельство могло разрастись до фантастических размеров, например какой-нибудь мелкий факт в быту и т. д. Был очень мнительный. Гиперболизм очень ярко сказывался в его действиях и поступках. Например, вместо букета дарил охапку букетов, вместо коробки конфет – 10 коробок и т. д.

Галина Дмитриевна Катанян:

В каком-то магазине мне понравились вышитые носовые платочки.

– Будьте так добры, – говорит Маяковский продавщице, – дайте сюда все носиковые платочки, какие есть в вашем магазине.

Гора коробок вырастает на прилавке.

Вероятно, я была бы обеспечена носовыми платками до конца своих дней, если бы не вспомнила, что дарить носовые платки плохая примета. Я отчаянно протестую и привожу этот довод.

– Мы поссоримся, – говорю я.

– А если вы мне дадите двадцать копеек?

– Против такой-то уймы платков?

Маяковский с видимым сожалением отказывается от возможности завалить меня «носиковыми» платочками.

Наталья Александровна Брюханенко:

26 августа были мои именины. С утра я получила от Маяковского такой огромный букет роз, что он смог поместиться только в ведро. Но это было не все. Когда мы вышли компанией на набережную, Маяковский стал заходить во все магазинчики и покупать мне одеколон самый дорогой и красивый, в больших витых флаконах. Когда у всех нас руки оказались уже заняты, я взмолилась – хватит! Подошли к киоску с цветами. Маяковский стал скупать и цветы. Я запротестовала – ведь уже целое ведро роз стоит у меня в номере!

– Один букет – это мелочь, – сказал Маяковский. – Мне хочется, чтоб вы вспоминали, как вам подарили не один букет, а один киоск роз и весь одеколон города Ялты!

И это было еще не все. Оказывается, накануне он заказал какому-то повару огромный именинный торт, и вечером были приглашены гости.

Татьяна Алексеевна Яковлева (в первом замужестве дю Плесси, во втором Либерман; 1906–1991), модельер женской одежды, художник-дизайнер. Возлюбленная Маяковского в Париже в 1928–1929 гг.:

Он был абсолютно щедрый.